Saturday, June 21, 2014

5 Л.Н.Литошенко. Социализация земли в России


Проявление запоздавших остатков государственного смысла стоило соииалистам-революиионерам их влияния в деревне. Они не могли справиться с духом, вызванным к жизни их же собственной демагогией. И они были побиты собственным оружием, перешедшим в руки социал-демократов большевиков.
Теперь большевики кричали на всех перекрестках об «измене» социалистов-революционеров, об их «союзе с капиталистами» и умышленном затягивании аграрной реформы. Большевики считали буржуазную революцию «завершенной» и своей очередной задачей ставили замену Временного правительства властью Советов и диктатурой пролетариата. Надо было убедить в этом крестьян, без содействия которых нельзя было рассчитывать на государственный переворот, необходимо было оторвать их от лояльных социалистов-революционеров. Удобный случай скоро представился. На I Всероссийский съезд крестьянских депутатов в мае 1917 г. местными представителями было привезено 242 наказа «О земле». Наказы содержали все основные пункты программы социалистов-революционеров и носили явные следы их партийной агитации. Большевики решили использовать работу своих политических соперников. Устами Ленина они заявили, что «только революционный пролетариат, только объединяющий его авангард, партия большевиков, может на деле выполнить ту программу крестьянской бедноты, которая изложена в 242-х наказах. Ибо революционный пролетариат действительно идет к отмене наемного труда... к кон-
Комитета служат лучшим доказательством бессмысленности последних. Несмотря на осторожность и умеренность толкования народнических принципов, названная группа пришла в своих работах к явно абсурдным результатам. (См.: Труды Главного земельного комитета. Вып. h О крупном землевладении. Локл. А. А. Кауфмана и А. Н. Челиниева и прения к ним. Пг., 1917; Вып. 2. Нормы земельного обеспечения. Локл. Н.И. Маркова, Б. В. Волкова, Б. Л. Бруикуса и прения к ним. Пг., 1917; Вып. 3. О крупнокрестьянских хозяйствах. Локл. Н. Л. Кондратьева и Н. П. Макарова и прения к ним. Пг., 1917; Вып. 4. О контингенте хозяйств и лип, подлежаших обеспечению землей. Локл. А. А. Рыбникова и Н. И. Ракитникова и прения к ним. Пг., 1917; Вып. 5. Организация территорий. Локл. Б. Л. Бруикуса, Н. Я. 180  Быховского, П.Н. Першина и прения к ним. Пг., 1918.— Ред.)

фискации земель, инвентаря, технических сельскохозяйственных предприятий, к тому, чего крестьяне хотят и чего эсеры им дать не могут». Ленин рекомендовал своим агитаторам забыть о привычке социал-демократических разоблачений мелкобуржуазной природы социалистов-революционеров и перенести центр тяжести в пропаганде и агитации против них на то, что «они изменили крестьянам» и «продали интересы трудящейся и эксплуатируемой массы»2.
Призыв к немедленному захвату земель и инвентаря имел несомненный успех в деревне и дискредитировал более умеренных социалистов-революционеров.
Газеты того времени полны сообщений о начавшейся волне погромов и захватов помещичьих земель. Вторая сессия Главного земельного комитета прошла под впечатлением докладов с мест, констатировавших рост аграрных беспорядков и выражавших сомнение, не будет ли Учредительное собрание поставлено перед фактом самовольно произведенного земельного переворота. Страна катилась к Октябрю.
2 Ленин В. Материалы по аграрному вопросу. Пг., 1917. С. 23. (См.: Ленин В. И. Из лневника публициста. Крестьяне и рабочие // Поли. собр. соч. 1.4. С. 114-115. — Рел.)

Глава 3
Народнический период большевистской
земельной политики
Захватив власть, большевики прежде всего поспешили заплатить по векселю, выданному крестьянам. 26 октября 1917 г. в 2 часа ночи, т. е. почти на другой день после переворота, Советом рабочих депутатов издан Декрет о земле, полностью воспроизводяший сводку упомянутых выше 242 крестьянских наказов.
Этот первый акт новой власти состоял из двух частей. Одна из них отменяла «немедленно, без всякого выкупа» помешичью собственность на землю и передавала все конфискованные земли частных собственников, государства и церкви вместе с «их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями... в распоряжение» местных земельных органов. Вторая провозглашала принципы «самого справедливого решения земельного вопрос». Согласно последним, право частной собственности на землю отменялось «навсегла» и «вся земля» переходила «в пользование всех трудящихся на ней». «Право пользования землею получают все граждане... желающие обрабатывать ее своим трудом» или трудом своей семьи в пределах той нормы, которую они могут обработать без найма рабочих. «Землепользование 182 должно быть уравнительным», и земля «подвергается пе

риодическим переделам в зависимости от прироста населения». Наемный труд запрещается вовсе*.
«Самое справедливое решение земельного вопроса» было заимствовано из программы партии социалистов-революционеров.
Это был ловкий политический ход. Провозглашая народническое решение аграрного вопроса, большевистско-марк-систское правительство выбивало почву из-под ног у своих главных противников. Между враждовавшими ранее партиями не оказывалось теперь почти никакой разницы. Даже к Учредительному собранию большевики относились сначала терпимее. Один из лозунгов Октябрьского переворота требовал скорейшего созыва Учредительного собрания. Декрет о земле провозглашал, что «вопрос о земле, во всем его объеме, может быть разрешен только всенародным Учредительным собранием». Наряду с этим тот же декрет объявил содержание крестьянских наказов «временным законом» и предлагал проводить его «в жизнь по возможности немедленно»**. Немедленное осуществление программы наказов закрывало путь к планомерной реформе, и Учредительному собранию после некоторого периода применения «временного закона» было бы нечего делать в области организованного и централизованного регулирования земельных отношений. Но именно эта внутренняя противоречивость первого декрета о земле и должна была прийтись по вкусу крестьянским массам. Вместо терпеливого ожидания хотя бы скорого созыва Учредительного собрания они могли «немедленно» приступить к осуществлению своих вожделений.
В последний период эпохи Временного правительства партия социалистов-революционеров заняла, как мы знаем, выжидательную позицию, и все принципиальные решения по земельному вопросу откладывались до Учредительного собрания. После Декрета о земле могло быть только два выхода: или защищать старую точку зрения и потерять влияние в
* Ленин В. И. Лекрет о земле // Поли. собр. соч. Т. 35. С. 24-26.— Ред.
** Там же. С. 26.— Ред. / 83

деревне, или признать Советскую власть и пойти за ней в земельном вопросе.
Еше при Временном правительстве в среде социалистов-революционеров наметилось левое течение, стоявшее за передачу власти Советам и более решительные меры борьбы с «буржуазией» и помещиками. Оно победило на Чрезвычайном съезде крестьянских депутатов, собравшемся через 3 недели после переворота. 28 ноября 1917 г. в Смольном институте произошло торжественное братание рабочих и крестьянских «представителей», избравших затем один обший Уентральный Исполнительный Комитет Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. Одновременно был заключен формальный союз между партиями большевиков и левых социалистов-революционеров.
В результате этого политического договора один из представителей социалистов-революционеров, Колегаев, вошел в состав большевистского правительства и занял пост народного комиссара земледелия. Умеренные социалистические партии обоих направлений, марксисты, социал-демократы — меньшевики и народники — правые социалисты-революционеры остались в стороне. Лишенные политической власти и обобранные программой более левого правительства, они с каждым днем утрачивали свое влияние и переходили на положение «контрреволюционных» партий. Только по инерции большинство членов кое-как избранного Учредительного собрания оказалось принадлежащим к составу правого крыла партии социалистов-революционеров. Но за этой небольшой кучкой посредственных политических деятелей не было уже никакой реальной поддержки. Массы ушли левее, городской пролетариат за большевиками, а деревня за левыми социалистами-революционерами.
Разгон Учредительного собрания не нарушил единения двух партий. Оно продолжалось в разных формах до середины 1918 г. Эпоха Советской власти открывается, таким образом, довольно длительным периодом сотрудничества двух наиболее популярных социалистических партий. В области земельной политики этому периоду соответствует опыт осу-1 84 шествления народнической земельной программы.

Главными памятниками этого периода надо считать «Основной закон о социализации земли», разработанный в недрах партии социалистов-революционеров, одобренный очередным съездом Советов и торжественно подписанный 19 февраля 1918 г. Лениным, всем составом президиума Uem~-рального Исполнительного Комитета и еше 650 участниками съезда.
[Этот продукт коллективного творчества до сих пор является формально действующим земельным правом, и мы должны несколько подробнее ознакомить читателя с его содержанием.]
В длинных и запутанных 53 статьях «Основной закон» повторяет в общих чертах положения известного уже нам закона «О земле». Как и тот, закон о социализации делится на две самостоятельные части.
Несколько вводных статей решают вопрос о судьбе земель нетрудового пользования. Эти земли со всем принадлежащим к ним имуществом объявляются конфискованными и в виде «запасного земельного фонда» передаются в распоряжение местных земельных органов на предмет «справедливого распределения» между «трудящимися» (ст. 2, 6, 7, 9, 10 и 11).
Остальная часть закона устанавливает новый, нормальный порядок землепользования. Он сводится к тому, что «всякая собственность» на землю в пределах РСФСР «отменяется навсегда» (ст. 1), распоряжение землей переходит в руки органов Советской власти и доступ к земле становится возможным лишь на правах ограниченного равными условиями и временем пользования.
Пользоваться землей для ведения сельского хозяйства могут органы госуларства, отлельные липа и коллективы их. Доступ к земле получает не только население, фактически занятое земледелием, но (правда, во вторую очередь) и все граждане, желающие вновь заняться этим делом (ст. 21, 22). Основным условием получения земли в коллективное или индивидуальное пользование является обработка ее «собственным трулом» (ст. 3). Применение наемного труда до-  1 85

пускается только в хозяйствах органов Советской власти (ст. 13). «Тайный» наем рабочих частными хозяйствами ведет к лишению права пользоваться землей (ст. 53 «г»).
Уентральное место в законе занимает определение норм землепользования. Участок, отводимый на долю каждой хозяйственной единицы, не должен превышать, с одной стороны, «трудоспособности наличных сил каждого отдельного хозяйства» и в то же время должен давать «возможность безбедного существования семье земледельца» (ст. 12). Не особенно ясное выражение декрета имеет в виду ограничение размеров хозяйства трудовой площадью сверху и потребительной снизу. Специальная подробная инструкция к ст. 25 указывает сложный и не совсем вразумительный способ определения этой «потребительно-трудовой» нормы землепользования. Она исчисляется отдельно для каждой хозяйственной полосы России. За «норму» принимаются «средние» размеры хозяйства в наименее населенном уезде данной хозяйственной полосы и такое соотношение земельных угодий, которое «по мнению местного населения» признается «наиболее благоприятным» для ведения того типа хозяйства, который преобладает в этом поясе (§ 5 «Инструкции»).
Вычисленная механически «средняя» плошадь «нормального» хозяйства должна находиться между размерами потребительного и трудового участка. В декрете прямо указывается на необходимость повышения до потребительной нормы «средней» площади хозяйства в том случае, если она окажется «недостаточной для безбедного существования» (примеч. к § 19 «Инструкции»). Обратный случай — превышение «средней» плошади над плошадью, неоходимой для «безбедного существования»,— допускается, очевидно, лишь в пределах возможности обработки плошади собственным трудом (ст. 12). По найденной таким образом норме происходит затем «равнение отельных хозяйств» по всему поясу «за счет земель запасного фонда» (§ 19 «Инструкции»).
При этой дополнительной прирезке и перераспределении земли принимается во внимание отношение в семье едо-1 86 ков и работников, состав и качество угодий, урожайность и

вообше все обстоятельства, могущие нарушить уравнительность землепользования (§ 16, 17, 22 и 23 «Инструкции»).
Закон предвидит, наконец, возможность нехватки земли в отдельных районах вследствие разной густоты населения и неравномерности территориального распределения «запасного земельного фонда». На этот случай устанавливаются правила переселения и расселения земледельцев в известной очереди и «за счет государства», с обязательством государственной помоши новоселам возведением построек и «устройством дорог, водоемов, прудов и колодцев, снабжением сельскозозяй-ственными орудиями и искусственным удобрением, путем создания искусственных орошений... и устройством культурно-просветительных центров (см. ст. 27-34)*.
Таково в существенных чертах содержание закона о социализации земли. Его основной задачей является уравнение землепользования. Идея проведена с такой последовательностью, что осуществление ее означало бы полное переустройство земельных отношений. По точному смыслу закона отменялась всякая собственность на землю, уравнительному распределению подвергалась вся земля и право пользования землей получал принципиально всякий гражданин. Земельная реформа распространялась, таким образом, не только на конфискованные помешичьи, но и на коренные крестьянские земли. «Социализация» должна была уничтожить и сгладить все фактические неравномерности крестьянского землепользования, от чего бы они ни проистекали.
Это была грандиозная, по существу своему невыполнимая, задача.
Выше мы видели, что крестьянское хозяйство к моменту революции вовсе не представляло однородной массы. Обшина функционировала не везде, да и там, где она жила, ее порядки мало задерживали расслоение крестьянства, за пределами же обшины имелся слой мелких, средних и полутрудовых хозяйств индивидуальных собственников. Переход к уравнительному
*СЛЗЗ. С 23-31.— Ред.
187

землепользованию должен был отрезать у крестьян все излишки сверх потребительно-трудовой нормы, уничтожить всю пестроту фактических земельных отношений.
Вопрос осложняется еше тем, что кроме немедленного перераспределения земли, закон ставил себе задачей и постоянное поддержание достигнутой уравнительности. Правда, в отличие от Декрета «О земле», Основной закон не содержит прямого указания на необходимость периодических переделов земли по мере роста населения и изменения экономических условий. Зато традиционная крестьянская семейная собственность заменена в законе инливилуальным землепользованием. По точному смыслу декрета право на пользование землей прекращается смертью пользователя (ст. 52 «в»). Это значит, что после смерти каждого трудоспособного члена хозяйства, общая плошадь последнего сокращается на всю величину доли умершего. В целях поддержания уравнительного землепользования, государство должно строго следить за всеми колебаниями естественного и механического движения населения, постоянно отбирая и перераспределяя освобождающиеся участки земли. Земельный фонд представлялся законодателям чем-то вроде кучи песку, который отмеривается, развешивается и пересыпается из уезда в уезд, из волости в волость и от хозяйства к хозяйству, пока каждому гражданину не достанется равная доля.
Наконец, не ограничиваясь требованиями уравнения, закон возлагал на государство и ряд тягчайших материальных обязательств. Все издержки неизбежных при поравнении грандиознейших переселений государство брало на себя. Новоселы получают, как мы видели, от казны такие блага, какими они не пользовались и на родине. К этому присоединяется обещание закона застраховать «за счет государства» «трудовое сельское хозяйство» «от пожара, падежа скота, от неурожая, на случай засухи, градобития и других стихийных бедствий»; застраховать самих земледельцев «на случай смерти, старости, болезни и увечья» и призревать за счет 1 88 органов Советской власти «всех нетрудоспособных земле

делыдев» и неработоспособных членов их семейства (ст. 1416)*.
Ясно, что ни проведение самой земельной реформы, ни выполнение связанных с нею материальных обязательств не были под силу Советской власти. Лишить права собственности на землю 15,5 млн мелких собственников, сократить землепользование значительной части их, перекроить около 100 млн десятин по потребительно-трудовой норме, переселить на все готовое 25 млн душ и обеспечить всеми видами социального и экономического страхования 82 млн сельского населения—всего этого не могло бы выполнить в сто лет самое могущественное и богатое государство мира. На что же рассчитывала только что образовавшаяся, еше бесформенная, окруженная врагами и еше не признанная половиной страны власть?
Ответ может быть только один. На то, что провозглашенная ею земельная реформа отвечает правосознанию народных масс. Если отбросить разные демагогические обещания закона о социализации, то в центре его останется идея уравнительного землепользования, идея, заимствованная в обших чертах из практики русской земельной обшины. Предполагалось, что стремление к уравнительному землепользованию живет в душе русского крестьянина и является залогом более широких социалистических настроений. Только право частной собственности и экономические условия капиталистического общества заглушают естественные ростки общинного социализма. Закон о земле должен дать выход этим народным стремлениям. Как бы ни были сложны и запутаны постановления о земельном поравне-нии, они найдут дорогу к сердцу крестьянина и будут осуществлены «властью на местах» без всякого вмешательства центра.
Закон о земле, как видим, проникнут верой в социалистически-эгалитарные настроения русского крестьянства.
Той же верой подсказаны и другие мероприятия этого периода.
Декрет о земельных органах, предшествовавший Основному закону, предусматривал создание в каждой волости
* САЗЗ. С. 23-31. — Ред. ? 89

своего рода земельного парламента, избираемого всеобщим, прямым и тайным голосованием из расчета одного члена на каждые 500 душ населения. Губернским съездам земельных комитетов предоставлено было право «рассматривать и дополнять законоположения центральной власти применительно к местным условиям». Это был опыт широкой демократизации земельной реформы, весь основанный на доверии к творческим силам и единству настроения крестьянских масс.
Даже в самом остром вопросе, где сталкивались интересы города и деревни, рабочих и крестьян, в вопросе продовольственном, Советская власть заняла сначала либеральную и благоприятную по отношению к крестьянству позицию. Первый Всероссийский съезд Советов по продовольствию, собравшийся в январе 1918 г., подтвердил, правда, «необходимость неуклонного проведения в жизнь» хлебной монополии. Но в то же время он старался компенсировать это воздействие на деревню требованием такой же монополии и твердых цен «на все предметы первой необходимости» крестьянского обихода и организации «в государственном масштабе» обмена крестьянского хлеба на изделия промышленности3.
Первое полугодие Советской власти проходит, таким образом, под знаком благожелательного отношения к крестьянству в целом.
Искренне или не искренне, добровольно или по необходимости, но марксисты-большевики, всегда оттенявшие мелкобуржуазную природу крестьянства, теперь становились на народническую точку зрения и строили свою земельную политику в расчете на социалистический инстинкт мелких земледельцев. Нейтральный орган власти ограничивался декларацией принципов социалистической аграрной реформы. Практическое проведение ее в жизнь предоставлялось выборной «власти на местах», отражавшей непосредственные желания населения.
Теоретический интерес народнического периода советской земельной политики как раз и заключается в этом пере
190 3 Орлов Н. Продовольственная работа Советской власти. М., 1918. С. 36.

несении центра тяжести земельной реформы на местную инициативу. Большевики пытались увлечь к социализму крестьянство простым предоставлением ему возможности вступить на этот путь. Был поставлен грандиозный опыт проверки классовых идеалов мелких земледельцев.
Посмотрим, какие он дал результаты.

Глава 4
Истинное лицо революционного
крестьянства
Тотчас после Октябрьского переворота революционный пожар охватил деревню. За массовыми изгнаниями помещиков следовал разгром поместий, захват инвентаря, раздел земель. Много месяцев подряд бушевала стихия. [Революционное крестьянство убивало, резало, жгло, делило и уничтожало.] Руководство земельной реформой из центра почти отсутствовало [или ограничивалось посылкой «инструкторов», разжигавших народные страсти]. «Власть на местах» достигла апогея своей силы. Россия была разорвана на тысячи мелких самоуправляющихся кусков. Каждый волостной Совет считал себя полновластным хозяином, имеющим почти что права суверенного государства4. Уезды не всегда могли влиять на ход земельного переустройства в своих волостях, губернский план реформы был редким исключением. Земельное право творилось сразу в тысяче мест и на тысячу разных ладов.
4 Уезлный съезл Советов олного из уезлов Новгоролской губ., заслушав протесты дипломатических миссий против захвата земли иностранных подданных, постановил, что «как уездные, так и волостные земельные отделы имеют право брать на учет и в свое распоряжение имения иностранных подданных с отстранением их от управления имениями на одинаковых 192 основаниях с имениями, принадлежашими гражданам РСФСР».

Только много времени спустя выяснилось обшее направление стихийного народного «правотворчества»5. Оно ни в какой степени не совпадало с социалистическими планами центрального правительства. Правда, стихийный процесс переустройства земельных отношений протекал под лозунгом уравнительности, но эта уравнительность ни по объему, ни по внутреннему смыслу не была похожа на уравнительность Основного закона6.
Первое и самое важное отличие практики от теории заключалось в том, что фактический пересмотр земельных отношений коснулся гораздо меньшего круга земель, чем предполагалось.
Закон предписывал, как мы знаем, отмену всякой собственности и уравнительный передел всей сельскохозяйственной плошали. В действительности, в громадном большинстве случаев крестьянские земли всех наименований не были затронуты земельной реформой. Только иногда, в особенно старательных губерниях все земли, включая и крестьянские, объявлялись «единым фондом распределения» (Тульская губ.). Впрочем, такие постановления весьма немногочисленны, и часть из них оставалась простой декларацией. Чаше по отношению к крестьянским землям применялись отрезки «излишков» у отдельных домохозяев, землепользование которых превышало потребительно-трудовую «норму». Но и это не было правилом. Обыкновенно неопределенное понятие «трудового» хозяйства покрывало все разнообразие в размерах крестьянского землепользования и предохраняло от применений уравнительных статей закона.
Затем надо иметь в виду, что все передвижки специально крестьянского землепользования проходили на совершенно иных правовых основаниях, чем это предполагалось зако-
5 Оли и из любимых лозунгов социалистов-народников.
6Нижеследуюшее описание фактического течения аграрной революции
опирается, главным образом, на официальные постановления бесчисленных
местных земельных съездов, имеющихся в неизданных «Материалах по
аграрной реформе 1917 года», принадлежащих Народному Комиссариату
земледелия.

ном о социализации. По смыслу последнего, все крестьяне должны были сделаться пользователями государственной или «общенародной» земли. В действительности институт общинной земельной собственности остался нетронутым. Перераспределение крестьянских земель производилось в пределах одной и той же сельской обшины и между ее членами. Урезка излишков сверх «нормы» и передача их малоземельным и безземельным легко укладывается в рамки обычных переделов общинных земель. Новизна земельной реформы сводилась к дополнительному увеличению за счет конфискованных земель основного и неприкосновенного ядра крестьянского землевладения. В результате объектом земельной реформы оказались почти исключительно земли «нетрудового» пользования, т. е. земли помещичьи, церковные и казенные разных наименований.
Но и судьба этих земель разошлась с расчетами законодателей. По закону о социализации конфискованные земли должны были поступить в распоряжение земельных органов и составить государственный запасный земельный фонд для дополнительного наделения, переселения и расселения. Сюда должны были привлекаться батраки бывших помещичьих хозяйств и пришлое земледельческое, но проникнутое коммунистическим настроением население. Эти же земли должны были послужить исходным пунктом для развития истинно-социалистического коллективного крупного землепользования.
Специальным пунктом ст. 2 Основной закон предуказывал создание «коллективного хозяйства... за счет хозяйств единоличных в целях перехода к социалистическому хозяйству». Две другие статьи предписывали оказывать «всяческое содействие» и давать «преимущество трудовому коммунистическому артельному и кооперативному хозяйствам перед единоличным», распространяя это преимущество и на право получения земли из конфискованных земель (ст. 22 примеч. и ст. 35)*.
1 94   * СЛЗЗ. С. 24, 25, 29. — Ред.

В действительности случилось как раз обратное предположениям закона. Почти весь «запасный фонд» был немедленно распределен. Для пришлого населения, в том числе и для городских и сельских рабочих, доступ к земле был почти что закрыт. Земля досталась в индивидуальное пользование местного земледельческого населения. В настоящее время известно, что в результате стихийно осуществившегося захвата земли Советская власть удержала в своих руках 2,7% сельскохозяйственной площади по 32 губерниям РСФСР и всего 3,2% — по Украине. Ничтожные размеры «запасного» фонда убивают всякую надежду для использования его в целях широкой коллективистической политики. Вместо этого захват земель только усилил индивидуалистические инстинкты деревни.
Самый раздел захваченных земель носил в высшей степени грубый и примитивный характер. Об уравнительности в сколько-нибудь широком масштабе не было и помысла. Уравнительность принималась во внимание только внутри обшины или небольшой группы селений. По отношению к внешнему миру каждая волость выступала самостоятельной единицей, считавшей полной своей собственностью все находящееся в ее пределах. Благодаря волостному сепаратизму помещичьи и казенные земли захватывались, как правило, только близлежащими селами. При неравном территориальном распределении «запасного» фонда этот modus приводил нередко к усилению экономического неравенства вместо его смягчения. Были случаи, когда из двух соседних селений одно получало узкие полоски по 4 сажени на душу, а другое не могло справиться с захваченной землей и отдавало ее в аренду на сторону. Строгая уравнительность господствовала только при разделе захваченных поместий внутри того села, которому они доставались. Но и здесь практика была далека от использования «запасного» фонда для доведения до нормы землепользования малоземельных или безземельных. Напротив, чаше всего происходил простой механически равномерный раздел захваченного. Делилась по «едокам» или «работникам» не только пахотная земля, сенокос и леса, но той же  / 95

участи подвергались плантации свекло-сахарных заводов, постройки, скот, инвентарь, домашнее имущество изгнанных владельцев. «Эгалитарный пафос» доходил до раздела племенного скота — мясом, построек — бревнами и машин — отдельными частями и винтами. Во всем этом гораздо меньше проявления социалистической сознательности, чем бессознательного собственнического инстинкта первобытного человека, предпочитающего погубить культурную ценность, чем мириться с мыслью, что кто-нибудь другой будет ею владеть.
Не получило осуществления и предписание закона о по-требительно-трудовой норме землепользования. По идее эта норма должна была быть единой в том смысле, что, выражаясь различным количеством десятин в зависимости от почвы и экономических условий района, она в конце-кониов давала бы одинаковое материальное обеспечение каждому гражданину, занимающемуся земледелием на территории РСФСР. Этим самым достигалось первое приближение к социалистическому идеалу равенства в распределении7.
На самом деле никто и не подумал об отыскании единой для всей России нормы землепользования.
Даже единая губернская норма оказалась утопией, для осуществления которой не было ни сил, ни средств. В постановлениях местных земельных съездов того периода иногда встречаются указания на принципы установления погуберн-ской нормы. Так, по Тульской губернии было решено произвести распределение всех земель по принципу равенства чистого дохода от земледелия и с этой целью предполагалось
7 Наиболее последовательный проект эсеровской земельной реформы, составленный П. А. Вихляевым, устанавливает понятие «общегражданской нормы земельного наделения». Каждый гражданин получает право на равную долю участия в «общенародном земельном достоянии». Эта доля определяется как частное от деления «всей суммы чистого дохода от земли сельскохозяйственного пользования» и земельных строительных участков, как городских, так и сельских местностях на «все число граждан страны». Чтобы найти затем местную норму землепользования достаточно умножить полученное частное на коэффициент доходности земли данного района. 196  Этот фантастический проект подготавливался для Учредительного собрания.

разбить губернию на 46 районов, принимая во внимание 8 разных факторов доходности8. Совершенно понятно, что подобные фантазии были заранее обречены на неуспех. Они не могли осуществиться уже потому, что предполагали передел всей земли, включая и крестьянскую, а также делали неизбежными массовые переселения из уезда в уезд.
Попытки установить нормы землепользования делались, как правило, только в уездном масштабе. Они про-делывались самым грубым, топорным способом. Ни о каком учете доходности, размеров потребления или трудовых возможностей крестьянского хозяйства не заходило и речи. «Норма» определялась как элементарное статистическое среднее, получающееся от деления обшей плошали уезда на число разверсточных единиц. Не было твердой практики даже по вопросу о природе этой единицы. Земля распределялась то по «едокам», то по «работникам», иногда по тому и другому признаку сразу (без всякого представления о принципиальном отличии трудовой и потребительной площади хозяйства).
Приведенная ниже таблица* показывает размеры норм, установленных уездными органами в ряде губерний, относительно которых можно было собрать сведения. Кроме резкой неравномерности по губерниям, таблица обнаруживает широкие расхождения норм в пределах одних и тех же губерний, более или менее однородных по своему хозяйственному строю. По Псковской губернии поуездные минимальная и максимальная потребительные нормы отличаются в 4 раза, по Тверской — почти в 3, по Смоленской, Рязанской, Тамбовской и Симбирской — в 2 и т. д. Резко отличаются друг от друга даже трудовые нормы, которые по самой природе своей должны были давать более близкие величины.
8 Л именно: 1) физические качества почвы, 2) урожайность   (с учетом
стоимости удобрения), 3) пропорции культур, 4) техника полеводства,
5)затраты на амортизацию и ремонт сельскохозяйственного инвентаря и
построек, 6) урочное положение, 7) иены на сельскохозяйственные продукты
(с учетом удаленности от рынка) и 8) стоимость рабочих рук.
* Таблица не сохранилась.— Ред. /У/

Но и поуезлные нормы отнюдь не гарантировали равномерного распределения землепользования. Чтобы уравнять всех по уездной норме, нужна была бы передвижка коренного населения, хотя бы и не в тех размерах, как при равнении по норме губернской. Попытки же уравнять землепользование за счет «запасного» фонда наталкивались на сепаратизм волостей и сопротивление соседних с фондом крестьян, считавших его своей собственностью.
Итак, с какой стороны ни подойти к народному правотворчеству, везде реальные результаты великой реформы не совпадают с оптимистическими расчетами программ того времени.
Из всех социалистических принципов революционное крестьянство твердо усвоило только лозунг «организованного захвата» чужих земель и изгнание помещиков. Но социалисты надеялись, изгнав помещиков, сохранить крупное хозяйство. Практика пошла дальше, и результатом аграрной революции явилось полное уничтожение крупного хозяйства и раздел по кускам даже немногочисленных оазисов сельскохозяйственной культуры. Это был первый и главный итог аграрного движения 1917-1918 гг.
В кривом зеркале отразилась и эгалитарная илея распределительной справедливости. Прокатившаяся по всей России волна земельных переделов не имела ничего обшего с проявлением социалистического умонастроения. Вместо романтических мечтаний о «Божьей земле» и равном праве на нее, движущей силой этой волны оказалось жадное стремление приумножить собственное достояние. Уравнительность господствовала только в дележе награбленного. Ни о каком общем «поравнении» деревня не мечтала. Захваченные земли считались «завоеванием революции», которым она не хотела делиться ни с кем.
Трудно было усмотреть во всем этом направление врожденного у крестьянина социалистического чувства. Старинные народнические иллюзии были изжиты при первом соприкосновении с жизнью. Большевистская власть не 198 могла больше заблуждаться. Ее первая карта оказалась

битой. Расчет на стихийный крестьянский социализм не оправдался.
Вместо дружественно настроенных масс перед Советской властью стояла глухой стеной мелкобуржуазная стихия. [Одним глотком она отправила в свое нутро все крупное хозяйство и теперь медленно переваривала добычу, угрожающе рыча по адресу всякого, кто осмелится к ней приблизиться.] Городскому социализму нужно было овладеть враждебным или, по крайней мере, чужлым ему крестьянством. Новая задача требовала и новых средств.
799

Глава 5
Метол использования классовых
противоречий
7. Возврат к марксистским
позициям
Разочарование в стихийном социализме послужило главной причиной отказа большевиков от народнической земельной политики. Охлаждения и раздоры между двумя союзными социалистическими партиями начались уже через 1-2 месяца совместной работы. Официальный разрыв произошел на V съезде Советов 4-10 июля 1918 г. На этом съезде с необыкновенной ясностью обнаружилась причина разногласия бывших союзников. Коммунисты-большевики настаивали теперь на проведении энергичной политики по отношению к крестьянству, требовали перенесения в деревню методов классовой борьбы и устами Ленина заявляли, что принятие закона о социализации было «ошибкой» со стороны партии9. Социалисты-революционеры отвечали упреками по адресу большевистской продовольственной политики, обвиняли коммунистов в «измене крестьянству», в использовании дерев
9 Пятый Всероссийский Съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Стенографический отчет. М., 1918. С. 72.

ни, а не служении ей. Верные народническому идеалу, они продолжали надеяться на социалистический дух крестьянства, хотя происходившая «дележка не по правилам, не по законам, не по трудовой норме» и признавалась ими «приговором всему социалистическому крестьянству»10.
Из двух боровшихся течений наибольшей силой обладали коммунисты. Съезд был прерван попыткой социалистов-революционеров вооруженной силой вернуть ускользавшую власть. После разгрома противников и исключения их из советов, большевики оказались единственной правящей партией. С этого момента начинается уже новый, чисто большевистский период земельной политики.
По сравнению с предыдущим его отличительной чертой является большая агрессивность по отношению к крестьянству. По двум причинам деревня не могла быть предоставлена самой себе.
С одной стороны, нельзя было строить социализм в земледельческой стране без овладения сельским хозяйством. Крестьянство на первых порах не обнаружило склонности к стихийному коллективизму. Следовательно, надо было найти способ силой или убеждением заставить его идти по этому пути. Так ставилась задача комиссариату земледелия.
С другой стороны, на борьбу с крестьянством толкал продовольственный вопрос. [Разложение торговых связей между городом и деревней усиливалось с каждым декретом о национализации, с каждой ступенью разрушения транспорта, с каждым циркуляром по стеснению свободы торгового оборота.] Система добровольного товарообмена, намеченная в народнический период политики, разбилась о недостаток товаров и неподготовленность местных органов11. Хлебная
10 Там же. С. 57. Речь лидера соииал-революиионной партии Спиридоновой.
11 По предварительным подсчетам предполагалось получить путем обмена в течение апреля и мая 1918г. до ИОмлнпудов хлеба. Эти расчеты, пишет один из видных руководителей продовольственной политики, были «жестоко искажены действительностью... У местных продовольственных учреждений не было сколько-нибудь сносного распределительного аппарата... Намерения центральной власти остались совершенно непонятными и чудовищно извращенными на местах...» (Продовольственная политика в свете

монополия наталкивалась на сопротивление местных властей и неработоспособность местных продовольственных комитетов — парламентов. Аля спасения от голода армии и пролетариата нужно было перестроить продовольственный аппарат и принять более твердый курс политики. Борьба за хлеб была признана важнейшей задачей Советской власти.
С этих пор судьба сельского хозяйства складывается под комбинированным влиянием Наркомзема и Наркомпрода. Не всегда продовольственная и земельная политика шли рука об руку. Часто мероприятия Наркомпрода тормозили начинания Наркомзема и наоборот. Отсюда получалось впечатление несогласованности и междуведомственной борьбы. Не следует, однако, искать злесь объяснения конечного неуспеха политики этого времени. Оба органа действовали в интересах социализма. Один стремился овладеть хлебом, чтобы создать «базу» для социалистических опытов с промышленностью, другой ставил себе целью примирить крестьянство с советской властью и вовлечь его в социалистическое строительство.
Обе задачи были одинаково необходимы для коммунистического хозяйства. Но они предполагали разные средства разрешения. Обобществление мелких индивидуальных хозяйств требовало терпения, времени и осторожности. Промышленность, город и армия нуждались, напротив, в быстром, точном и обильном притоке сельскохозяйственных продуктов, чего нельзя было достигнуть иначе как мерами государственного принуждения.
Объективное противоречие обеих задач как раз и разрешалось разным направлением деятельности двух ведомств. В этом сказалась практическая мудрость Советской власти. Когда она чувствовала себя в силе, Наркомзем и Нарком-прод действовали в унисон. Когда сопротивление деревни возрастало, земельная политика становилась мягче, а продовольственный пресс молча продолжал свою работу.
Нельзя, таким образом, придавать слишком большое значение противоречиям ведомственной работы. Они ус-
обшего хозяйственного строительства Советской власти: Сб. материалов. М., 1920. С. 145.)

ложняли узор политики, но не лишали его единства и цельности.
В дальнейшем нам придется одновременно следить за изгибами продовольственной и земельной политики. Только так можно получить правильное представление о совокупности методов овладения крестьянской стихией, примененных социалистической властью.
Первый период чисто большевистской политики, непосредственно сменивший народнический опыт, характеризуется отсутствием представления о неизбежных противоречиях земельной и продовольственной политики. Все мероприятия этой эпохи отличаются логической стройностью и однородностью. Обшей осью экономической политики оказывается идея классовой борьбы.
Это был возврат к марксистским взглядам. Проделав опыт с уравнительным землепользованием и убедившись на практике в ошибочности народнического представления о едином социалистическом фронте трудового крестьянства, большевики вернулись к старым теоретическим позициям.
Интересно проследить смену взглядов на самом Ленине. Еше в 1907 г. при построении программы русской социал-демократической партии он указывал, что в современной русской деревне совмещаются двоякого рода классовые противоположности: во-первых, между сельскими рабочими и сельскими предпринимателями, во-вторых, между всем крестьянством и всем помещичьим классом. Первая противоположность развивается и растет, вторая — постепенно ослабевает. Первая вся еще в будущем, вторая — в значительной степени уже в прошлом12. Не далее как в апреле 1917 г. Ленин продолжал стоять на прежней точке зрения. Партии пролетариата предлагалось агитировать в пользу создания особых советов от крестьян и сельскохозяйственных рабочих наряду или в противовес советам обшекрестьянским. «Без этого,— пояснял вождь
12 Из истории социал-демократической аграрной программы. Пг., 1917. С 8. (Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов.//Полн. собр. соч. Т. 16. С. 201-207 и лр.~~ Рел.

партии,— все сладенькие мелкобуржуазные фразы народников о крестьянстве вообше окажутся прикрытием обмана неимущей массы зажиточным крестьянством, которое представляет из себя лишь одну из разновидностей капиталистов»13.
[Тем не менее Октябрьскую революцию, как мы уже знаем, пришлось проделать вместе с народниками под их «сладенькими» лозунгами о революционном и социалистическом крестьянстве.]
На III съезде Советов, первом после Октябрьской революции, Ленин не скупился на комплименты крестьянам и партии левых социалистов-революционеров. «Когда пришло время к осуществлению социализма на деле,— говорил Ленин,— крестьяне... поняли тогда, что партия, выражающая истинные стремления и интересы крестьянства,— есть партия левых эсеров... Если крестьяне России хотят осуществить социализацию земли в союзе с рабочими, которые проведут национализацию банков и создадут рабочий контроль,— они наши верные сотрудники, вернейшие и ценнейшие союзники...
Всякий сознательный социалист говорит, что социализм нельзя навязывать крестьянам насильно» и надо спрашивать, как они считают «удобнее перейти к социализму? <...> И крестьяне начали уже этот переход и мы питаем к ним полное доверие.
Тот союз, который мы заключили с левыми социалистами-революционерами, создан на прочной базе и крепнет не по дням, а по часам»14.
Это было в январе, а через полгода на V съезде Советов в июле 1918 г. Ленин держал уже иную речь. «Мы знаем,— говорил он, обращаясь к левым соииалистам-революционе
" Ленин 8. И. Задачи пролетариата в нашей революции. Проект платформы пролетарской партии. Пг., 1917. С. 17. (Поли. собр. соч. Т. 31. С. 167.— Ред.) 14 Третий Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Пг., 1918. С. 22, 23. (Ленин В. И. Локлад о деятельности Совета Народных Комиссаров 11 (24) января 1918 г. // Поли. собр. соч. Т. 35. С. 263, 204  264.—Ред.)

рам,— что это, может быть, и ошибка, что мы вашу социализацию поставили в наш закон...»15.
Еше раньше, перед съездом, как бы задавая тон перемене курса, он вернулся к прежней точке зрения. В известной статье «О левом ребячестве» Ленин снова объявил крестьянскую «мелкобуржуазную стихию» «главным врагом социализма у нас». Многомиллионный слой собственников, ставит диагноз тот же автор, накопив во время войны некоторый запас денег, теперь крепко держал это свидетельство на получение общественного богатства, прятал его от государства и не верил ни в какой социализм или коммунизм, отсиживаясь от пролетарской бури: «Либо мы подчиним своему контролю и учету этого мелкого буржуа... либо он скинет нашу рабочую власть неизбежно и неминуемо, как скидывали революцию Наполеоны и Кавеньяки, именно на этой мелкособственнической почве и произрастающие». Овладеть же крестьянской стихией можно только разделяя ее на два враждебных лагеря и организуя бедноту «вокруг сознательного пролетарского авангарда»16.
Итак, использование классовой борьбы внутри крестьянства должно было сделаться универсальным оружием чисто большевистской экономической политики. Оно должно было и доставить опорные пункты для укрепления Советской власти в деревне, и разрешить продовольственный вопрос, и открыть дорогу социалистическому земледелию.
16 Ленин В. И. О «левом» ребячестве и мелкобуржуазности // Главная задача наших дней... /7г., 1918. С. 15, 17. (Последняя фраза очень огрубленно передает опушенное в цитируемом тексте высказывание: «Либо мы подчиним своему контролю и учету этого мелкого буржуа (мы можем это сделать, если сорганизуем бедноту, т. е. большинство населения или полупролетариев, вокруг сознательного пролетарского авангарда)...» Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 298.— Ред.)
205

2. Проловольственная
политика
Использование классовых противоречий началось с продовольственной политики. Здесь острее всего ошушалась необходимость решительных мер, ибо к концу первого полугодия существования Советской власти на краю голодной смерти находилась почти вся потребляющая полоса России17.
Оставшийся после Временного правительства аппарат хлебной монополии не мог уже спасти положение. Он еше и не успел обзавестись достаточно сильными органами для выкачивания хлебных излишков. Теперь к этому недостатку присоединился ряд других. Заключение мира и самовольная демобилизация армии разрушили транспорт. Национализация промышленности сократила производство предметов, нужных крестьянину. Обесценение денег быстро поднимало уровень цен. иены на хлеб поднялись также и в 10-15 раз превышали твердую цену, уплачивавшуюся крестьянину за отбираемый, монополизированный продукт. Наконец, произвол местных советов, запрещавших вывоз и провоз хлеба, останавливавших проходящие поезда с продуктами и по собственному усмотрению изменявших «твердые» цены, довершал картину продовольственного хаоса.
Чтобы справиться с голодом, нужно было, во-первых, усовершенствовать и централизовать административно-продовольственный аппарат и, во-вторых, решиться наложить руку на крестьянство, ибо теперь, после уничтожения крупных хозяйств, оно являлось единственным держателем хлебного запаса.
Но принудительное отобрание хлеба по крайне низким, по сравнению с вольным рынком, монопольным це
п Газеты того времени пестрят описаниями голодных мук населения. Лостаточно мрачны и официальные изображения продовольственного положения. См. доклад Народного комиссариата продовольствия на V съезде Советов в июле 1918 г. в кн.: Пятый Всероссийский съезд Советов... Стенографический отчет. С. 135 и след., а также: Орлов Н. Продовольственная работа Советской власти. лА., 1918. С. 41 и след.

нам неминуемо должно было встретить сопротивление крестьян.
Агрессивность продовольственной политики диктовалась голодом, но та же агрессивность грозила вывести крестьянство из нейтрального положения, занятого им после революции, и сделать его прямым противником Советской власти.
Здесь-то и пришла на помощь идея классовой неоднородности деревни. Было предположено, что единственным держателем хлеба, срывателем монополии, «спекулянтом» и «мародером» является тонкий слой деревенской буржуазии, «кулаков», зажиточного крестьянства. Остальную массу сельского населения составляет «беднота», «пролетариат», сама нуждающаяся в покупном хлебе. Задача заключалась в том, чтобы, опираясь на нее, произвести отобрание хлеба у «кулаков» и в то же время приобрести верных союзников в деревне.
Через все продовольственное законодательство рассматриваемого периода красной нитью проходит идея противопоставления одной части сельского населения против другой18.
Основными актами, давшими тон всей политике этого времени, следует считать изданные друг за другом в течение мая и июня 1918 г. декреты о продовольственной диктатуре, местных органах и комитетах бедноты.
Первый из этих декретов подтверждает «незыблемость хлебной монополии и твердых цен», установленных Временным правительством, предоставляя Народному комиссариату продовольствия чрезвычайные полномочия, «вплоть до применения вооруженной силы в случае оказания противодействия отобранию хлеба или иных продовольственных продуктов».
18 Уже в декрете о товарообмене, изданном в начале апреля 1918 г. и подсказанном народническим благожелательным отношением к деревне, проскользнула классовая идея. Товарообмен был организован не на индивидуальных, а на коллективных началах. Хлеб должны были отдавать имеющие его, а товары распределялись поровну межлу всеми жителями данной волости. Такая организация обмена была одной из главных причин его неуспеха.

В мотивах к декрету указывалось, против кого направлено острие продовольственной диктатуры: «Сытая и обеспеченная... деревенская буржуазия остается упорно глухой к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты и не вывозит хлеб к ссыпным пунктам. На насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответом должно быть насилие над буржуазией».
Декрет обязывал «каждого владельца хлеба весь избыток сверх количества, необходимого для обсеменения полей и личного потребления по установленным нормам до нового урожая, заявить к сдаче в недельный срок после объявления этого постановления в каждой волости». За несдачу хлеба все, имеющие излишки хлеба, объявлялись «врагами народа», предавались революционному суду, заключались в тюрьму, имущество их подвергалось конфискации, а сами они прогонялись навсегда из обшины. Специальным пунктом «все трудящиеся и неимущие крестьяне призывались к немедленному объединению для беспощадной борьбы с кулаками», а п. 4 того же декрета обещал в награду за донос о несданных излишках половину реквизиционной цены скрытого хлеба19.
Почти одновременно изданный декрет о местных органах Наркомпрода укреплял и развивал ту же идею классовых антагонизмов. Продовольственные комитеты учреждались во всех губерниях и уездных городах. На них возлагалось «неуклонное осуществление хлебной монополии, т. е. изъятие по установленным твердым ценам всех излишков хлеба из рук владельцев и сбор этих излишков в государственных складах», а также распределение среди населения продовольствия и предметов первой необходимости. Состав комитетов целиком назначался Наркомпродом и местными советами. Не довольствуясь этим способом обеспечения «классового» состава комитетов, декрет предусматривал широкое представительство в продовольственных органах про-
19 См.: Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Кн. 1. 1 октября 1917 г. — / января 1919 г. Н.-Новгород, 1919. С. 28-34 и 101-103.

изводящих губерний населения губерний потребляющих, причем обязательным условием представительства являлась рекомендация профессиональных рабочих союзов или партий, стоящих на платформе советской власти. Наконец, Нарком-проду предоставлялось право учреждать при местных органах особые отряды из сознательных рабочих, главнейшей задачей которых должна была стать «организация трудового крестьянства против кулаков».
Но главным клином, который должен был расколоть деревню на два враждующих лагеря, был знаменитый декрет «Об организации и снабжении деревенской бедноты», изданный 11 июня 1918 г. и известный также под именем декрета о комитетах бедноты. Содержание декрета сводится к следующему. Повсеместно, до отдельных селений включительно, учреждаются «комитеты деревенской бедноты». Членами комитетов могут быть все, как местные, так и пришлые, жители сел и деревень, за исключением «заведомых кулаков и богатеев, хозяев, имеющих излишки хлеба или других продовольственных продуктов, имеющих торгово-промышленные заведения, пользующиеся батрацким или наемным трудом и т. п.». Комитеты должны выполнять двойную задачу: 1) «оказывать содействие местным продовольственным органам в изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев» и 2) распределять местные запасы хлеба, предметы первой необходимости и сельскохозяйственные орудия, хотя и по нормам Наркомпрода, но между кругом лиц, определяемых самими комитетами. Специально на ближайшие два месяца устанавливалась частью бесплатная, частью льготная раздача хлеба и сельскохозяйственных орудий деревенской бедноте везде, где в этот срок хлебные излишки будут полностью изъяты «из рук кулаков и богатеев».
Декрет об организации деревенской бедноты быстро встал в центре внимания правящей партии. На V съезде Советов Ленин выражал сожаление, что декрет издан через полгода, а не через «полнедели» советского управления. В организации бедноты, изъятии излишков и распределении 209

хлеба он видел путь к живому социализму, а не борьбу за догму, программу или партию20. Съезд, как всегда, пошел по пути, указанному вождем. Единогласная резолюция признавала «беспошадную, не останавливающуюся перед самыми суровыми мерами борьбу» единственным средством вырвать хлеб из цепких рук «кулаков-богатеев», а на комитеты деревенской бедноты возлагалась задача «победить яростное сопротивление внутренних и внешних врагов социалистической революции, упрочить и углубить ее завоевания и вывести Россию из жестокого продовольственного кризиса»21.
[Нетрудно видеть, по каким причинам возлагались такие надежды на декрет о комитетах бедноты.
Бесплатное распределение изъятых излишков должно было привлечь к комитетам весь неустойчивый человеческий осадок, поднятый революционной бурей. С другой стороны, неопределенные признаки «кулака» позволяли подводить под это понятие любого крестьянина, обладающего лишним пудом хлеба. Аля комитетов был обеспечен, таким образом, и личный состав, и объект «работы». Вожди коммунизма могли надеяться на успех. Они шли испытанным путем. Сначала крестьянство в целом натравливалось на помещиков, теперь разжигалась «священная ненависть бедноты против богачей» внутри самого крестьянства22.]
Надо сказать при этом, что комбеды не были ни выборной, ни добровольной организацией. Под страхом ответственности всем Советам вменялось в обязанность «немедленно приступить к проведению в жизнь» декрета и принять «самое активное участие» в повсеместной организации бедноты. Не довольствуясь этим, были созданы специальные «аги-
20 Пятый Всероссийский съезл Советов... С. 71. На этом же съезде Ленин говорил: «И мы будем идти к социализму через путь хлеба, мануфактуры и орудий, не достающихся спекулянтам, а идущих в первую голову бедноте... этого не пробовала сделать ни одна республика в мире, а мы пробуем теперь». (Там же. С. 97). (Поли. собр. соч. Т. 36. С. 510, 517. — Ред.). 2' Пятый Всероссийский съезд Советов... С. 157-158.
22 Шестой Всероссийский чрезвычайный съезд Советов рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов: Стенографический отчет. 6-9 ноября 1918г. М., 1919. С. 87. Речь Г.Зиновьева.

таиионно-организаиионные» и «продовольственные» отряды. Первые действовали убеждением, вторым прямо предписывалось собирать в каждой деревне сход бедноты, организовывать комитеты и снабжать их оружием, отобранным у остального населения23.
Были, таким образом, приняты все меры, чтобы в кратчайший срок осуществить организацию комитетов. Агитация, материальная заинтересованность и принуждение действовали с одинаковой силой. Если в деревне была какая-нибудь классовая неоднородность, то она должна была проявиться немедленно под энергичным нажимом Советского государства.
Так обстояло дело с классовым принципом в продовольственной политике коммунистической власти.
3. Советские хозяйства
и коммуны
Отношение коммунизма к крестьянству не могло ограничиться разжиганием классовой борьбы. [Оборотной стороной медали было бы продолжение разрушительных процессов революции. Между тем чувствовалась уже потребность в какой-то созидательной работе.]
Продовольственная политика в лучшем случае вела к социалистическому уравнительному распределению. Не хватало еше положительной производственной программы. Социалистический идеал, как известно, заключается в организации государственного сельского хозяйства на началах крупного производства.
Еше Маркс был решительным сторонником крупного сельского хозяйства и жестоко высмеивал «варварство» мелкого
23 Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному лелу. Кн. 1. С. 106-109.

земледелия. Ревизионизм несколько ограничивал выводы Маркса, тем не менее симпатии к крупному сельскохозяйственному производству сохранили господство над умами большинства социалистов. В крупном производстве усматриваются двоякого рода выгоды. С одной стороны, благодаря техническим усовершенствованиям и рациональности оно производительнее, чем хозяйство мелкое. С другой стороны, только крупные, работающие наемным трудом «фабрики зерна» могут быть подчинены распоряжению государства и включены в единую схему хозяйственного плана. Последнее обстоятельство приобретает особенно важное значение при переходе к социализму, ибо единый план является фундаментом социалистического хозяйства. Один из наиболее ревностных поборников советских хозяйств, лицо, кстати сказать, занимавшее видный административно-хозяйственный пост в эпоху социалистического строительства, следующим образом описывает картину «ближайшего» будущего.
Развитая сеть советских хозяйств, управляемая общими органами народного хозяйства, работающая на общество и сдающая все свои продукты на удовлетворение общественных потребностей, включающая не только производство сельскохозяйственных продуктов, но и разнообразную их переработку,— такова картина, которую в начальной форме мы наблюдаем уже в настоящее время, но которая несомненно вырастет до громадных размеров в ближайшие годы.
Советские хозяйства должны будут и совершенствовать технику производства. Электричество, которое в нашу эпоху явится главной силой в промышленности, должно будет получить наиболее широкое применение в деревне и в сельскохозяйственном производстве.
В советских хозяйствах должна быть раскинута сеть заводов и фабрик: консервные, кожевенные, машиностроительные (сельскохозяйственных машин и орудий), деревообделочные, текстильные, ремонтные и т. д., и т. п., предприятия должны развернуться во всей широте.
Советские хозяйства должны явиться рассадниками аг-212 рономической культуры. Здесь должны содержаться стада

племенного скота, конские заводы, производиться улучшения сельскохозяйственных культур и т. д.
Наконец, советские хозяйства должны будут явиться центрами социалистической культуры, просвещения, искусства, воспитания нового человека24.
Условия обобществления сельского хозяйства в России менее всего подходили к этому теоретическому идеалу. Дореволюционная Россия была страной крупного землевладения, но мелкого землепользования. Если бы даже удалось перевести в неприкосновенном виде все крупное хозяйство из рук частных владельцев непосредственно в распоряжение социалистического хозяйства, то и тогда в хозяйственный план оказалась бы включенной незначительная часть земельной площади. [В действительности, как мы уже знаем, крупное хозяйство почти полностью было разорено крестьянами, которых сами же социалисты учили «организованному захвату» помещичьих земель... Строить крупные государственные, или, как их после стали называть, советские, хозяйства, можно было только на остатках казенных и частных земель, по тем или иным причинам не захваченных крестьянами. Рассчитывать на постепенное расширение площади советских хозяйств за счет крестьянского землепользования было также невозможно.]
Крестьяне искренне считали всю землю принадлежащей «трудовому народу» и ко всякой попытке организовать хозяйство с наемным трудом относились в высшей степени враждебно.
Признавая, таким образом, все преимущества государственных «фабрик зерна», Советская власть не могла строить только на них свою земельную политику. Нужно было найти еше способ обобществления распыленных землевладельцев и вовлечения их в сферу влияния социалистического хозяйства.
Выход был найден в идее производительных товариществ, много лет назад рекомендованной Энгельсом25.
24 Милютин В. П. Социализм и сельское хозяйство. М., 1919. С. 53-57.
25 «Очевидно,— писал Энгельс в 1894 г., — что, обладая государственной властью, мы не будем думать о том, чтобы насилием экспроприировать

Покровительствуемой формой хозяйства были объявлены коммуны, артели, товарищества и другие формы коллективного землепользования. Строительство социализма должно было начаться снизу, с добровольного объединения отдельных мелких хозяйств в более крупные производительные ассоциации. В перспективе рисовалась организация районных союзов коммун и, наконец, включение сельского хозяйства в общий план социалистического общественного хозяйства26.
С точки зрения последовательного государственного социализма эта схема страдала некоторым недостатком. На ней лежал отпечаток синдикализма, упорно подавлявшегося в промышленности. Производительные товарищества сохраняют значительную долю хозяйственного самоопределения, а это мешает ведению обшего планового народного хозяйства. Многие теоретики русского социализма считали поэтому сельскохозяйственную коммуну менее совершенной организационной формой, чем советские хозяйства, работающие непосредственно по заданиям государства27.
мелкого крестьянина... Мы вынуждены сокрушить крупного землевладельца — это наша задача. По отношению к мелкому крестьянину она состоит прежде всего в том, чтобы его частное производство-собственность передать в товарищество, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели». (Engels Fr. Die Bauerfrage in Frankreich und Deutschland// Neue Zeit. 1894/1895. Bd. II. (Ср.: Маркс К., Энгельс Ф. 2-е изд. Соч. Т. 22. С. 518.— Ред.)
26 «И мы мыслим такой порядок, когда и коммуны, и советские хозяйства, и крестьянские отдельные и общественные хозяйства будут слиты воедино и образуется мощная коммуна, образуется обшая организация земледельческих хозяйств... Главнейшая проблема наша и заключается в построении такого плана, такой организации, которая объединила бы деревню и город... Задача наша и должна состоять в том, чтобы организовать наше народное хозяйство на основе единого плана... В этом душа коммунизма». Речь народного комиссара земледелия Середы на съезде комитетов бедноты и коммун. (Труды I Всероссийского съезда земотделов, комитетов бедноты и коммун. Вып. I. М., 1919. С. 16-17.)
27 «Сельскохозяйственная коммуна,— писал цитированный уже выше Милютин,— может считаться, но может и не считаться с общегосударственными интересами. Поэтому мы встречаем часто среди сельскохозяйственных коммун тип "самопотребляющей" организации, которая существует только для себя, но не работает и не производит для всего общества. Развитие коммун отнюдь не тождественно с коммунистическим

Во всяком случае, частичная и добровольная коллективизация считалась бесспорным прогрессом по сравнению с индивидуалистическим хозяйством. Она содействовала укрупнению производства, а следовательно, по мнению социалистов, и росту его производительности. С другой стороны, участие в производительных земельных товаришествах должно было питать коллективистические настроения крестьянства и само существование сельскохозяйственных коммун рассматривалось как могучее агитационное средство в пользу коммунизма28.
Итак, советские хозяйства и коммуны должны были сделаться ядром положительной программы социализации сельского хозяйства.
Наметив определенную цель, большевики умели добиваться ее всеми средствами. На первый план здесь выступала опять идея классовой борьбы и классовых противоречий.
В пользу советских и коллективных хозяйств был пушен в ход прежде всего огромный агитационный аппарат Советской власти. Резолюции съездов, партийные приказы, газетная, устная и письменная пропаганда в короткий срок разнесли идею коллективизации хозяйств по всем глухим углам России.
К объединению в сельскохозяйственных коммунах призывалась деревенская беднота, не имеющая средств для ведения самостоятельного хозяйства, та самая беднота, которая должна была объединяться в особые комитеты для борьбы с деревенской буржуазией. «Кто идет в коммуны? — задавался вопрос в одной из популярных брошюр того времени.— Среднее самостоятельное, зажиточное "справное" крестьянство?.. Достаточно мельком ознакомиться с делом, чтобы сказать: нет, конечно! Идет деревенская беднота, организуются деревен-
развитием, и они могут являться лишь вспомогательными организациями лля последнего, но отнюдь не основой или базой его. В этом отношении всякие чрезмерные надежды были бы ошибочны». (Милютин В. П. Указ. соч. С. 52).
2в «Мы на коммуны смотрели как на могучий агитационный аппарат, как на могучий способ подвинуть аграрное движение в сторону коллективизма...». — Цитированная выше речь Середы. (Труды 1-го Всероссийского съезда земельных комитетов, комитетов бедноты и коммун. Вып. I. С. 15.)

ские (и городские) пролетарии и полупролетарии, те, у кого хозяйства почти нет, кому не хватает в одиночку ни скота, ни орудий, ни средств завести хозяйство»29.
Комитеты бедноты должны были, таким образом, преследовать двойную цель: выполняя разрушительную задачу по отношению к деревенской буржуазии, они должны были в то же время поставлять людей для положительных форм социалистического землеустройства.
Не довольствуясь агитацией и разжиганием классовой вражды Советская власть постаралась создать благоприятные материальные и формальные условия для организации коммун. В ноябре 1918 г. был учрежден специальный миллиардный фонд (сумма по тому времени весьма значительная) в целях скорейшего переустройства «сельского хозяйства на социалистических началах».
Кредит был открыт, главным образом, для выдачи ссуд сельскохозяйственным коммунам и трудовым товариществам. Условием получения ссуды сельским обществом или группой лиц был поставлен переход «от единичной к обшей обработке и уборке полей». Миллиардный фонд, разросшийся затем далеко за свои первоначальные пределы, послужил источником существования многих коллективов.
Земельное законодательство рассматриваемого периода также целиком проникнуто идеей поощрения привилегированных форм землепользования. Наиболее важными актами 1918-1919 гг. были декреты о земельных органах и социалистическом землеустройстве.
«Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию», опубликованное в феврале 1919 г., было выработано и фактически применялось значительно ранее. Оно является продуктом творчества окрепшего коммунизма и составляет прямую антитезу формально не отмененного «Основного закона о социализации земли»30.
29Мешеряков В.Н. О сельскохозяйственных коммунах. М., 1918. С. 17. 30 Оанн из видных авторитетов советского права подчеркивает «антисоциалистический» характер «Основного закона», укрепившего

Противоречие обоих декретов обнаруживается уже при сличении первых декларативных статей. Основной закон в неопределенных выражениях говорит об отмене «всякой» собственности на землю и о передаче ее в пользование «всего трудового народа». Положение, напротив, определенно указывает, что вся земля, «в чьем бы пользовании она ни состояла, считается единым государственным фондом», на холящимся в «непосредственном завелывании» органов советской власти (ст. 1 и 2). Вместо туманного права на землю каждого трудящегося, большевистское «положение» декларирует государство единственным земельным собственником. Две следующие статьи определяют, в каком направлении должно идти использование государственного земельного фонда. Опять в полном противоречии с распределением земли в индивидуальное пользование по Основному закону, новое Положение объявляет «все виды единоличного землепользования... проходящими и отживающими». Наоборот, «крупные советские хозяйства, коммуны, общественная обработка земли и другие виды товарищеского землепользования» «при-знаются «наилучшими средствами» для организации сельского хозяйства на началах социализма, для «воспитания трудящихся масс в духе социализма, а также для объединения пролетариата и деревенской бедноты в их борьбе с капиталом» (ст. 3). Конечная цель социалистического землеустройства рисуется не в виде идеально-уравнительно нарезанных миллионов хозяйственных единиц, но в виде «единого производственного хозяйства, снабжающего советскую республику наибольшим количеством хозяйственных благ при наименьшей затрате народного труда» (ст. 4)*.
Материальное содержание декрета состоит в описании принципов организации каждого из рекомендованных видов коллективного землепользования и в установлении форм со-
«индивидуалистическое начало», противное духу социализма. «Положение о землеустройстве», напротив, «облекает в плоть и кровь» основные начала социализма. (Гойхбарг А. Социализм в сельском хозяйстве. М., 1919. С. 11 и 12. См. также его: Социальное законодательство советской республики. М., 1919. С 54.)
* СЛЗЗ. С. 40.— Ред. 217

действия со стороны государства этим видам землепользования в порядке их убывающего значения. На первом месте поставлены советские хозяйства, далее следуют производительные коммуны и, наконец, в последнюю очередь идет общественная обработка земли как наименее совершенная ступень обобществления, касающаяся только одной стадии производства.
□ель организации советских хозяйств усматривается в поднятии производительности сельского хозяйства, развитии сети культурно-агрономических центров и «создании условий для полного перехода к коммунистическому земледелию» (ст. 29).
Хозяйства организуются на землях единого государственного фонда, причем под них отводятся преимущественно бывшие частные и казенные имения с ценными культурами, сложным техническим оборудованием, специальными отраслями животноводства и вообше «сельскохозяйственные предприятия и участки, имеющие в учебно-показательном, культурно-просветительном или производственном отношении общегосударственное или особо важное местное значение».
Советские хозяйства обслуживаются наемным трудом, который оплачиваетсся по ставкам, выработанным профессиональным союзом сельскохозяйственных рабочих и утвержденным Народным комиссариатом труда (ст. 42). Во главе каждого хозяйства стоит назначенный заведующий и рабочий контрольный комитет. В административно-технической области заведующий распоряжается самостоятельно. Контроль комитета распространяется только на учетно-сметные операции и условия быта и труда рабочих. Организационно советские хозяйства связаны в одну общую сеть. Для управления ими учреждаются губернские, районные и местные управления советскими хозяйствами, подчиненные друг другу и, в конечном счете, отделу обобществления сельского хозяйства при Народном комиссариате земледелия. Отношения с внешним миром регулируются таким образом, что советские хозяйства сдают продовольственным органам все 218 излишки произведенных продуктов, за вычетом семян, фу

ража и нормированного потребления рабочих и служащих вместе с их семьями. Все недостающее до нормы получается по твердым иенам от тех же продовольственных органов.
Сельскохозяйственные произволительные коммуны определяются как «добровольные союзы трудящихся», организуемые с целью ведения хозяйств «на коммунистических началах в области производства и распределения» (ст. 60).
Земля в пользование коммун отводится из общего свободного фонда, а если коммуна состоит из ли и, уже пользующихся участком земли, то земельные отделы обязаны заменить разбросанные в разных местах участки одним общим участком земли «в потребном для коммуны количестве» и расположенном по возможности в непосредственном соседстве с другими коммунами или советскими хозяйствами (ст. 62-63).
В отличие от советских хозяйств применение наемного труда в коммунах категорически воспрещается (ст. 72).
К коммунам переходит и инвентарь отводимых им прежних частновладельческих и церковных хозяйств, «если только он не должен быть использован для нужд ближайших советских хозяйств» (ст. 64). В целях согласования производственного плана коммун с обшими производственными заданиями государства, образуются районные союзы коммун, а каждая коммуна обязуется руководиться «организационным планом сельского хозяйства», утвержденным для данного района комиссариатом земледелия или его местным отделом (ст. 67 и 79). Как и советские хозяйства, коммуны лишаются права распоряжения своим продуктом. «Все излишки... нормированных продуктов подлежат на общих основаниях сдаче советским органам комиссариата продовольствия для распределения их в общегосударственном масштабе». Излишки ненормированных продуктов также подлежат сдаче на основании особых правил.
Пол общественной обработкой земли, наконец, разумеется коллективное использование целым сельским обществом или группой лиц средств и орудий производства при запашке и засеве полей, уборке урожая и т. п. (ст. 94). 219

Обшественная обработка организуется на землях общинного пользования (ст. 95). Она выполняется «равным обязательным участием» всех вошедших в объединение без права применения наемного труда (ст. 98 и 100). иелый ряд статей затем подробно регулирует организацию коллективной обработки земли.
Обший смысл их сводится к созданию привилегированного положения для объединившихся хозяйств и к возможно полному юридическому отделению обобществленных элементов хозяйства от операций, сохраняющих индивидуальный характер. [Особый интерес представляет порядок перехода к общественной обработке земли, имеющий большое сходство с соответствующими постановлениями столыпинского законодательства. Как там интересы меньшинства, желавшего перейти к индивидуальному землепользованию, перевешивали волю большинства, желавшего сохранить общинные порядки, так и здесь интересы меньшинства, желающего перейти к коллективной обработке земли, перевешивали таким образом волю большинства, желающего сохранить отдельное землепользование.] «Переход к общественной обработке» происходит по решению, принятому «простым большинством членов общества, присутствующих на собрании», а при несогласии большинства общество обязано выделить меньшинству по его требованию «соответствующий норме участок к одному месту» (ст. 97).
[Что касается форм содействия со стороны государства организациям разного рода коллективного землепользования, то главное значение имеет порядок отвода земель из общего фонда. «Землеустройству подвергается вся площадь сельскохозяйственного фонда» (ст. 7).] Она «используется в первую очередь для нужд советских хозяйств и коммун, во вторую очередь для нужд трудовых артелей, товариществ и для общественной обработки земли». Только в третью очередь земля отводится «для добывания средств к существованию единичных землепользователей» (ст. 8). Положение единоличных пользователей ухудшалось еше тем, что целый ряд 220 земель вовсе исключался из распределения в индивидуаль

ное пользование, в том числе земли «прежнего нетрудового пользования, на которых организованы или предполагается организовать советские хозяйства», а также «все вообше земли», к моменту издания декрета «еше не распределенные» (ст. 9). Теоретически этим постановлением прекращался вовсе доступ к свободным землям для индивидуальных пользователей, и коллективное хозяйство тем самым становилось единственной формой организации новых хозяйственных единиц.
Кроме первоочередности в получении земли коллективным хозяйствам обещалась всемерная помошь комиссариата земледелия, на который возлагалась прямая обязанность помогать всем типам обобществленного сельского хозяйства семенами, орудиями, скотом и «всеми видами агрономической и культурно-технической помоши» (ст. 135). Как и при наделении землей, при выдаче ссуд и распределении средств производства «преимущество отдается тем объединениям, которые осуществили наиболее полное обобществление сельскохозяйственного труда» (ст. 137)*.
Приведенный выше краткий обзор содержания «Положения о землеустройстве» показывает, что перед нами, в сущности говоря, кодекс нового земельного права, целиком заменивший устаревшее законодательство народнического периода. По точному смыслу декрета Советская власть получала право перекроить заново всю правовую сетку фактического землепользования. И действительно, впоследствии «Положение о землеустройстве» дало возможность развить такого рода землемерно-технические работы, которые сделали бы неузнаваемой старую схему земельных отношений, если бы только эти работы могли быть доведены до конца. В рассматриваемый период, однако, т. е. в 1918-1919 гг., силы Советской власти были не настолько велики, чтобы можно было рискнуть на подобного рода радикальные действия. Применение декрета о землеустройстве ограничилось поэтому насаждением коллективных форм хозяйства на землях бывшего нетрудового пользования
*СЛЗЗ. С. 40-50. — Рел.
221

и содействием добровольному объединению индивидуальных пользователей на землях общественного владения. Для этой ограниченной задачи «Положение о землеустройстве» давало, как мы убедились, вполне достаточное количество сильнодействующих средств. К ним надо присоединить еше содействие, оказанное местными органами комиссариата земледелия. «Положение о местных земельных отделах», опубликованное в мае 1919 г. и опять-таки легализовавшее уже ранее сложившийся порядок, предусматривало создание сети органов, наделенных значительными полномочиями в области распоряжения землей и регулирования сельского хозяйства и проникающих вглубь страны до самых мелких административных делений. К ведению земельных органов была отнесена, понятно, и организация коллективных хозяйств*.
Центральная власть получала, таким образом, разветвленный аппарат для проведения в жизнь своих норм социалистического землеустройства. К этому надо прибавить, что местные органы часто шли гораздо дальше пожеланий центра. При организации коммун, например, сильно пострадал принцип добровольности. Места слишком близко принимали к сердцу «всемерную помощь» коммунам и нередко осуществляли ее вооруженной рукой, насильно принуждая крестьян образовывать товарищества и переходить к общественной обработке земли. Во всяком случае, приведенный выше список средств осуществления земельной политики мы должны рассматривать как далеко не полный. Положительная программа коллективизации сельского хозяйства проводилась, таким образом, с такой же энергией и последовательностью, с какой и [разрушительная] работа по использованию классовой вражды для нужд продовольственной политики.
222   * Там же. С 65-80 — Ред.

4. Обшие цели земельно-проловольственной политики
Выше мы описали порознь элементы продовольственной и земельной политики 1918-1919 гг. Не будем разбирать, в какой мере сознательно согласованно строились эти элементы. Возможно, что они складывались в значительной степени стихийно, каждый раз под давлением данного стечения обстоятельств. Для современников этого периода поток декретов по земельно-продовольственному делу казался чисто случайным, противоречивым и подсказанным мимолетными настроениями. Теперь, отойдя на некоторое расстояние, можно уловить большую гармонию линий. Из разрозненных мероприятий вырисовывается довольно целостная и стройная обшая схема социализации сельского хозяйства. В существенных чертах она сводилась к следующему.
Острие классовой борьбы разрезает сельское население на две части. Одна — деревенская беднота и полупролетариат
— организуется в комитеты бедноты и переходит к социалистическому землепользованию, поставляя рабочую силу для советских хозяйств или организуя собственные коллективные хозяйства. Земельное законодательство дает готовые правовые формы для этого коллективного течения и всячески раздувает его денежными средствами, снабжением инвентарем и другими покровительственными мероприятиями.
Другая часть населения — деревенские «богатеи», «кулаки»
— представляют собою объект продовольственной политики. При помощи комитетов бедноты, вооруженных рабочих отрядов и продовольственных органов на них перелагается вся тяжесть хлебной монополии. Зажиточная часть крестьянства должна кормить не только город и армию, но и собственных неимущих односельчан. Продовольственный вопрос разрешается, таким образом, путем противопоставления одной части населения против другой. Это имеет то преимущество, что неизбежная в эпоху диктатуры пролетариата материальная эксплуатация городом деревни не настраивает против власти всего сельского населения, но, напротив, делает часть этого населения приверженцами нового порядка. 223

Проведение хлебной монополии имеет, затем, кроме политического и социально-экономическое значение. По мере того как пропасть между твердыми ценами и вольными становится шире, отобрание хлебных излишков все более принимает характер бесплатной конфискации. За взятый хлеб крестьянин получает ничтожную реквизиционную сумму, которая к тому же почти что бесполезна, ибо все больший круг товаров переходит в монопольное распоряжение советской власти. Хлебная монополия становится мошным орудием социального регулирования.
Формально крестьянин остается самостоятельным хозяином. Средства производства находятся в его индивидуальном пользовании, если не в собственности. Но распоряжение продуктом отнято у него государством. Последнее собирает излишки, вознаграждает владельца произвольной, день ото дня теряюшей покупательную силу суммой денег и ведет к полной нивелировке всего сельского потребления. С другой стороны, по мере того как хлебная монополия уничтожает все неравенства, ведение сколько-нибудь крупного хозяйства делается бессмысленным и деревенским «богатеям» становится все легче проходить сквозь «игольные ушки» пролетарских коммун. Так политика продовольственная смыкается с политикой земельной. Хлебная монополия осуществляет социалистически-уравнительное распрелеление продукта, а коллективные хозяйства подводят под него базис крупного, социалистического произволства.
5. Причины неуспеха разжигания
классовой борьбы
Описанной схеме нельзя отказать в логичности, проводилась она с обычной для большевизма настойчивостью. 224 И тем не менее, эта новая атака на крестьянское хозяйство

оказалась почти столь же безуспешной, как и первый народнический натиск.
Причина неудачи заключалась в неправильности предпосылок, положенных в основу очередного плана обобществления сельского хозяйства.
Ошибочным оказался, прежде всего, расчет на классовое расслоение деревни. Большевики, в сущности говоря, недалеко ушли от народников в своих иллюзиях относительно социалистических настроений деревни. Народники верили, что все крестьянство в целом имеет социалистический идеал, большевики рассчитывали, что сочувственно настроенная к Советской власти «беднота» и полупролетариат составляет значительное большинство сельского населения. Предполагалось, что деревенская буржуазия составляет тонкий слой, сильный только своей организацией и экономической мошью. Стоило сломить сопротивление этого слоя, и его влияние на деревенские настроения тотчас рассыпалось бы прахом, а социалистические симпатии народных масс не замедлили бы обнаружиться.
В действительности деревня оказалась гораздо однороднее, чем предполагала коммунистическая власть. Однороднее не в смысле народнических фантазий, но, напротив, в смысле господства «мелкобуржуазных» собственнических настроений. Волна революционной анархии, захлестнувшая самые отдаленные, медвежьи углы, ровно ничего не доказывала. «Набить и наломать», по образному выражению Ленина*, мог и мелкий собственник, «взбесившийся» против крупного. Но революционным крестьянство оказалось только по отношению к внешнему врагу, по преимуществу по отношению к чужим землям и поместьям. В своей внутренней среде оно было настроено значительно миролюбивее. Конечно, и здесь наблюдалось достаточно столкновений и предметов вражды. Но отчасти это было сведением старых собственнических счетов (например, вражды между крестьянами общинниками и хуторянами), отчасти
* Ленин В. И. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности // Поли, собр.
соч. Т. 36. С. 294.— Ред. 225

— борьбой между собственниками существующими и потенциальными. Русские сельскохозяйственные рабочие в большинстве своем никогда не порывали связи с землей и не переставали быть самостоятельными хозяевами или стремились сделаться таковыми. Мелкие и мельчайшие крестьяне тем не менее могли быть отнесены к отличному от «сельской буржуазии» классу. И они владели средствами производства, и они являлись продавцами на рынке, и они были заинтересованы в ценах. Путь к экономическому росту лежал для них в том же направлении, что и для более состоятельных мелких собственников. Деревня была однородна по своему социальному составу. Столкновение интересов, здесь наблюдавшееся, должно быть отнесено скорее к разряду конкурентной борьбы в рамках мелкокапиталистического хозяйства, чем к проявлениям вражды разных классов.
Отсюда следует, что в деревне не было благоприятной почвы для большевистской идеи классовой борьбы. Это скоро обнаружилось на примерах как комитетов бедноты, так и продовольственной политики.
Комитеты бедноты насаждались вооруженной силой и в короткий срок покрыли густой сетью всю поверхность Советской России31. Вокруг них объединилось однако ничтожное меньшинство населения, притом самого разнообразного состава. Поскольку в комитеты была втянута действительно деревенская беднота, она принесла туда свои интересы и стремления. Они вовсе не были сходны с социалистическим идеалом. «Беднейшее крестьянство» искало в комитетах легкого способа обогащения за счет своих ближних. От комитетов надеялись получить даром или за ничтожную плату инвентарь, недостающий скот, продовольствие. Все эти блага по
31 Точных ланных о количестве комитетов бедноты не сохранилось. На VI съезде Советов, происходившем через полгода после издания декрета о комитетах, Зиновьев свидетельствовал, что последние созданы «почти повсюду». Из 1 231 делегатов, присутствовавших на съезде и представлявших свыше 40 губерний, 1 067 делегатов, или 87%, показали, что комитеты в их местностях уже организованы. (Шестой Всероссийский чрезвычайный съезд Советов... С 87 и Приложения.)

ступали в индивидуальное распоряжение, бедняки укрепляли свое хозяйство, и вместо классового расслоения получалась дальнейшая нивелировка.
Кроме малоземельных крестьян в комитеты шли еше «деклассированные» городские рабочие и деревенская молодежь. Рабочие искали убежиша от голода и безработицы, подростки находили приложение для разбуженных революцией разрушительных инстинктов.
Не будем описывать подробностей волны террора и легализованного грабежа, прокатившейся под флагом организации бедноты. Это была одна из самых мрачных страниц в истории русской революции. Важно то, что комитеты бедноты не выполнили своей главной задачи «вогнать в деревню клин». В лучшем случае они содействовали некоторому укреплению и распространению Советской власти. Первое время пределы влияния последней ограничивались городом. Теперь через посредство комитетов бедноты и вооруженных продовольственных отрядов власть постепенно проникла в деревню, создала ячейки всесильной коммунистической партии и поставила под контроль беспартийные крестьянские советы. Все это больше походило на поведение завоевателей в покоренной стране, чем на разжигание «священного огня» классовой борьбы. Комитеты бедноты скорее объединили, чем расслоили деревню. Ничтожной кучке завоевателей (и перебежчиков, соблазненных властью) противостояла теперь сплоченная масса коренных земледельцев, крупных и мелких, одинаково чувствовавших в советской политике поход города против деревни. Продовольственная политика еше теснее сплачивала разнородные элементы крестьянства.
Большевики рассчитывали на противоположность интересов покупателей и продавцов хлеба. Предполагалось, что «мародеры», «спекулянты», срыватели хлебной монополии вербуются только из тонкого слоя зажиточного крестьянства. Вся же масса крестьян, вынужденных прикупать хлеб, заинтересована в проведении хлебной монополии и снабжении через органы Советской власти. Расчет оказался частью неверным, частью 227

преувеличенным. Хлебная монополия задевала не только крупное, но и среднее и даже мелкое крестьянство.
Закон требовал сдачи всех «излишков», и земледелец мог оставить у себя только потребительскую норму. Эта норма была определена чрезвычайно низкой ставкой в 12 пудов на душу в год, включая корм скоту, причем местным продовольственным органам было предоставлено право дальнейшего понижения неотчуждаемого остатка*.
По бюджетным данным довоенного времени потребление хлебных продуктов составляло в среднем около 18 пудов на душу не считая скота. При соблюдении новой нормы почти все население производящей полосы должно было быть передано в разряд спекулянтов и кулаков. Ведь нельзя забывать, что там, где главным продуктом сельскохозяйственного производства являются зерновые хлеба, только продажа части урожая доставляет крестьянину деньги, необходимые для удовлетворения остальных материальных и личных потребностей.
Крестьянское хозяйство в огромной массе своей уже вышло из чисто натурального состояния. Наличность некоторых товарных излишков хлеба сверх потребительной нормы является необходимым условием нормального существования даже самых мелких крестьянских хозяйств. Между тем продовольственные декреты предписывали отчуждение за-
*Л. Н. Литошенко ссылается в ланном случае на приказ Наркомпрола «О количестве семенных, продовольственных и кормовых хлебов, которые следует оставлять на потребности хозяйства при учете урожая 1918 г.» (Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Кн. 1. С. 224-225.)
Согласно этому приказу, «при учете и отчуждении излишков хлебов урожая 1918 г.» надлежало «руководствоваться следующими нормами»:
«На обсеменение семена оставляются на предназначенное для засева количество десятин...».
«На продовольствие оставляется 12 пудов зерна или муки и 1 пуд крупы на каждую душу», с лобавлением «на каждого едока сверх пяти дополнительно по 1 пуду».
«На прокорм скота»: до 18 пудов зерна на голову рабочего скота, до 5 пудов на жеребенка, до 9 пудов на голову крупного рогатого скота, до 5 пудов молодняку крупного рогатого скота и т.д. по видам скота.— Ред.

пасов сверх потребительной нормы у всех без исключения хозяев. «Врагом народа» объявлялся всякий земледелец, имеющий лишний пуд хлеба и не сдавший его государству. Денежный эквивалент, выдававшийся крестьянину за отчужденные «излишки», при падающей ценности денег и растущем бестоварье фактически стремился к нулю. В результате хлебная монополия поражала почти все слои крестьянства, и в производящей полосе она ощущалась как бесспорное зло подавляющей массой населения32.
Но в районах, нуждающихся в привозном хлебе, продовольственная политика не встретила большого сочувствия. Организовать снабжение этих районов дешевым монопольным хлебом государству не удалось. Хлебная монополия сразу же стала раздражать население производящих губерний, но результаты ее на первое время не были значительны, тем более что самые плодородные губернии оказались отрезанными Брестским миром и Гражданской войной. За первый год существования Советской власти удалось собрать всего около 100 млн пудов хлеба, тогда как годичная потребность Красной армии, городского и фабричного заводского населения исчислялась в 400 млн пудов33. Из заготовленного хлеба сельскому населению, как наименее привилегированному потребителю, достались одни крохи. Чтобы не умереть с голоду, крестьяне пустились «мешочничать» в хлебородные губернии. Но там царили продовольственные органы, твердые цены и хлебная монополия. Покупки хлеба по вольным ценам мешали государственным заготовкам. Голодные мешочники попали в разряд «спекулянтов» и «кулаков», их сгоняли с поездов, обирали, отправляли на принудительные работы, иногда расстреливали.
32 Недаром в одном официальном источнике, посвяшенном продовольственной политике первого года, мы находим меланхолическое признание, что в губерниях южных и юго-западных наблюдалось не расслоение, а скорее «окулачивание» деревни, формирование из всей массы трудовых крестьянских хозяйств сильного, крепкого земельно-буржуазного класса. (Орлов Н. Указ. соч. С. 73.)
33 Три года борьбы с голодом. М., 1920. С. IV-V. 229

Хлебная монополия, таким образом, больно ударяла не только по продавцам, но и по покупателям хлеба. К этому присоединялись затруднения, возникавшие для крестьян потребляющей полосы вследствие национализации промышленности и торговли. Не имея возможности по климатическим и иным условиям производить достаточно хлеба, крестьянское хозяйство северной и средней России издавна строило свое благополучие на кустарных и отхожих промыслах. Теперь и для этого устоя настали тяжкие времена. Одни промыслы гибли вследствие недостатка сырых материалов, монополизированных государством (металлические изделия), другие — вследствие запрещения наемного труда (домашнее ткачество), третьи — вследствие уничтожения посреднического торгового аппарата. И опять от соииализаторской политики страдали не только верхи, но и рядовое крестьянство, для которого мелкое ремесло и продажа своей рабочей силы на сторону было главным источником существования34.
В силу всех описанных причин идея классового расслоения крестьянства потерпела полное поражение. Напротив, чем резче вырисовывались контуры советской политики, тем яснее видел крестьянин призрачность обещанных ему выгод и тем сильнее ощущал реальность возлагаемого на него бремени. Внутренние противоречия в среде самого крестьянства сглаживались и отступали на задний план. Перед объединенным крестьянством стоял общий враг — городской рабочий; он строил какое-то неведомое и чуждое крестьянину здание социализма, а крестьянин должен был доставлять ему даровой хлеб, сжимать свое потребление и мириться с тем, что его хозяйство официально признавалось «отживающей» формой землепользования.
34 По старым бюджетным данным, доход от промыслов составлял около 27 руб. на душу в год. Бюджетное исследование 1920/21 г. обнаружило 230 средний доход только в 1 руб. 39 коп., или 1/20 прежней величины.

No comments:

Post a Comment