Saturday, June 21, 2014

7 Л.Н.Литошенко. Социализация земли в России


пила, начиная с издания знаменитого декрета о продовольственной диктатуре от 28 мая 1918 г.
Последующая история продовольственной политики представляет собой логическое развитие одного и того же принципа. От регулярного снабжения армии и городов зависело сохранение власти, эта цель оправдывала всякое средство. Все эксцессы продовольственной политики, вплоть до бесчинств заградительных и реквизиционных отрядов, становятся понятными с этой точки зрения. Ни одна отрасль советской деятельности не вызывает столько нареканий, как продовольственная работа и ее методы. Особенно резкая критика слышится со стороны умеренных социалистов. Но тяжесть доказательства лежит на критиках. Вооруженная борьба за хлеб представляется неизбежным спутником социалистического строительства.
Тот, кто защищает идеи социализма и думает, что одной из причин гибели русского коммунизма были ошибки экономической политики, должен доказать, что есть другие способы разрешения продовольственной проблемы и что пролетарская диктатура может быть сохранена без объявления войны мелкому производителю хлеба72. Такой положительной программы никем предложено не было.
Но если милитаризация продовольственного дела была необходимым этапом социалистического строительства, то также логичны были и идиллические тоны земельной политики. Методы разжигания классовой борьбы и принудительной коллективизации быстро потерпели крушение. Крестьянство оказалось однородно буржуазной массой. Революционное насаждение коммунизма раздражало сельское население и восстанавливало против Советской власти. Задача сохранения политического господства требовала умиротворения де-
72 Лучшим доказательством закономерности русских методов служит опыт советской Венгрии. Последняя за короткий срок своего существования умела испробовать все способы мирного сожительства с крестьянством. История венгерского коммунизма оборвалась в тот момент, когда уже действовали комитеты бедноты, велась борьба с «мешочничеством» и готовился план вооруженного похода за крестьянским хлебом. (См.: Варга Е. Указ. соч. С. 78-85.)

ревни. К этой цели и были направлены дружественные излияния по адресу «середнячества» и широкие планы культурно-технической помоши всему крестьянскому населению.
Обе стороны земельно-продовольственной политики оказывались, таким образом, исторически необходимыми и обусловленными. Перед крестьянином стояли два начальника: Нар-комзем и Наркомпрод. Один шел к крестьянину с распростертыми объятиями, другой старался обобрать до последней нитки. С точки зрения здравого смысла эта политика елиной Советской власти могла быть названа только обманом. Марксистские идеологи могли утешаться соображением, что это один из случаев объективных противоречий исторического процесса.
5. Результаты земельно-проловольственной политики
Теперь перед нами вопрос: какие результаты дала земельно-продовольственная политика рассматриваемого периода? Нас не интересует вопрос о том, как отразилась она на состоянии крестьянского хозяйства. Об этом предмете речь впереди. Сейчас нам важно знать, в какой мере удалось решить Советской власти стоявшие перед ней задачи и насколько полезной оказалась ей двойная игра с крестьянином. Нас интересует, во-первых, вопрос, удалось ли Советской власти заслужить своей земельной политикой «доверие» крестьянина и тем разрешить политическую проблему «нейтрализации» крестьянства, и, во-вторых, нам важно знать, какие плоды принесло «государственно-пролетарское» давление на деревню, выжало ли оно оттуда достаточное количество продовольствия и какою ценой? В-третьих, нас интересует судьба коллективных течений в сельском хозяйстве за рассмотренный период. Нас будет занимать, наконец, и наш обычный вопрос: объясняется ли неуспех того или иного меропри- 281

ятия случайным промахом Советской власти или мероприятия задуманы правильно, но причины неудач социалистического строительства коренятся в иррациональности поставленной цели?
Культурнический период земельной политики не принес примирения с крестьянством.
Начать с того, что широкие планы государственной помоши мелкому хозяйству остались в большей своей части неосуществленными. Заманчивые обещания свелись к очень скромным результатам. Цифровые итоги двухлетней работы Народного комиссариата земледелия дают следующую картину73.
Показателем успехов культурно-организационной деятельности может служить численность агрономического персонала, объем работы опытно-показательных учреждений и развитие сельскохозяйственного образования. К концу 1920 г. в распоряжении Наркомзема числилось около 16 ООО специалистов, в том числе 4 ООО с высшим образованием, но только числилось. Лишь небольшая часть этого личного состава обслуживала советами и указаниями непосредственно сельское население. Остальные занимали административные должности или управляли советскими имениями, так и не сумевшими приблизиться к крестьянскому хозяйству.
Дореволюционное земское самоуправление имело агрономическую организацию в 3 300 человек. Кроме того, на государственной службе состояло 1 400 агрономов. Участковая организация агрономической помоши, т. е. максимальное приближение ее к населению, была осуществлена во многих губерниях и составляла ближайшую цель в остальных. По сравнению с объемом и методами земской агрономической работы, деятельность советской агрономии была груба, бюрократична и ничтожна по своим размерам и положительным результатам.
Несколько крупнее на первый взгляд достижения в области опытного дела и сельскохозяйственного образования.
73Цифры, относящиеся к революционному периоду, заимствованы из официального издания Наркомзема. Книпович Б. Н. Очерк деятельности Народного комиссариата земледелия за три года (1917-1920 гг.). М., 1920.

К концу 1920 г. сеть опытных учреждений насчитывала 104 станции, а сельскохозяйственных учебных заведений разного типа числилось 272. По сравнению с нормальным временем разрушения были невелики. В 1913 г. на несколько большей территории насчитывалось 173 опытные станции и 360 учебных заведений74.
Но и эти успехи были в значительной мере эфемерными. Деятельность опытных станций была по преимуществу направлена на восстановление разрушенной внутренней организационной работы. Сельскохозяйственное просвещение насаждалось при помоши искусственно раздуваемой сети высших и специальных учебных заведений, необорудованных и страдающих недостатком преподавательского персонала. Помимо всего этого, как раз опытное дело и сельскохозяйственное образование были затратами капитала, которые могли принести результаты лишь спустя долгое время. Работа в этой области проходила незамеченной и не учитывалась крестьянством как благодеяние Советской власти.
Большую непосредственную пользу могла принести крестьянину система землеустроительных мероприятий. Но и здесь осуществлению широких планов мешал ряд объективных препятствий. Одним из главных был недостаток землемерных сил. Для выполнения землеустройства в описанном выше масштабе требовалось до 35 ООО работников, а налицо имелась всего 1/9 этого количества. Вполне понятно, что все наличные силы направлялись на первоочередные с точки зрения социалистического землеустройства работы. Отводились и размежевывались земли для советских хозяйств, коммун и артелей, в лучшем случае отграничивались волости и устанавливались нормы земельных наделов, а самая ценная для крестьянина работа по внутриселенному землеустройству, устранению чересполосицы, длинноземелья и других технических недостатков в крестьянском землепользовании откладывалась на неопределенный срок75.
74 Агрономическая помошь в России./ Пол рел. В. В. Морачевского. Пг., 1914. С. 288, 485; Книпович Б. Н. Указ. соч. С. 38-39.— Рел.
75 Так, в 1919 г. работы по массовому социалистическому земле-устройству

Не лучше состояло дело и в области материально-технического снабжения крестьянского хозяйства: до последней степени оно изголодалось в инвентаре, улучшенных семенах, минеральных удобрениях, племенном скоте. Помошь в этом направлении была весьма оценена. Но что могло дать нишее советское государство? За три года органами Советской власти было распределено 237 ООО плугов, 4 ООО сеялок, 28 ООО сенокосилок, 37 ООО жнеек и 3 500 молотилок, что составляет для отдельных видов машин от 1 до 9% необходимого количества.
Состояние семенного дела характеризуется тем фактом, что для посева трав Советская власть располагала максимально 150-200 тыс. пудов семян вместо нормально необходимых 1-1,2 млн пудов. Запасы минеральных удобрений определялись в 2,9 млн пудов, а потребность измерялась 32 млн пудов. Племенное скотоводство исчерпывалось 122 рассадниками крупного рогатого скота, 22 рассадниками племенных овец и 109 конскими заводами.
К этому надо прибавить, что при снабжении средствами производства государство не могло не выделять покровительствуемых типов хозяйства. Машины, семена и удобрения получали прежде всего советские хозяйства, затем шли разные коллективные организации и семьи красноармейцев, и только в последнюю очередь ничтожные остатки и без того скудных запасов доставались «прочему населению», т. е. крестьянству.
Важно отметить, что бессилие культурнической работы Советской власти опять-таки непосредственно вытекало из обших усилий социалистического режима. Рекламный характер работы по просвещению вполне отвечал задачам нового строя. Советская власть хотела показать, что она делает высшее образование доступным для низов, поэтому она предпочитала учреждать университеты в захолустьях, чем заботиться о насаждении наиболее нужного в России элемен-
выполнены на плошали в 16 млн десятин, а чересполосица и ллинноземелье уничтожены на  105 тыс. десятин.  (Березин А.  Итоги и ближайшие перспективы землеустройства // О земле: Сб. статей о прошлом и будушем 284  земельно-хозяйственного строительства. Вып. 1. М., 1921. С. 166-171).

тарного просвещения. Оторванность агрономической организации от населения гармонировала с общим бюрократическим духом социалистической системы управления. Низкая производительность труда мобилизованных специалистов отвечала общему упадку стимулов при переходе к государственному хозяйству.
С другой стороны, во всех мероприятиях социалистическая власть не могла отказаться от конечной цели, коллективизации сельского хозяйства. Везде, где приходилось выбирать между общими идеями социализма и конкретными нуждами индивидуалистического хозяйства, решение складывалось не в пользу последнего. Наконец, абсолютный недостаток материальных средств, неизбежное следствие низкой производительности социалистического хозяйства, довершал картину и оставлял на долю крестьянства почти одни благие пожелания.
Впрочем, если бы даже культурно-агрономическая деятельность доставила некоторые выгоды крестьянскому хозяйству, это не примирило бы его с Советской властью. Решающим моментом оставалась все-таки продовольственная политика. Выше мы видели, что ее принудительный характер был неизбежным следствием социалистического режима. Можно было по-разному обосновывать это принуждение. Сначала крестьянина уверяли, что в обмен на отобранный хлеб он получит от городских товарищей мануфактуру и машины. Потом, когда несоответствие между взаимными «услугами» стало слишком очевидным, его пытались убедить, что он дает хлеб «в долг» тем людям, которые помогли ему избавиться от власти «помещика и царя»76.
Все эти аргументы оказывались на деле мало убедительными. Крестьянин всех стран мыслит практически. Отвлеченные соображения о причинах и факторах революции его не
76 Госуларственное принуждение в области изъятия хлебных излишков, пишет Бухарин, фунлировано экономически, поскольку государственная власть пролетариата есть лучшее средство охраны от восстановления экономического давления крупного землевладельца ростовщического бюджета капиталистического государства и проч. (Бухарин Н. И. Указ. соч. С. 84.)

трогают. От революции он ждал непосредственных материальных выгод.
В распоряжении крестьянина были оставлены захваченные земли, но государство стало отбирать продукт не только от этих земель, но и с его собственных. Этот образ действий не мог расцениваться иначе, как объявление войны и обман. Все обещания агрономической помощи, племенного скота, машин и семян, обещания к тому же, как мы видели, почти и не выполненные, не могли соблазнить душу собственника. Зачем нужны средства производства, если вырвано из рук право распоряжения своим продуктом?
В результате эпоха доверия и в земельной политике прошла просто незамеченной со стороны крестьянства. Крохи государственной помоши тонули в массовых проявлениях «пролетарско-государственного» принуждения. Политика насильственной коллективизации и классовой борьбы незаметно переходила в разверсточную вакханалию. В 1919— 1920 гг., как ив 1918 г. крестьянин по-прежнему чувствовал себя объектом социалистической эксплуатации, пролетарская власть по преимуществу вела с ним вооруженную борьбу за хлеб.
Одинаковое восприятие Советской власти давало и одинаковые результаты. Политика доверия к среднему крестьянству не смягчила гражданской войны. Недовольство в деревне нарастало, горючий материал накапливался и вспыхивал при каждом удобном случае. Правда, по мере победы над организованной контрреволюцией, Советская власть все легче и легче справлялась с крестьянскими восстаниями. Но это не решало вопроса и не примиряло крестьян с социализмом. Болезнь уходила внутрь с тем, чтобы в свое время проявиться в новой форме и с новой силой. Решение задачи политической нейтрализации крестьянства, таким образом, не удалось. Бессилие пролетарского государства оказать реальную помошь крестьянству, с одной стороны, и неизбежное, но очевидное противоречие между аграрной и продовольственной политикой, с другой стороны, были главными причинами этого неуспеха.

Принесла ли, однако, пользу продовольственная политика по крайней мере самой Советской власти? Разрешила ли она проблему снабжения социалистического хозяйства в мелкобуржуазном окружении?
С внешней стороны вооруженная борьба за хлеб имела несомненный успех. Количество продуктов, поступавшее в распоряжение государства, неуклонно возрастало. Особенно характерен перелом от 1918/19 г. к 1919/20 г. Заготовки зерновых хлебов и мяса возросли в 2 раза, картофеля — в 3, яиц — в 5, масла — в 12. Сезон 1919/20 г. был отмечен как раз введением на все перечисленные продукты монополии и усилением работы продовольственной армии и рабочих отрядов.
Подводя итоги своей деятельности к трехлетнему юбилею Советской власти, один из руководителей Наркомпрода мог с гордостью констатировать несомненный успех принятых методов продовольственной политики. При сопоставлении губерний, не затронутых Гражданской войной, оказывалось, что Советской власти удалось взять оттуда даже несколько большее количество хлеба, чем было взято царской властью в последний год ее существования77. Выколачивание хлеба вооруженной силой казалось не менее действительным средством, чем извлечение его при помоши полноценных денег.
Но только казалось. Очень скоро обнаружились неустранимые недостатки и губительные противоречия метода принудительных разверсток.
Прежде всего, они все-таки не давали необходимого количества продовольствия. Несмотря на все меры строгости, разверстка ни разу не выполнялась целиком. В зависимости от силы сопротивления крестьянства и энергии местных властей одни губернии полностью отправляли в центр требуемое с них количество продовольствия, другие выполняли задания в ничтожной доле.
Наибольший успех показывают заготовки зерновых хлебов, но и они в 1919/20 г. дает только 55% выполнения плана. Заготовки яиц, и мяса и картофеля не превышают 1/4-1/3
Три гола борьбы с гололом. С. 32.
287

первоначальных предположений, молочные продукты спускаются до 12%. Разверстка приносила лучшие результаты по сравнению с товарообменом и ожиданием «самотека», но сама по себе и она по всей линии давала недобор78.
Между тем по сравнению с дореволюционным временем число лиц, состоявших на иждивении государства, чрезвычайно возросло. Раньше государство кормило только армию, теперь с запрещением частной торговли и проведением монополий на все важнейшие продукты питания власть брала на себя обязательство снабжать не только армию, но и все гражданское население городов и потребляющих районов. Распределение по карточкам из государственных магазинов теоретически должно было сделаться единственным источником получения «нормированных» продуктов. Аля этой цели даже высшей цифры заготовок 1919/20 г. было явным образом недостаточно. Так, по официальным данным, в указанном году было заготовлено зерновых хлебов (ржи и пшеницы) около 115 млн пудов, а в распоряжение центра поступило 109 млн пудов. Из этого количества 80 млн пудов, или 73%, было распределено привилегированным группам потребителей: армии, рабочим и железнодорожникам. На долю остального городского населения, исчислявшегося в 1920 г. 20 млн человек, оставалось всего 29 млн пудов казенного хлеба, или по 0,16 фунта в день на человека. Сельское население потребляющих местностей не получало ничего79.
В 1919-1920 гг. Центральным статистическим управлением была произведено массовое анкетирование городского й сельского населения по вопросам питания. Согласно материалам анкете июле 1919 г. семьи рабочих, т. е. наиболее привилегированная часть населения, получали по карточкам
78 Правда, без Сибири, откуда Советской власти удалось вывезти в 1919/20 г. большое количество масла, заготовленного белыми.
79Цифра заготовки взята из «Ежегодника»(См.: Статистический ежегодник. 1918-1920 гг. Вып. 1. М., 1921. Гл. XI. С. 3. — Рел.), она не совпалает с приведенной в таблице № 38 по причине, что последняя включает крупу и зерно, фураж для лошалей. Цифра гражданского населения вычислена по данным переписи 1920 г. Остальные иифры взяты автором непосредственно из Наркомпрода.

и в виде пайков всего 35,7% фактически потребленного ими количества хлеба, муки и крупы вместе. Остальные 64,3% скромного полуголодного рациона добывались нелегальным способом на вольном рынке и по вольным ценам. Майская анкета 1920 г. показала некоторое увеличение казенной доли, именно: она составляла в среднем 58,5% обшей суммы потребления. Но и в этом периоде, даже в городах производя-шей полосы, рабочие получали от государства только 62% потребного им количества, а остальную часть должны были добывать собственными силами. В городах потребляющей полосы государственное снабжение доставляло как раз половину хлебного бюджета, а в столицах — всего 38%.
Положение с остальными продуктами вроде мяса, жиров, яиц, картофеля и т. а было еше хуже. Фактическое поступление отставало здесь от предположений еше больше, нормы снабжения определялись еше скромнее, а действительная выдача населению измерялась микроскопическими дозами. При таких условиях в городах и на фабриках нарастало недовольство, слышался ропот и упреки в обмане. Необходимо было во что бы то ни стало усилить заготовки и довести выполнение разверстки до 100%.
Целый ряд невыполнивших разверстки губерний оставлял как будто простор для дальнейшего развития военно-продовольственных операций. Сделать это, однако, оказалось не так просто. Несмотря на энергичные меры и сверхъестественные усилия, Советской власти на третий год своего существования не удалось извлечь более 200 млн пудов зерновых хлебов. Аля России, вывозившей раньше за границу до 600 млн пудов, это была необычайно низкая цифра.
На первый взгляд это было непонятное явление, и большевики долго отказывались ему верить, обвиняя крестьян в «саботаже» и укрывательстве продовольственных запасов.
В действительности крестьянский «саботаж» был вполне закономерным явлением «социальной революции». Конечно, в невыполнении разверстки не последнюю роль играло и стремление ускользнуть от сдачи излишков государственным органам. Странно было бы предположить, что крестьянин доброволь

но будет отдавать свои продукты, ничего не получая взамен. Непрекращавшийся оборот хлеба на подпольном рынке, «мешочничество» и свободный товарообмен свидетельствовали, что крестьянам удается кое-что уберечь от зоркого взгляда продовольственных отрядов. Да и деятельность последних не везде могла развиваться с одинаковой силой. Плодородные окраины то и дело ускользали из-под сферы влияния Советской власти. Восстания разных «зеленых» и просто выведенных из терпения крестьянских «банд» также нередко разрушали работу продовольственных органов.
Но наряду с этим, в «коренных» советских губерниях наметились уже и свои естественные гранииы продовольственных монополий. Заготовки не могли превысить наличных излишков в крестьянском хозяйстве. Последние же быстро приходили к концу.
[Оскудение деревни объясняется целым рядом причин. Во-первых, уничтожение крупного хозяйства само по себе сокращало свободные излишки сельскохозяйственных продуктов и выводило из строя главную категорию их поставщиков.
В том же направлении действовала политика уравнения землепользования и борьба с «кулачеством». Как раз крупное крестьянство вслед за помещичьим хозяйством располагало наибольшим количеством рыночного продукта и как раз этот тип хозяйства сознательно разрушался Советской властью. Но главной причиной сокращения свободных излишков была все же сама продовольственная политика. Вызванные ею крестьянские восстания были неорганизованны и без труда подавлялись регулярными войсками.]
Дело в том, что, потерпев поражение в открытой борьбе, крестьяне переходили к пассивному сопротивлению. На массовое отобрание излишков они отвечали массовым сокращением производства. Параллельно с успехами заготовок нарастало разрушение крестьянского хозяйства. Резкое сокращение посевной плошади и скотоводства является характерной чертой периода продовольственных монополий. Крестьянин не хотел работать на государство. Раз все излишки 290 сверх потребительной нормы предписывалось сдавать без

возмездно, он предпочитал сберечь свой труд и не производить излишков вовсе.
Крестьянское хозяйство оказалось необычайно чувствительным к нарушению прав собственности. Не требовалось даже повсеместного применения разверстки. Там, где последняя выполнялась полностью, каждое отдельное хозяйство на собственном опыте испытывало результаты социалистического режима. Там, где разверстку удавалось обойти, устрашающе действовал пример попавших под нее соседей. Результат был одинаков. Одно прикосновение хлебной монополии заставляло хозяйство сжиматься до потребительских размеров. Чем последовательнее проводилась монополия, тем сильнее оказывалась экономическая реакция.
Перепись 1919 г. дала зловешие итоги. Посевная площадь по Европейской части РСФСР без Юго-Востока и Украины, т. е. как раз на территории наиболее прочного господства Советской власти, упала с 41,8 млн лес. в 1917 г. до 35,0 млн лес. в 1919 г., понизившись, таким образом, за 2 года на 16%. Цифры, полученные через год, носили еше более угрожающий характер. Посевная плошадь упала еше на 3,4 млн лес. и составляла уже (включая Юго-Восток) не более 61% плошади посевов мирного времени.
Разрушение сельского хозяйства принимало размеры народного бедствия. Само по себе это явление могло не беспокоить Советскую власть: Крестьянское хозяйство было чужеродным телом в социалистическом организме, его судьба мало трогала вершителей политики. Но оскудение деревни означало сокращение фондов для содержания социалистического хозяйства. Эти фонды, как мы видели, были недостаточны для удовлетворения самых насущных нужд государственного хозяйства. Разрушение крестьянского хозяйства не позволяло надеяться на их дальнейший рост. Метод разверстки наталкивался на свои естественные пределы.
Так изживал себя третий период земельно-продовольственной политики. Он проходил, как мы видели, главным образом под лозунгом разрешения продовольственного вопроса. Конечная цель социализации сельского хозяйства ос- 291

тавалась в тени. Аграрной политике ставилась политическая задача «нейтрализации» крестьянства и служебная по отношению к продовольственной политике иель сохранения или даже увеличения прежнего объема производства как объекта принудительных разверсток.
Но культурнические приемы комиссариата земледелия оказались, однако, недостаточными для достижения этих целей. Продовольственная политика энергичнее разрушала стимулы к поднятию производства, чем агрономическая «помощь» населению их созидала. В результате вырос новый враг советской системы — разрушение сельского хозяйства.
Борьба с разрушением могла идти только в двух направлениях: или надо было отказаться от принудительных разверсток и свободным оборотом сельскохозяйственных продуктов залечить раны крестьянского хозяйства. Или, напротив, надо было расширить методы принуждения, распространив их на организацию производства. В первом случае продовольственная политика перестраивалась бы по либеральному образцу земельной. Во втором — земельная политика заражалась принципами продовольственной. Первый путь означал отказ от регулированного хозяйства, второй требовал регулирования не только оборота, но и производства крестьянского хозяйства. Советская власть избрала второй путь. Она не хотела еше сдавать позиций. Социалистический опыт вступал в новую стадию. Игра продолжалась, требовалась только перестановка фигур.
292

Глава 7
«Великая кампания» государственного регулирования крестьянского хозяйства
1. Торжество илей планового
хозяйства
Революция измеряет свои эпохи месяцами. За три года существования Советской власти мы насчитали уже не менее трех сменивших друг друга способов обобществления сельского хозяйства. Левоэсеровский период веры в социалистическую душу крестьянства продолжался не более полугода. Следующие девять месяцев заняли опыты классового расслоения деревни и увлечение коллективным хозяйством. Свыше полутора лет испытывался уверенно-марксистский метод нейтрализации крестьянства, дополненный оказавшимся практически неизбежным введением продовольственных монополий.
Во второй половине 1920 г. внутренние противоречия последнего периода становятся очевидными и политика «нейтрализации» по отношению к крестьянским массам оказывается изжитой.
Сменившая ее очередная «эпоха» земельной политики заняла неполную зиму 1920/21 г. Несмотря на краткость сро- 293

ка, перед нами опять вполне самостоятельный период социалистического строительства, период, проникнутый своею собственной идеей и вооруженный своим собственным методом.
Если противоречия умеренно-марксистского метода требовали перемены курса по отношению к крестьянству, то общий ход экономической политики подсказывал направление этой перемены.
Зима 1920 г. была кульминационным пунктом социалистического опыта. До победы над организованной контрреволюцией Советская власть могла объяснять все свои неудачи состоянием гражданской войны. После извлечения «крымской занозы» и перехода к «мирному строительству» надо было искать другое объяснение поражениям на экономическом фронте. Оно было найдено в недостаточно твердом проведении принципов социалистического хозяйства. Основа последнего усматривалась, как сказано выше, в построении единого хозяйственного плана, который должен был заменить анархическую систему производства капиталистического строя. Вся осень 1920 г. прошла в жесточайших «дискуссиях» о едином плане и методах борьбы с «59-головой гидрой» разных «главков» и «центров», заведовавших отдельными отраслями промышленности и унаследовавших от старого строя все привычки анархического образа действий.
Но «плановое хозяйство» в промышленности предполагало «планирование» сельского хозяйства. Нельзя было мечтать о едином планомерном, безденежном и натуральном народном хозяйстве, пока огромная часть его оставалась вне сферы социалистического строительства, находилась в распыленном состоянии, сама определяла свои хозяйственные цели и постоянно создавала наряду с планомерным распределением продуктов свободный оборот их на нелегальном вольном рынке. Крестьянин, владевший на правах собственности своими средствами производства, был прямым contradictio in adjekto* социалистического строя. К этому присоединилось то обстоятельство, что от запасов предметов продовольствия зависел объем госу-
294  * Внутреннее противоречие (лат.).— Ред.

дарственной промышленности, крестьянин же оказался кредитором осторожным, не верившим в будущую платежеспособность социализированной промышленности и предпочитавшим сокращать производство вместо того, чтобы отдавать его на содержание государства и падающей промышленности. Отсюда логически родилась мысль о принудительном регулировании сельского хозяйства. Решено было вовлечь в социалистический оборот все миллионы индивидуальных мелких хозяйств, лишить их права экономического самоопределения, заставить производить по заказу социалистического хозяйства и сделать их звеньями единого хозяйственного плана.
Так определилось содержание очередного курса земельной политики, получившего официальное наименование «Великой кампании» государственного регулирования крестьянского хозяйства.
2. Элементы регулирования произволства в прелылуших периолах экономической политики
Собственно говоря, некоторые элементы политики регулирования наметились уже раньше, до официального объявления «Великой кампании» Эпохи социалистического строительства не могут быть вообще точно разграничены. В недрах коммунистической партии всегда существовали параллельные течения, преобладание одного из них и характеризует тот или другой период. В эпоху «нейтрализма» и невмешательства проводились все-таки некоторые мероприятия, по духу относящиеся к следующему периоду. Теперь уместно будет рассмотреть их.
Оставляя временно в покое организацию производства и ограничиваясь регулированием оборота, советская власть в то же время ни на минуту не упускала из виду своей конеч

ной цели и готовилась к грядущему обобществлению сельского хозяйства. К числу таких подготовительных мероприятий следует отнести прежде всего огосуларствление свобол-ной кооперации.
Идеологи коммунизма хорошо понимали, что кооперация, особенно сельскохозяйственная, построена на буржуазных предпосылках частной собственности и свободного оборота благ и является инородным телом в социалистическом безобменном хозяйстве с обобществленными средствами производства. В посреднические функции кредитной, сбытовой и промысловой кооперации входит обслуживание врага социализма — мелкого собственника и предполагают существование свободного оборота хозяйственных благ. Функции потребительской кооперации являются «вредным для дела» параллелизмом по отношению к задачам государственных распределительных органов. В обоих случаях мы имеем перед собою «вредные пережитки прошлого», которые «должны быть сломаны и заменены новыми формами, соответствующими социалистическому содержанию общественного развития»80.
Первый удар свободной кооперации был нанесен декретом 20 марта 1919 г. «О потребительских коммунах». Декрет предусматривал принудительную организацию всего населения в потребительские объединения. «Каждый гражданин,— гласил пункт 4 декрета,— обязан стать членом коммуны и приписаться к одному из ее распределительных пунктов». Все существовавшие ранее «общегражданские» кооперативы должны были слиться с «коммунами». Основная задача последних усматривалась в распределении среди населения продуктов питания и предметов первой необходимости, получаемых от государства. Особыми распоряжениями потребительским объединениям могли быть также предоставлены права в области заготовок. Организационно новая сеть потребительских коммун была теснейшим образом связана с Наркомпродом, ему же было поручено проведение в жизнь декрета 20 марта81.
80 Милютин В. П. Социализм и сельское хозяйство. М., 1919. С 45.
81 Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Кн. 2. С. 166-168.

Через несколько месяцев неутомимой работы была готова густая сеть новых «потребительских обществ»82, объединенных в губернские и центральные союзы и возглавляемых коммунистическими правлениями. Можно было приступить к дальнейшему уничтожению свободной кооперации.
27 января 1920 г., «продолжая путь, начатый в отношении потребительской кооперации... и ставя своей целью постепенное сближение и объединение кооперативных организаций всех видов», Совет Народных Комиссаров постановляет «влить» кредитные и ссудо-сберегательные кооперативные товарищества со всеми их объединениями «в находящиеся в тех же местах потребительские общества и их союзы, передав последним их актив и пассив, техническое оборудование и наличный персонал»83.
Теперь за пределами «единой кооперации» оставались только сельскохозяйственные кооперативы по сбыту и закупке продуктов, а также немногочисленная промысловая кооперация. Декрет от 19 апреля 1920 г. соподчинил и эти виды кооперации губернским потребительским союзам, впрочем, в виде «автономных» секций последних. Тот же декрет ограничил функции приобретательской кооперации* «организацией производства определенных продуктов и сбором их» для передачи «кооперативным объединениям» (т. е. потребительским союзам) и государственным органам84. Наиболее существенная функция посредничества между производителем и вольным рынком была вычеркнута.
Декрет «О регулировании кустарных промыслов и ненаиионализированной промышленности» от 7 сентября 1920 г. закончил серию постановлений, относящихся к кооперации. Согласно этому декрету вся деятельность как от
82 Во избежание недоразумений с крестьянами, подозрительно относившимися к самому слову «коммуна», последнее наименование скоро было официально заменено более привычным именем «потребительское обшество».
83 Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Кн. 4. 1 января - 1 июля 1920 г. М., 1920. С. 88.
* Так в тексте.— Ред.
84Там же. С. 96-97; СУ. 1920. № 30. Ст. 147. 297

дельных кустарей, так и их объединений подчиняется общему контролю и руководству бюрократически построенного Главного управления кустарной промышленности и его местных органов. Все мелкие предприятия и их объединения рассматриваются декретом как подсобная в отношении крупной национализированной промышленности форма производства. Они «обязаны принять к исполнению все предлагаемые им заказы государственных органов», а все изделия, изготовленные сверх заказов на чьем бы сырье они ни были сработаны (за ничтожными исключениями), также передаются в распоряжение государственных органов и огосударствленной кооперации85.
Не трудно разгадать обшую идею, которой проникнуто советское законодательство о кооперации. Отсечение тор-гово-посреднических и кредитных функций, непосредственно связывающих кооперацию с буржуазным строем, огосударствление технического аппарата кооперации и принудительная организация населения в потребительские объединения — все эти методы «новой» кооперации преследовали одну и ту же цель. Для равномерно-социалистического распределения продуктов Советская власть должна была иметь перед собой организованных потребителей. С другой стороны, пока часть производства находилась в руках мелких производителей, надо было постепенно вовлекать их в сферу влияния социалистического хозяйства, а это можно было сделать как раз организацией производителей в объединения, находящиеся под контролем государственной власти и работающие исключительно по ее указаниям. Распределительно-заготовительный аппарат единой советской кооперации отвечал обеим задачам социалистического строительства.
Огосударствление вольной кооперации должно было создать организационные предпосылки обобществления мелких производителей. А землеустройству и электрификации пред-
85 СУ. 1920. № 78. Ст. 366. Только для некоторых отраслей промышленности допускалась продажа изделий на местных рынках, но и то под контролем государственных органов, нередко по твердым иенам и с запрещением торгового посредничества, хотя бы и кооперативного.

стояло заложить материальный фундамент для введения крупного социалистического производства.
Землеустроительные работы велись в двух направлениях. С одной стороны, уничтожение чересполосицы и длинно-земелья, отвод полос к одному месту и вообше технические мероприятия по аррондированию участков должны были служить помощью индивидуальному земледельцу и одним из доказательств расположения к нему Советской власти. Эта линия землеустроительных работ велась в духе и направлении периода доверия к крестьянству. Но в то же время исподволь и параллельно осуществлялась программа основного «Положения о социалистическом землеустройстве», проникнутая, как мы знаем, настроениями самого революционного периода политики, наступившего непосредственно вслед за изгнанием социалистов-революционеров из большевистских Советов. «Положение о землеустройстве», как известно, стремилось создать «единое производственное хозяйство» и рассматривало все земли, кому бы они ни принадлежали, как «единый государственный фонд». Основная органическая работа землеустроительного аппарата была направлена поэтому на обший обмер земельного фонда, разверстание его применительно к установленным законом нормам между отдельными волостями, внеочередное наделение землей коллективных хозяйств и организацию переселения избыточного населения. По отношению к будущему идеалу «единого производственного хозяйства» эти работы подготовляли организацию территории и производили соответствующее распределение населения.
Побочным эффектом сплошного землеустройства было разрушение привычных земельных правоотношений. Видя, как органы правительства размеряют землю не считаясь ни с какими прежними границами, крестьянин на деле убеждался, что он принадлежит к «отжившим и проходящим» формациям и что даже его собственная дедовская земля относится к «единому государственному фонду». Для текущей хозяйственной деятельности неустойчивость земельно-правовых отношений, создаваемая землеустройством, была сильной помехой. Для грядущего 299

обобшествления сельского хозяйства ее можно было считать важной психологической предпосылкой.
На будущее были рассчитаны и электрификаиионные планы Советской власти. Электричество всегда пользовалось большим кредитом доверия у социалистов. В нем видели силу, способную произвести техническую революцию в самых отсталых частях народного хозяйства, силу, содействующую укрупнению и концентрации производства и потому приближающую час социализма. Неудивительно, что и русские коммунисты обеими руками схватились за идею электрификации.
Образованная по постановлению В1_1ИК специальная комиссия подготовила к VIII съезду Советов обширнейший «План электрификации РСФСР», имевший целью «выравнить фронт нашей экономики в уровень с достижениями нашего политического уклада»86. Электрическая энергия должна была разрешить продовольственный, топливный и промышленный кризисы и в 10 лет удвоить производительность национального труда. Написанные десятками специалистов программы электрификации различных отраслей народного хозяйства составили самый толстый том среди советских изданий. Он с большой помпой, с помошью электрифицированных картограмм, демонстрировался на очередном съезде Советов и был награжден принятием широковещательной резолюции. В одной из своих речей Ленин дал математическую формулу, что «социализм — это Советская власть плюс электрификация».
В действительности, электрификаиионные планы представляют любопытный образчик технического творчества, оторванного от всякого экономического фундамента. Они явились прямым отражением характерной для социализма утраты чувства хозяйственного расчета и увлечения абстрактной «рационали-стикой».
Только одни работы первой очереди, сокращенные и урезанные до крайних пределов, должны были дать 30 силовых станций обшей мощностью в 1 750 ООО киловатт. Стоимость
86 План электрификации РСФСР. Введение к докладу VIII съезду Советов 300  Государственной комиссии по электрификации России. М., 1920. С. 14.

строительства исчислялась в 1,1 млрл золотых рублей, и возведение их должно было занять 370 млн рабочих дней. Для страны с промышленностью, сократившейся до одной десятой первоначальной величины, и с валовым национальным доходом, не превышающим в 1920 г. 4 млрд золотых рублей, даже эти «скромные» планы нельзя не признать фантастическими87.
Видное место в работах комиссии было отведено и электрификации сельского хозяйства. Здесь цифровые планы и расчеты были еще грандиознее. Программа работ намечала сотни подстанций и миллионы киловатт мощности. Мы не имеем возможности входить в подробности, важно отметить только принципиальный подход к делу. Экономическая сторона вопроса совершенно забывалась. Упускалось из виду, что в стране мелкого хозяйства и избытка сельского населения электрификация производства, сберегающая труд, может иметь лишь ограниченное значение. Если бы отпуск электрической энергии производился на коммерческих началах, то можно не сомневаться, что он нашел бы лишь умеренный спрос со стороны мелкого крестьянства, как правило, неполностью используюшего свой рабочий скот и имеющего до 40% излишней собственной рабочей силы. С точки зрения обшей экономики страны тоже сомнительно, имеет ли смысл затрачивать огромные средства на дорогие электрические установки, если слаборазвитая промышленность не может впитать освобождающиеся в деревне рабочие руки.
Но электрификаторы рассуждали иначе. Их увлекали расчеты германского профессора Баллода, рекомендовавшего заменить 5 млн крестьянских хозяйств ста тысячами крупных электрифицированных имений и тем в короткий срок превратить разоренную и побежденную Германию в страну всеобщего довольства и благополучия. Воображаемым объектом русской электрификации были также не миллионы мужицких дворов действительной России, а немногие сотни тысяч «баллодизированных» хозяйств социалистического «государ-
Там же. С. 218-219.
301

ства будущего». Грандиозные планы прикрывались благом крестьянского хозяйства, но на деле предполагали его уничтожение.
Как и основные землеустроительные работы, электрификаиионные проекты имели конечной иелью переход к единому социалистическому хозяйству. Землеустроительные работы в последнюю очередь планировали инливилуальное землеустройство, и электрификация не интересовалась вопросом, сумеет ли инливилуальный крестьянин воспользоваться ее благами. И землеустроитель и электрификатор останавливались у внешних границ деревни. Зачем подходить к отдельным крестьянским хозяйствам, этим «отжившим» и обреченным формам землепользования? В один прекрасный день границы их будут стерты и тогда сомкнувшиеся электрические провода приведут в действие единое социалистическое хозяйство88.
Создавая описанные выше организационные и материальные предпосылки социалистического хозяйства, советская власть постепенно приступала к прямому регулированию крестьянского хозяйства. К числу этого рода мероприятий надо отнести организацию трудовых армий и введение натуральной гужевой повинности для крестьянского населения.
Принцип труловой повинности провозглашен в Конституции РСФСР. Первое время он применялся, однако, не систематически и случайно. Только на III съезде Советов народного хозяйства в начале 1920 г. Троцкий выдвинул трудовую повинность как ключ к возрождению промышленности, как основу «правильного хозяйственного плана» и «краеугольный камень в здании социалистического хозяйства»89. «Рабочее государство», по мнению Троцкого, должно иметь право военной моби
83 Имеется в вилу нашумевшая в свое время книжка Атлантикуса (проф. К. Валлода) «Госуларство булушего. Производство и потребление в социалистическом государстве» (2-е изд. М., 1920), переизданная после Германской революции и одно время вдохновлявшая строителей русского коммунизма.
89 Троцкий Л. Л. Речь на /// Всероссийском сьезде Советов народного 302 хозяйства. М., 1920. С. 7.

лизаиии квалифицированной и простой рабочей силы, замены одной профессии другою и территориальной переброски рабочих и крестьян. Проведение в жизнь распределения и использования рабочей силы Троцкий мыслил в форме переведения Красной армии на «трудовой фронт» и создания сплошной «милиционной системы», при которой все «население данного района, так, как оно живет,— трудящейся артелью, кустом» входило бы «в полк, в бригаду, в дивизию», впитывало бы «в себя те элементы милитаризма, которые являются жизненными — точность исполнения, отношение к хозяйственным приказам, как к боевым приказам»90.
Полный план милитаризации народного хозяйства и «сближение его с военной силой» осуществлен не был. Но в духе идей Троцкого уже в феврале 1920 г. был издан декрет «О порядке проведения всеобщей трудовой повинности». Декрет предписывал: «а) Привлечение трудящегося населения к единовременному или периодическому выполнению, независимо от постоянной работы по роду занятий различных видов трудовой повинности: топливной, сельскохозяйственной, как для государственных, так в известных случаях и для крестьянских хозяйств, строительной, продовольственной, снеговой, гужевой, для борьбы с последствиями общественных бедствий и т. а б) Использование рабочей силы частей Красной армии и флота, в) Привлечение необходимых квалифицированных рабочих из армии, а равно переводов лиц, занятых в сельском хозяйстве и ремесленно-кустарных предприятиях, на работы в государственных предприятиях, учреждениях и хозяйствах, г) Повсеместное и постоянное привлечение к общественно-полезному труду лиц, таковым не занимающихся, д) Необходимое перераспределение рабочей силы»*.
Для проведения в жизнь перечисленных мероприятий создавалась сеть полувоенных губернских и уездных комитетов труда с Главным комитетом труда в центре. Комитеты имели
90 Там же. С. 11.
* Постановление ВЦИК и СНК «О порядке всеобщей трудовой повинности» от 3 февраля 1920 г. // Лекреты Советской власти. М., 1974. Т. 7. С. 173175.—Рел. 303

право за «менее важные случаи нарушения трудовой дисциплины» налагать административные взыскания и подвергать виновных аресту на 1-2 недели, более важные проступки карались народным судом, за особо злостное «трудовое дезертирство» грозило предание революционному трибуналу.
Система принудительного труда должна была обслуживать по преимуществу нужды промышленности и государственного хозяйства. Но всей тяжестью своей она фактически обрушилась на крестьянское население. Квалифицированная рабочая сила подвергалась только «милитаризации», т. е. прикреплялась к месту и роду своих постоянных занятий и лишалась права свободного выбора профессии. Сельское население принципиально отрывалось от земледельческого промысла. На коренное сельское население было возложено выполнение целого ряда работ по преимуществу грубого неквалифицированного характера.
Специальным постановлением Главного комитета по проведению трудовой повинности была создана натуральная транспортная повинность для перевозки топливных, продовольственных и иных государственных грузов, повинность, которая почти целиком ложилась на крестьян, их лошадей и транспортные средства. Крестьяне обязаны были также производить массовые заготовки дров, расчищать от снега железнодорожные пути, разгружать поезда91. Аля выполнения этих и других работ местным органам было приказано организовать все сельское население в трудовые отряды по 300 человек в каждом, готовые двинуться в путь или приступить к работе по первому требованию начальства92. Наконец, Красная армия, переведенная на «трудовой фронт», т.е. поставленная на мирные работы, а также специальная трудовая мобилизация трех возрастов, осуществленная в конце 1920 г., также целиком опирались и были направлены на использование рабочей силы крестьянского населения.
91 Главкомтрул и Наркомтрул. Крестьянство и трудовая повинность. Законы рабоче-крестьянского государства. М., 1920. № 2. С. 5-23. 92См.: Инструкция Комитета труда по подъему сельского населения для 304  массовых работ // Там же. С. 9-11.

Все эти мероприятия, независимо от их непосредственных хозяйственных целей, могли рассматриваться и как подготовка крестьянских масс к плановому социалистическому хозяйству, и как средство отучить их от буржуазного чувства собственности по отношению к своей рабочей силе.
По мысли Троцкого, «аппарат трудовой повинности» должен был «на практике приучить крестьянскую массу к тому, что новый режим обязывает их известную часть своего труда, своих сил, отдавать в виде ссуды или задатка советскому государству, которое раньше или позже вернет их ему в виде продукта городской культуры, в виде большого просвещения и т. д.»93
Другой руководитель трудовой повинности, обозревая успехи своей 8-месячной деятельности, с гордостью заявлял, что «рабочая сила в республике национализируется, превращается в собственность целого государства, выполняет веление и задания этого целого и становится преддверием коммунистического порядка»94.
3. План «Великой кампании»
Осинского
Описанные выше мероприятия имели ту обшую черту, что все они в большей или меньшей степени противоречили идее невмешательства в крестьянские дела и готовили почву для государственного их регулирования.
Окончательный перелом в земельной политике произошел осенью 1920 г. Поводом к ее пересмотру послужили на-
93 Троцкий Л. А. Указ. соч. С. 9.
94Аникст А. Краткий обзор деятельности Главкомтрула и Центрорабсилы и Наркомтрула за последние месяцы 1920 г. //Известия Главного комитета по всеобщей трудовой повинности и Народного комиссариата труда. 1920. №7. С. 28.

шумевшие в свое время статьи Н. Осинского, помешенные в «Правде», официальном органе UK партии большевиков. В этих статьях подвергалась резкой критике умеренная политика комиссариата земледелия и предлагался план «Великой кампании» регулирования крестьянского хозяйства.
Содержание новой программы лучше всего передать словами ее вдохновителя95.
Идеологический подход к политике регулирования был построен на двух соображениях. Во-первых, само по себе регулирование сельского хозяйства является определенной частью социалистического строительства, во-вторых, предшествующая политика Советской власти, особенно продовольственная, уже достаточно подготовила крестьянство к восприятию этой идеи.
Бесспорным фактом прежде всего являлся острый сельскохозяйственный кризис. Одной из основных его причин теперь официально признавались разного рода продовольственные монополии, «подрывавшие основы буржуазного порядка в деревне». Под их влиянием у мелких хозяев «пропадают стимулы» к поддержанию и развитию своего хозяйства, крестьянин сокращает посевы и сводит их к потребительскому уровню. Чтобы бороться с этим явлением, есть два пути. Или отказаться от системы монополий, или заменить отмирающие стимулы государственным принуждением. Первый путь невозможен, ибо «без этой системы государственного снабжения промышленности продовольствием и сырьем невозможно восстановление народного хозяйства и изжитие промышленного кризиса». Остается путь регулирования. «Надо мерами государственного регулирования пополнить поблекшие стимулы, опираясь на старательных хозяев и подпирая их плечом государства».
На вполне естественный вопрос, отчего же на этот путь не вступили раньше и почему до сих пор господствовала теория невмешательства, ответ гласил, что только теперь, к кон-
95Приведенные ниже штаты заимствованы из брошюры И. И. Осинского «Государственное регулирование крестьянского хозяйства». (М., 1920. С, 7-9, 17, 27, 28.— Ред.)

uy третьего года Советской власти, произошел, наконец, желанный «перелом в миросозерцании» рядового крестьянина-середняка. «Деревня в основе признала как продовольственные повинности, так и повинность трудовую и даже налоговую. А это признание волей-неволей ставит ее на государственно-социалистическую почву». Учитывая также результаты недосева и неурожая, «хозяйственный крестьянин» приходит к осознанию, что «так работать не дело». О возврате к буржуазному строю «никто не думает». «При таких условиях понятно, что мелкобуржуазное миросозерцание середняка с разных сторон начинает давать трешины, и середняк приходит к сознанию сельскохозяйственного производства как дела государственного, которое государство имеет основание и должно регулировать и организовывать, к сознанию того, что только госуларственное вмешательство устранит неизбежный без этого кризис, сохранит, упрочит и разовьет хозяйство».
Но если, таким образом, государственное вмешательство вызывается понижением государственного снабжения и самого крестьянского хозяйства, то, с другой стороны, оно необходимо и как способ построения единого социалистического планового хозяйства. Характерная для предыдущего периода теория добровольной коллективизации сельского хозяйства признавалась теперь слишком медленным и неверным путем к социализму. Надеяться перестроить деревню, писал Осинский, только путем постепенного укрепления совхозов и примыкающих к ним добровольческих коллективов — значит идти по утопическому пути. «Социализм строится только путем преобразования всего хозяйства и всех хозяйств елиновременно, не путем распространения "кооперативных фабрик" — оазисов в буржуазной пустыне». «Основной путь перестройки: принулительная массовая организация произволства».
В идеале Осинскому рисовалась картина полного уничтожения категорий мелких производителей и подчинение сельского хозяйства единому централизованному руководству наподобие управления национализированной промышленности.    307

Материальное содержание проекта «Великой кампании» сводилось к следующим предложениям. Либеральный, увлекающийся «культурничеством» Наркомзем должен был сделаться «боевым органом», выполняющим программу регулирования крестьянского хозяйства. Программа эта распадается на три части. Прежде всего высшими экономическими органами страны устанавливается план обязательного засева полей, с указанием размеров посевных площадей и пропорции культур на них. Затем крестьянин получает сверху приказания не только относительно того, сколько и чего ему сеять, но и как сеять.
Травосеяние, многопольные севообороты, тракторные вспашки и другие приемы интенсивной и рациональной культуры вводятся «путем прямого вмешательства государства, а не только добровольной пропагандой». Наконец, для осуществления планового засева и принудительной рационализации соответствующие органы государства получают право мобилизации людей и коллективного использования скота и машин.
Уже в течение ближайшей весенней сельскохозяйственной кампании 1921 г. Осинский предполагал широко развернуть свою программу новой политики. «Это будет,— писал он,— прежде всего, единая великая кампания в деревне под обшим лозунгом: "Все для усиления засева и улучшения обработки земли, для всесторонней помоши лучшим старательным хозяевам-крестьянам, для понуждения ленивых и нерадивых!"... Целая армия инструкторов, пропагандистов и организаторов, действующая сплоченным боевым фронтом, добьется прежде всего укрепления и приведения в блестящее состояние советских и коллективных хозяйств, а также всех решительно вспомогательных учреждений. Совхозы и колхозы — опорные пункты, технические базы всей работы, крепости социалистического строительства... Одновременно ведется обширная работа по мобилизации всех технических сил и средств для работы во время запашки, посева, уборки. Разыскиваются, берутся на учет (еше зимой), чинятся и сосредоточиваются тракторы, сеялки, веялки, молотилки и пр., и пр. Подтягиваются и налаживаются прокатные пункты и ремонтные мастерские. Насыщаются жи-308 вым и мертвым инвентарем общественные хозяйства. Выбра

сывается стройно и планомерно все, что возможно, на крестьянскую периферию. Учитываются и мобилизуются агрономы...
Особую страничку должна составить помошь города деревне во всех видах — мобилизация рабочих-специалистов на ремонт инвентаря, использование для этой цели городских заводов и мастерских, мобилизация рабочей силы на обработку и уборку, между прочим, и из состава служащих советских уч режден и й.
Наконец, главная работа — непосредственно расшевелить массу трудового крестьянства, создать в ней трудовой подъем путем политической агитации, производственной пропаганды, живого примера и демонстративного принуждения ленивых».
4. Постановления VIII свезла Советов
Мысли Осинского необыкновенно быстро сделались официальной программой. Фанатические верхи партии охотно поверили, что настало время сделать следующий шаг по пути к социализму и что час обобществления сельского хозяйства уже пробил. Аля местных практиков администраторов новый курс был соблазнителен тем, что он устранял, наконец, противоречия земельно-продовольственной политики и отдавал в руки непокорное крестьянское хозяйство.
Опубликованный в начале декабря проект декрета о государственном регулировании сельского хозяйства, по свидетельству достаточно авторитетных лиц, был воспринят на местах настолько просто, что «почти стихийно» начал претворяться в жизнь раньше принятия его на съезде Советов96.
На VIII съезде Советов, созванном в конце декабря 1920 г., вопросы земельной политики заняли центральное
96 Свилерский А. Накануне «Великой кампании» // Экономическая жизнь. 1920. № 288. А. Свилерский состоял членом Коллегии Наркомпрода.

место. И здесь схема Осинского одержала полную победу. Сторонникам государственного регулирования приходилось скорее сдерживать порывы провинциальных делегатов, чем заставлять их идти за собой. Горячие головы требовали немедленного объявления «обязательной коммуны», коллективного использования средств производства и принудительного трехполья. Представители правительства считали целесообразным ограничиться на первое время более скромными мерами, отодвигая полное обобществление сельского хозяйства до создания новой техники, осуществления электрификации и землеустроительных планов. Все сходились, однако, в том, что эпоха свободного хозяйственного самоопределения миновала и для мужика. Единственной заменой стимулов капиталистического порядка может быть государственное регулирование сельского хозяйства. Не имея возможности при господстве монополий реализовать ренту и прибыль, крестьянин «в строго научном смысле» уже давно перестал быть собственником. Теперь речь шла о том, чтобы заставить его открыто признать свои «обязанности» по отношению к Советской власти, превратить крестьянина «в государственного работника на государственной земле» и заставить «работать по заданиям государства, под единым руководством и по единому плану», засевая «то количество полей, которое сочтет нужным указать рабоче-крестьянская власть» и теми растениями и в таких пропорциях, какие будут указаны все тою же «трудовой всероссийской обшиной через свои руководящие органы». Спор мог идти только о пределах и формах вмешательства «всероссийской обшины», самый принцип был предрешен97.
Постановления съезда дали целую программу по земельному вопросу. Намеченные мероприятия можно разделить на две части.
Одни из них по-прежнему пытаются подчеркнуть высокую меру внимания к крестьянину со стороны рабоче-крес
97 Штаты заимствованы из стенографических отчетов съездов Советов 310 и коммунистической партии в декабре 1920 г.

тьянской власти. Само постановление съезда носит название «законопроекта о мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства»*. В мотивах законопроекта перечисляются все прошлые «усилия рабоче-крестьянской власти и все ее заботы о трудящемся крестьянстве». Пункт 5 законопроекта предписывает Совету Народных Комиссаров «в кратчайший срок издать постановление об оказании помоши крестьянскому хозяйству всеми ведомствами», в частности развитием ремонтного дела, расширением производства и закупки за границей машин, сеялок и удобрений, обеспечением земельных работников одеждой, снабжением работающей на сельское хозяйство промышленности рабочей силой и лошадьми, улучшением сельскохозяйственного образования и постановкой сельскохозяйственной пропаганды. Наконец, для «лучших хозяев», у которых предугадывалось «стремление расширять плошали посева», п. 1 7 законопроекта устанавливает премирование сельских обществ и отдельных домохозяев, «выделяющихся хозяйственной старательностью и достигающих наибольших успехов путем точного выполнения планов засева и правил улучшенной обработки земли». Все эти постановления и декларации по-прежнему свидетельствуют о готовности протянуть крестьянину хотя бы и пустую руку помоши и по-прежнему дают формальное право на существование индивидуальному землевладельцу.
Но это был только мост между старой политикой и новыми планами, маскировка очевидного отступления на другие позиции.
Ядро «законопроекта» составляла другая группа постановлений, намечавшая пути массового регулирования крестьянского хозяйства. Эти пути, в соответствии с планами Осинского и прениями на съезде, шли в четырех направлениях.
* Суля по всему, автор пользовался изданием «проектов» постановлений съездов Советов. После съезда проекты стали действующими законами без каких-либо оговорок и соответственно были изданы. См., например: Постановления и резолюции VIII Всероссийского съезда Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов (23-29 декабря 1920 года). М., 1921. СУ. 1921, № 2. Ст. 14.— Ред. 3 1 1

Во-первых, объявлялось «государственной повинностью обсеменение плошади земли, устанавливаемой государственным планом посева» (п. 6).
Во-вторых, не надеясь на достаточность «стремления лучших хозяйств расширить свои посевы», государство бралось полумать за крестьян и все необходимое для обсеменения намеченной плошади количество семян объявляло «неприкосновенным семенным фондом» (п. 9). Семена могли быть изъяты дополнительной разверсткой, ссыпаны в общественные амбары или оставлены «на дому» у хозяина. Во всяком случае последний терял право распоряжения ими, и единственным собственником семенного фонда, как и продовольственных излишков, объявлялось рабоче-крестьянское государство (а 10).
В-третьих, законопроектом предусматривалось издание «обязательных правил, касающихся основных приемов механической обработки полей и улучшения лугов, производства посевов и способов сохранения естественного плодородия почвы» (п. 12), иначе говоря, намечался путь принудительной рационализации крестьянского хозяйства.
Наконец, в-четвертых, «в целях обработки и обсеменения земель маломощных и красноармейских хозяйств» соответствующим органам вменялось «в обязанность... устанавливать в селениях правильное использование живого и мертвого инвентаря, путем трудовой взаимопомощи крестьян» (п. 16), иначе говоря, прокладывалась прямая дорога к принудительной коллективизации средств производства крестьянского двора.
Для проведения в жизнь всех перечисленных мероприятий законопроект предусматривал создание сети губернских, уездных и волостных «комитетов по расширению посевов и улучшению обработки земли», губернских и уездных «сельскохозяйственных советов» и сельских крестьянских комитетов по улучшению сельского хозяйства (п. 1 и 2)*. Из всей этой сложной системы органов только компактные, составлен
* О мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства // 312 Постановления и резолюции Vtll Всероссийского съезда Советов... С. 71-14.— Ред.

ные из высших представителей местных властей, бюрократические посевные комитеты были наделены соответствующими полномочиями и властью, сельскохозяйственные же советы и крестьянские комитеты являлись совещательными органами и преследовали единственную иель — создать кажущееся участие крестьянства в принудительном регулировании собственной деятельности.
В целом, намеченная съезлом программа обобществления и регулирования крестьянского хозяйства была рассчитана на одновременное использование экономических интересов одной части крестьянства и принудительное воздействие на другую. Предполагалось, что за три гола продовольственной политики, военно-трудовых мобилизаций и разного рода натуральных повинностей средний крестьянин научится сознавать себя гражданином социалистического отечества. Надо было использовать этот «перелом» в психологии «середняка» и подсунуть ему вместо собственных хозяйственных соображений готовый план государственного засева полей. Расчет основывался на том, что крестьянин сохранил все-таки живой интерес к земледельческому труду и готов работать усердно и старательно, если только дать ему к тому возможность. Сокращение посевов есть только преходящий результат отмирания старых «капиталистических» стимулов. Стоит убедить крестьянина в том, что он является «государственным работником на государственной земле» и что обрабатывать землю есть его прямая «великая обязанность», стоит указать ему сколько и чего сеять, стоит дать ему семена и орудия, как он тотчас возьмется за дело с прежней энергией и не за страх, а за совесть выполнит все предположения государственного плана. Надежды на стихийный успех новой политики были основаны на такой именно оценке интересов и психологии середняка. В этом смысле «великая кампания» нередко называлась курсом на старательного мужика.
Наряду с этим, коммунисты представляли себе, что в деревне имеется еше обширный слой отсталых крестьян, частью «лодырей», частью не по своей вине захудавших, час- 313

тью, наконеи, лишенных необходимых средств производства. Именно эти крестьяне должны были сделаться объектом принудительного воздействия государства. Снабжая их всем необходимым, государство требует, чтобы они «равнялись» по старательному крестьянину и вели бы свое хозяйство с надлежащей степенью рациональности и в соответствии с государственными посевными планами.
В сущности говоря, новый курс повторял идеологию первого, чисто коммунистического периода земельной политики. Как там, так и здесь велась двойная игра, принуждение комбинировалось с использованием экономических интересов. Только в 1918 г. государство покровительствовало стремлениям бедноты и организованно разоряло зажиточное крестьянство, а теперь симпатии отдавались «старательному середняку», аппарат же государственного принуждения направлялся на подтягивание отстававших рядов деревенского населения.
Описанная выше программа земельной политики проводилась с обычной решительностью и энергией. Все средства партийной агитации и правительственного воздействия были пушены в ход. Идея планового засева пропагандировалась устно и письменно, в городе и в деревне. Тысячи партийных «работников» были поспешно переброшены на проведение «великой кампании»98. В развитие и исполнение одобренного съездом законопроекта был издан специальный декрет о повсеместной организации губернских, уездных и волостных комитетов и длинный ряд инструкций по разным ведомствам и учреждениям. К февралю месяцу имелись сведения об организации посевных комитетов по 46 губерниям и по Сибири.
Нам нет надобности углубляться в подробное описание посевной кампании. Все постановления и распоряжения этого периода проникнуты той же идеей двустороннего экономически-принудительного воздействия на крестьянское хозяйство, которая составила содержание резолюции VIII съез-
98Только по 37 губерниям было мобилизовано 125тыс. коммунистов в качестве «уполномоченных» по провелению посевной кампании. (Отчет Наролного комиссариата земледелия IX съезду Советов за 1921 г. М., 1921. С. 34.)

да. Перейдем сразу к оценке результатов нового метода овладения крестьянским хозяйством.
5. Результаты весенней кампании
Не требуется большой проницательности, чтобы видеть: здание снова строилось на песке.
Основная ошибка планового земледелия заключалась в неправильной оценке экономических интересов и стимулов среднего крестьянства. Никакого «перелома» в миросозерцании «середняка» не произошло и никаких «трешин» оно не давало. Подчинение продовольственным монополиям и разного рода повинностям нельзя считать их «признанием». Это местным администраторам и продовольственникам в покорности мужика чудился отказ от принципов собственности. Это им звучали принципы государственного засева полей, это их голос откликался на законопроект о регулировании крестьянского хозяйства.
Рядовой крестьянин всякое мероприятие, от кого бы оно ни исходило, расценивает прежде всего с точки зрения влияния на его хозяйство. Все, что сокращает производство и ограничивает самодеятельность,— есть зло, все, что дает ему непосредственную материальную выгоду,— есть благо. Крестьянин — природный фритредер и крайний индивидуалист. Можно ли было рассчитывать на появление у него новых стимулов к хозяйственной деятельности вроде признания своего труда «государственной обязанностью»? Можно ли требовать от крестьянина сознания, что «только государственное вмешательство» может «устранить кризис, сохранить, развить и упрочить» народное хозяйство?
Независимо от правильности или ошибочности самой мысли, такой степени сознательности не могли создать ника- 315

кая «производственная пропаганла» даже у городских пролетариев, непосредственных пользователей «социальной революции». Крестьянин же гораздо больше потерял, чем выиграл, и, конечно, не продовольственные разверстки и заградительные отряды могли привести его к сознанию своего социалистического долга.
Пока существует индивидуальное хозяйство, единственным критерием для него является баланс материальных выгод и потерь. А что с этой точки зрения могла предложить крестьянину обновленная земельная политика? План посева его собственных полей? Снабжение семенами, орудиями, скотом, минеральными удобрениями? Но что и как сеять — это крестьянин знал лучше всякого «планирующего» органа. Семена и скот государство не могло ни произвести само, ни ввезти из-за границы".
Оставалось надеяться на внутреннее перераспределение при помощи государственной власти средств производства, принадлежавших самим крестьянам. Но это перераспределение могло дать экономический эффект лишь в том случае, если бы до него «старательный» крестьянин был лишен средств производства, а находились бы они в руках «лодырей». На самом деле в деревенском быту бесхозяйственность и нишета идут рука об руку. Владельцами инвентаря, окота и семян являются как раз «старательные», зажиточные мужики. Внутреннее перераспределение средств производства может иметь для них в целом только отрицательное значение. Оно может понизить, но ни в коем случае не повысить производительность сельского хозяйства.
Но если бы даже в результате «государственной помоши» некоторое количество старательных крестьян оказалось бы луч-
"Отчет Наролного комиссариата землелелия IX съезлу Советов за 1921 г. М., 1921. С. 198. Сельскохозяйственных машин и орудий в распоряжении государства было слишком мало. За весь 1920/21 г., следовательно после весеннего посева, по всей территории страны было распределено: 312 тыс. плугов, 16 тыс. борон, 4 тыс. сеялок, 18 тыс. сенокосилок, 330 жнеек, 3 тыс. молотилок и 2 тыс. зерноочистительных машин. По расчету на 15 млн 316 хозяйств это была ничтожная величина, почти незаметная величина.

ше, чем прежде обеспеченным средствами производства, откуда могла появиться уверенность, что они используют по лоб-рой воле эти средства на благо советского государства? Что может заставить трудиться крестьянина по-прежнему, обрабатывать прежнюю плошадь и добиваться прежних урожаев, если он знает, что все избытки все равно будут у него отобраны по законам о продовольственных монополиях? Правда, старательному крестьянину, выполнившему полностью государственные задания, обещается премия и даже знаки отличия, вроде ордена Трудового Красного Знамени100. Но, во-первых, выдача премий отдельным домохозяевам обусловлена крайне растяжимым условием неприменения «кулацких приемов», во-вторых, она низка и принципиально не достигает ценности отдаваемых излишков, в-третьих, государству нечем ее выплачивать, и, наконец, в-четвертых, премию можно получить только после того, как старательность крестьянина доказана и поля засеяны, а это опять предполагает такую степень доверия к Советской власти, которой по всей совокупности объективных условий крестьянин не располагал и располагать не мог.
Как не повернуть вопрос, вывод может быть только один. Самый лучший государственный план засева полей не мог заменить убитых продразверсткой стимулов к труду и расширению хозяйственной деятельности. Все расчеты на совпадение интересов старательного крестьянина и советского государства основаны были на грубом непонимании движущих сил крестьянского хозяйства. По существу, это был или сознательный обман мужика, или бессознательный самообман пролетарского государства.
Но если в основе расчета на «старательного мужика» лежали ошибочные предпосылки, то единственной опорой нового курса земельной политики оставалась сила государственного принуждения.
Однако и здесь, на пути стройно задуманного плана, стояли непреоборимые объективные препятствия.
100 Об этом гласит специальный пункт постановлений VIII съезда Советов. (Об ордене Трудового Красною Знамени // Постановления и резолюции VIII Всероссийского съезда Советов... С. 8.— Ред.).

Прежде всего, за весь предшествующий период своего господства Советской власти не удалось создать ни организационных, ни материальных предпосылок для массового регулирования и обобществления сельского хозяйства. Попытки в этом направлении, как мы видели выше, делались, но все они оказались неудачными.
Опыт огосударствления кооперативного аппарата дал отрицательные результаты. Он был основан на непонимании хозяйственной природы кооперации. Желая уничтожить буржуазный дух кооперативного движения и сохранить его внешние организационные формы, большевики ставили себе внутренне противоречивую задачу. Душа кооперации заключается в праве свободного хозяйственного самоопределения. Запрещение свободы хозяйственного оборота убивает эту душу, а вместе с ней и кооперативную организацию. Сельскохозяйственная кооперация, лишенная права обслуживать частные хозяйственные интересы крестьянского населения и подчиненная принудительным организациям потребителей, фактически умерла, а ее аппарат превратился в одну из бесчисленных систем бюрократических органов, лишенных всякой живой связи с массами населения.
Социалистическое землеустройство еше менее сумело подготовить почву для политики массового регулирования и обобществления сельского хозяйства. Не говоря уже о технических затруднениях (недостаток землемерного персонала и т. д.), грозивших затянуть землеустроительные работы на десятки лет, сама операция перераспределения земельного фонда могла проводиться лишь очень медленно и постепенно, в меру уверенности, что передел коренных крестьянских земель не вызовет сопротивления со стороны их владельцев.
Электрификация сельского хозяйства, по расчетам самых горячих технических голов, не могла быть выполнена ранее ста лет от начала работ. Следовательно, и здесь нельзя было ждать немедленного создания технических предпосы-318 лок для крупного обобществления хозяйства.

Наконеи, что касается трудовых армий и гужевых повинностей, то при их помоши обслуживались по преимуществу потребности промышленности и города. Сельское население поэтому склонно было считать их налогом в пользу города, а не опытом коллективного выполнения некоторых сельскохозяйственных задач.
Итак, ни собственные интересы, ни мероприятия правительства не могли убедить крестьянина, что он является теперь только «государственным работником на государственной земле». Оставалась, как мы сказали, сила голого государственного принуждения.
Но на нее не могла в данном случае расчитывать даже власть, не останавливающаяся ни перед какой мерой экономического насилия. Было бы безумием мечтать о подчинении государственной воле силой хозяйственной деятельности десятков миллионов враждебно настроенных земледельцев.
Приступая к осуществлению планового земледелия, Советская власть попыталась найти более мягкие формы принуждения. Вместе с Осинским она верила в произошедший перелом настроения крестьянских масс. В составе посевных комитетов было сделано обязательным представительство от крестьянства. Предполагалось, что комитеты, возглавляемые советской администрацией и дополняемые коммунистической пропагандой, сумеют разъяснить крестьянству смысл и цель планового засева. Постановления комитетов должны были, таким образом, утратить остроту приказов, оставаясь в то же время по существу для всех обязательными.
Действительность быстро разбила и эти последние иллюзии. Крестьянство неохотно выбирало своих представителей, усматривая в комитетах то восстановление недоброй памяти комитетов бедноты, то принимая их за органы, имеющие целью «загнать» крестьян в «коммуны». Кое-как образовавшиеся комитеты имели весьма слабое и пассивное представительство от крестьян. По признанию официального отчета «первый опыт вовлечения представителей крестьян в дело 319

восстановления сельского хозяйства оказался в большинстве случаев неудачным»101.
Но без активного сочувствия населения посевные комитеты должны были чувствовать себя крайне слабыми. Аля принудительного осуществления своих постановлений у них не было в большинстве случаев ни сил, ни решимости. Не могли они также преодолеть недостаток инвентаря, скота и, главное, пассивное сопротивление крестьян, не желавших работать на государство. Комитеты оживлялись на короткий срок распределения прибывшего в порядке «планового снабжения» семенного материала. В других районах они принимали некоторое участие в извлечении того же материала при помоши органов комиссариата продовольствия. В остальном, комитеты быстро потеряли свою активность и превратились в мертворожденные бессильные административные центры. План обязательного засева остался на бумаге, крестьяне сеяли что хотели и сколько хотели или могли.
В основу посевного плана была положена плошадь посева и соотношение культур 1916 г. Предполагалось более или менее одним ударом ликвидировать недосевы предыдущих лет и восстановить разрушенное полевое хозяйство.
В действительности посевная кампания весны 1921 г. привела к следующим результатам.
Только в губерниях потребляющих плошадь посева несколько расширилась. В остальных районах она заметно сократилась, в одних больше, в других меньше, и в среднем по России упала почти на одну четверть по сравнению с предыдущим годом. Таким образом, не только не был достигнут уровень 1916 г., но не удалось даже задержать падение посевной плошади, начавшееся при других формах регулирования сельского хозяйства.
«Великая кампания государственного регулирования крестьянского хозяйства» окончилась быстрым, хотя и вполне понятным крахом. Она разбилась о неподготовленность объек
wt Отчет Наролного Комиссариата Землелелия IX съезду Советов за 1921 320  год. С. 34.

Таблица 1 5
Плошадь посева яровых культур  1921 г. в отношении к 1 920г., %*
Районы
1921 г. к 1920 г.
Потребляющая полоса
ЮЗ
Производящая     -"-
73
Ю го-Восток
35
Азиатская Россия
70
Итого по РСФСР
77
* Сост. по: Бюллетень 1_1ентр[ального] Стат[итстического] Управлен[ия]. fsp
тивных предпосылок для коллективистического хозяйства, о несоответствие действительной психологии крестьянства тем настроениям, которые предполагались у него властью и о невозможности централизованного управления деятельностью миллионов изолированных хозяйств.
«Великая кампания» была последним опытом непосредственного обобществления сельского хозяйства.
Зима 1920/21 г., как отмечалось выше, была кульминационным пунктом в построении социалистического хозяйства. Обмен был почти уничтожен, рынок не существовал, деньги потеряли всякое значение, заработная плата выплачивалась пайками и натурой, частное хозяйство было полностью уничтожено, национализированные отрасли промышленности работали по единому хозяйственному плану, распределение национального продукта строго регламентировалось, нетрудовые доходы не существовали, право распоряжения трудом и временем граждан принадлежало государству. Если когда-либо чувствовалось дыхание подлинного и полного социализма, то именно в этот период русской революции.
И в то же время именно тогда, несмотря на общую подавленность и видимое торжество социалистических идей, становилось все очевиднее, что опыт осуществления немедленного социализма приходит к концу.
Социалистически организованное хозяйство оставалось все же ничтожным островком среди стихии крестьянского 32 1

земледелия. Последнее не поддавалось никаким ухищрениям социалистической политики и оставалось верным своим индивидуалистическим основам. Последняя героическая попытка массового регулирования оказалась такой же бесплодной, как и ставка на социалистический энтузиазм крестьянства, или метод использования классовых противоречий, или «культурническая» пропаганда социалистических приемов хозяйствования.
В то же время различные эксперименты земельно-продовольственной политики не проходили бесследно для народного хозяйства. На все мероприятия социалистического государства крестьянское хозяйство отвечало сокращением своих ресурсов и уничтожением капиталов. Разрушение сельскохозяйственного производства вызывало не только оскудение крестьянства. С ослаблением чужеродной экономической стихии социалистическая государственность примирилась бы слишком легко. Но параллельно с упадком крестьянского хозяйства шло сокращение того продовольственного и сырьевого базиса, на котором строилось социалистическое производство. Чем меньше сеял крестьянин, тем труднее становилось городу. Лишенная ресурсов промышленность катастрофически сокращалась с каждым годом. Немногочисленный пролетариат таял и «деклассировался», а вместе с ним исчезали и живые силы социальной революции. С другой стороны, и недовольство сельского населения нарастало после каждого поворота экономической политики. Теперь оно достигло высшей точки напряжения и грозило ежеминутным взрывом.
С трудом возведенное здание социалистического хозяйства оказывалось построенным на песке. Под ним не было прочного экономического фундамента, а социальные силы, участвовавшие в постройке, грозили полным распадом.
Нужны были героические меры, чтобы спасти положение. Очевидно, они должны были заключаться в каких-то уступках частнохозяйственному принципу. Если методы государственного регулирования даже в крайних своих формах оказались бессильными в поддержании минимального уров-322 ня благосостояния, то оставалось обратиться за помощью к

тем остаткам частной инициативы и «буржуазных» стимулов к труду, которые сохранились еше в отдельных уголках народного хозяйства и прежде всего в непобежденной стихии крестьянского хозяйства.
Так, одновременно с полным и строгим осуществлением социалистического планового хозяйства, назревали объективные предпосылки, приводившие к принципиальному его отрицанию.
323

No comments:

Post a Comment