Saturday, June 21, 2014

1 Л.Н.Литошенко. Социализация земли в России

Редакционная    коллегия:
В. Данилов, А. Аюгарм^А. Никонов^ Б. Патенауд, Т. Эммонс, Т. Шанин
оииАлизлиия

Межлисииплинарныи академический центр гуманитарных наук (Интерцентр)
Гуверовский архив мира, войны и революции
Л. Н. Литошенко
ЗЕМЛИ В РОССИИ
Сибирский хронограф Новосибирск 2001













УДК 33 ББК 65.01 Л 64
Фелеральная программа книгоизлания России Литошенко Л. Н.
Социализация земли в России. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. — 536 с. 


ISBN 5-87550-104-9



Л 64 ^т0 вВЫдаюшееся произведение современной истории, притом истории одной из самых сложных и самых спорных эпох XX века» (Б. Патенауд) написано нашим соотечественником еше в начале 20-х годов, но впервые публикуется только сейчас. Книга содержит огромный фактический и статистический материал об аграрном развитии России с начала XX века до переходя к нэпу, в значительной части оставшийся неизвестным до сих пор. Глубокий критический анализ в сочетании с блестящим изложением материала отличает работу ученого, посвятившего многие годы изучению этой проблематики и не разделявшего сельскохозяйственную политику большевиков.
Книга включает пространные вступительные статьи известных историков, посвяшенные трагической судьбе Л. Н. Литошенко и главного труда его жизни, а также подробные комментарии.
ISBN 5-87550-104-9 © Hoover Institution Records, 2001
©Московская высшая школа социальных и экономических наук, 2001 ©HHLl «Сибирский хронограф», 2001
В оформлении переплета использована картина И. И. Шишкина «Рожь»
Редактор А. Л. Журавлева Художественный редактор И. В. Сокол Технический редактор М. С. Бонларев
Лицензия на издательскую деятельность № 070028 от 30.12.1996
Подписано в печать  9.11.2001. Формат 60x84/16. Усл. печ. л. 30. Уч.-изд. л. 29,8. Гарнитура Optima. Тираж 3000.
Научно-издательский центр «Сибирский хронограф» ООО 630128, Новосибирск, а/я 129

Предисловие
Год 1926. Из Советской России в Калифорнию прибыл Лев Литошенко, ученый экономист-аграрник, коллега (но не единомышленник) А. В. Чаянова. Он привез с собой большую рукопись, посвяшенную великим потрясениям, совершившимся в русской деревне за годы революции, Гражданской войны, «военного коммунизма», работу, написанную им в 1922 г. по горячим следам событий на основе личного опыта и огромного, пожалуй, уникального по своим размерам статистического материала, собранного им во время работы в UCY, Наркомфине и Тимирязевской сельскохозяйственной академии (в качестве профессора), а также в Научно-исследовательском институте сельскохозяйственной экономии и политики, созданном уже упомянутым А. В. Чаяновым. Вот что пишет В. П. Данилов, автор статьи о творческом пути Литошенко, сопровождающей публикацию рукописи Литошен-ко: «Публикуемая книга <Литошенко> является наиболее полным и многосторонним статистико-экономическим исследованием состояния сельского хозяйства страны в годы Гражданской войны и "военного коммунизма"». Литошенко не только имел доступ ко всем статистическим данным в области сельского хозяйства, как опубликованным, так и неопубликованным, но, как ведущий специалист в области аграрной экономики, он обладал редкими способностями к их ин

терпретаиии. К тому же, работая в экономической администрации нового режима, Литошенко досконально знал всю «кухню» большевистской аграрной политики. Читатель найдет здесь обильную пишу для размышлений о старом, но продолжающемся до сего дня споре о сути «военного коммунизма». Однако предлагаемая читателю книга — не сухое статистическое исследование; она содержит много наблюдений самого автора — непосредственного очевидца изменений, происходивших в русской деревне, и включает сведения, которые сообщили ему другие участники событий. Результат всего этого — выдающееся произведение современной истории, притом истории одной из самих сложных и самих спорных эпох XX века.
Весьма занимательна история о том, как Литошенко очутился со своей рукописью в 1926 г. в Калифорнии первым (и единственным) участником советско-американского проекта по истории русской революции (главные действующие лица проекта М. Н. Покровский и Франк Гольдер), о том, как Литошенко вернулся в Москву год спустя, оставив оригинал рукописи и английскую версию, подготовленную за время его пребывания в Гуверовском институте при Стэнфордском университете, о том, как проект лопнул в связи с ликвидацией Сталиным сперва «левой», потом «лево-центристской», а затем «правой» оппозиций, и о том, как рукопись пролежала нетронутой в Гуверовском архиве до конца 80-х г. Обо всем этом рассказывает в другой вступительной статье д-р исторических наук Бертранд Патенауд, который нашел рукопись в архиве и установил ее авторство.
Б. Патернауд и автор этих строк с помощью Делано Лю-гарма, в то время аспиранта исторического факультета Стэн-фордского университета, привлекли внимание доктора исторических наук В. П. Данилова к только что найденной рукописи. Виктор Петрович охотно взял на себя ответственность за подготовку рукописи к печати и написал примечания к ней.
Теренс Эммонс,
профессор Стэнфордского университета

Л.Н. Литошенко и его исследование аграрной революции в России
Вниманию читателя предлагается книга, написанная почти 80 лет тому назад. Ее автор — экономист и статистик Лев Николаевич Литошенко — погиб в сталинских лагерях. Но рукопись его главной работы сохранилась, и вот теперь она выходит в свет. Вслед за булгаковским Воландом читатель может воскликнуть: «Рукописи не горят!» В данном случае действительно уцелела рукопись книги, сгорел ее автор...
В архивных фондах Уентрального статистического управления СССР хранится личное дело консультанта отдела бюджетной статистики Л. Н. Литошенко, начатое в сентябре 1918 г. и оконченное в августе 1930 г.1 По документам этого дела устанавливаются основные вехи его жизненного пути до момента ареста. Мы узнаем, что родился он 13 февраля 1886 г. в Н[ижне] Дуванской волости Купянского уезда Харьковской губернии, что его отец Николай Абрамович Литошенко, земский служащий, в студенческие годы был одним «из участников процесса 193-х». Известно, что в этом самом крупном политическом процессе над народовольцами (18 сентября 1877 г. — 27 января 1878 г.) среди обвиняемых оказалось немало молодых людей, не связанных ни с «Народной волей», ни с революционным движением вообше, тех, кого суд был
'РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, л. 2161, л. 1-34.

вынужден оправдать или ограничить наказание высылкой «на родину с водворением в доме родителей и отдачею под гласный надзор полиции с воспрещением отлучек от места жительства» на тот или иной срок. Среди последних оказался и «дворянин Воронежской губернии» Н. А. Литошенко, высланный в г. Воронеж2.
Лев Литошенко окончил Харьковское реальное училище и после сдачи дополнительных экзаменов по греческому и латинскому языкам поступил в Московский университет. В 1909 г. он окончил университетский курс на экономическом отделении юридического факультета, и с большим успехом, о чем свидетельствует оставление при кафедре политической экономии. Однако в 1911 г. Лев Николаевич покидает университет: он оказался в списке почти 130 профессоров и преподавателей либерального направления, уволенных министром просвещения Л. А. Кассо в связи с возобновившимися студенческими волнениями. В 1912 г. его избирают ассистентом кафедры политической экономии в Московском коммерческом институте и сразу же отправляют на два года в заграничную командировку для подготовки к профессорскому званию. По возвращении он начинает преподавательскую деятельность в коммерческом институте и в университете Шанявского, совмешая ее в годы войны с работой в статистико-экономическом отделе Союза городов.
Научно-исследовательская работа Льва Литошенко с самого начала была связана с изучением сельскохозяйственной экономики, в особенности ее рыночных связей. Его первые выступления в печати освещали конкретные проблемы снабжения крупных городов молоком и роль молочной кооперации, таможенной политики, финансирования агрономии и т. п.3 Эти работы, как правило, осно-
2 См.: Финал процесса 193-х // Красный архив. 1928. Т. 5 (30). С. 195-196.
3 Литошенко Л. Н. Снабжение молоком крупных горолов и молочная кооперация //Трулы Императорского вольного экономического общества. СПб., 1910. Т. I. Кн. 2-3; Он же. Очерк истории таможенного обложения в России сельскохозяйственных машин и орулий. Харьков, 1910 (из «Трулов Харьковского обшества4 сельского хозяйства» за 1910 г.); Он же. Земские и правительствен-

вывались на официальных материалах, полученных из министерства финансов и министерства земледелия, по заказу которых они и готовились. Среди лиц, которым выражалась признательность в предисловиях к работам, встречаются имена министра финансов В. Н. Коковцева, начальников департаментов и отделов этих министерств В. П. Покровского, Н. П. Шеншина, гр. П. Н. Игнатьева, В. С. Кошко, А. Ю. Буша, Н. П. Лангового и др.
Сотрудничество либерально настроенного молодого экономиста с официальными органами управления в эпоху П. А. Столыпина не было случайным или вынужденным. В этой связи важно отметить связи Льва Литошенко с Харьковским обществом сельского хозяйства, в «Трудах» которого неоднократно публиковались работы исследователя. Харьковская группа ученых аграрников того времени активно поддерживала столыпинскую аграрную реформу и, основываясь на американском опыте, настаивала на всемерном развитии фермерства. Эти идеи прочно войдут в научный арсенал ученого. Заграничная командировка еше более укрепила его ориентацию на «крепкого мужика», о чем свидетельствует очерк «Крестьянское хозяйство в Баварии», опубликованный в «Вестнике сельского хозяйства» в 1914 г.
Рано проявились и публицистические способности Л. Н. Литошенко. В 1912 г. им публикуется брошюра «Интересы сельского хозяйства и Государственная Дума», представлявшая собой политическое выступление с позиций того крыла либерально-кадетского движения, которое участвовало в разработке и осуществлении столыпинской аграрной политики. В годы войны и революции он активно сотрудничал с редакцией «Русских ведомостей» — газеты правых кадетов.
В «Автобиографии», датированной 30 декабря 1925 г., Лев Литошенко подчеркивал: «Ни в какой партии до революции не состоял, принимал участие в студенческих забастовках и демонстрациях... В февральском и октябрьском пе-
ные ассигнования на мероприятия агрономической помоши населению. М., 1911 (оттиск из «Трулов Московского областного агрономического свезла») И Ар.

реворотах участия не принимал, находился в это время в Москве»4. На этих утверждениях четко различается печать автобиографии советского времени — печать недоговоренности и прямых умолчаний обо всем, что могло осложнить жизнь любого человека, особенно человека, служащего в государственном учреждении. Неучастие в обоих «переворотах» 1917 г. вовсе не означало неучастия в политической жизни того времени.
Имеются сведения о том, что в 1917 г. Литошенко перешел на работу в Петроградский коммерческий институт, принял на себя обязанности секретаря Главного продовольственного комитета... Эти сведения нуждаются в проверке. Однако независимо от конкретных частностей такого рода, мы можем с полным основанием утверждать, что он активно участвовал в революции как представитель одной из боровшихся тогда общественно-политических сил.
С июля 1917 г. по февраль 1918 г. в «Русских ведомостях» Л. Н. Литошенко опубликовал цикл статей с резкой критикой эсеровской, а затем большевистской политики, направленной на «социализацию земли». В 1918 г. эти статьи были изданы отдельным сборником под общим заголовком «Социализация земли»5. Обращение к содержанию сборника позволяет узнать и понять исходные позиции автора в самом подходе к исследованию развертывавшейся на его глазах аграрной революции. Неслучайно, конечно, написанная им спустя 5-6 лет и публикуемая нами только сейчас книга будет носить то же название — «Социализация земли в России». Различие между сборником 1918 г. и монографией состоит в том, что первый содержит анализ программ «социализации земли», тогда как вторая — исследование их практического осуществления. Автор отрицал как идею, так и практику любой формы «социализации» —обобществления земли. И в этом отношении с ними совпадает или перекликается постсоветская публицистика по проблемам новой аграрной реформы.
4РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, л. 2161, л. 30.
5Литошенко Л. Н. Социализация земли: Сб. ст. М.: Наролное право, 1918.

Интересно само время выступления Льва Литошенко против программы «социализации земли» и связанной с ней аграрной политики: оно обусловлено правительственным кризисом 2 июля 1917 г., вызванным выходом кадетов из Временного правительства. Первая статья начинается словами: «В июльские дни много говорилось об аграрных проектах В. М. Чернова, послуживших одной из важнейших причин распадения второго Временного правительства»6.
Аграрные проекты министра земледелия В. М. Чернова были лишь поволом для кадетской акции. Непосредственное столкновение произошло из-за предложения запретить сделки по купле-продаже земли до решений Учредительного собрания. Законопроект был одобрен Главным земельным комитетом, куда, как известно, входили представители самых различных научных и политических концепций. Решительное сопротивление кадетов заставило Чернова искать компромисса. Он заявлял, что «готов идти и дальше в устранении всех возможных недоразумений... Я согласен принять текст законопроекта, указав в нем, что вопрос идет не об абсолютном запрещении земельных сделок, а лишь о том, что каждая земельная сделка может осуществиться лишь с разрешения государственных органов, ведающих вопросами сельского хозяйства, т. е. местного земельного комитета». Однако премьер-министр Г. Е. Львов был непреклонен, усматривая в проекте «уничтожение права землевладельцев располагать своей собственностью»7.
Главным в кадетской акции было стремление поставить эсеро-меньшевистский блок лицом к лицу с набиравшей силу революцией городских и сельских низов. Непосредственные результаты июльского кризиса были именно такими: эсеры и меньшевики были вынуждены подчинить Советы правительству и ликвидировать наконец систему двоевластия, осуществлять меры по подавлению аграрного движения, теряя при этом поддержку широких слоев населения. Однако в итоге, причем весь
6 Там же. С. 4.
7 Церетели И. Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 2. Париж, 1963. С. 354.

ма скоро наступившем, раздробление и противоборство общественных сил, выступавших под флагами демократии (хотя бы в смысле многопартийности) и Учредительного собрания, расчищало путь как для корниловского мятежа, так и для большевистской революции. Нужно признать, что «верхи» российского общества, включая интеллектуальную элиту, в роковом 1917 г. не проявили ни понимания происходивших событий, ни умения действовать в интересах общества как целого. Они оказались слишком близорукими и эгоистичными, удивительно ограниченными кругом своих ближайших интересов и пристрастий.
С июля 1917 г. кадетская печать развернула критическую кампанию против В. М. Чернова, добиваясь его отставки, и продолжала ее после отставки министра 28 августа (10 сентября). В рамках этой кампании и публиковались интересующие нас статьи. Мы видим, что Лев Литошенко выступал как идеологический боец, отстаивающий политику своей партии (для этого вовсе не обязательно формальное членство). За партийными программами, законодательными проектами, выступлениями деятелей терялось видение стремительно нараставшего крестьянского движения, его направленности и силы. Само наличие этого движения приписывалось или эсеровской пропаганде «социализации земли», или «злокозненности» большевиков. Реальная ситуация в деревне игнорировалась.
Л. Н. Литошенко решительно отвергал все аграрные мероприятия «мужицкого министра», всю политику В. М. Чернова в целом. Единственным исключением был декрет нового состава Временного правительства «О прекращении землеустроительных дел» и роспуске ведавших ими органов, да и то лишь потому, что не имел «самостоятельного характера», а лишь законодательно оформлял «ту приостановку работ по землеустройству, которая предписана одним из первых распоряжений А. И. Шингарева»8. Он был предшественником Чернова на посту министра земледелия, принадлежал к левому крылу кадетской партии, выступавшей против столыпинской аграрной ре
8Литошенко Л. Н. Соииализаиия земли. С. 5

формы. Убежденный сторонник Столыпина Лев Николаевич Литошенко лишь в порядке партийной солидарности не критиковал принятие закона, который формально прекращал дальнейшее проведение столыпинской реформы.
Отсутствие оригинальности подчеркивается и в оценке проекта «Правил об организации уборки сенокосов и распределении сена», которые «в значительной мере списаны с закона о хлебной монополии и делают попытку передать в распоряжение государства все торговые излишки сена». Поскольку закон о хлебной монополии был проведен все тем же А. И. Шингаревым, постольку отрицание такого рода мер принимает скрытый характер: Литошенко лишь с удовлетворением отмечает, что Правила «практического значения» не имеют, поскольку сенокосная пора уже позади9.
Все остальные законодательные проекты Чернова именовались «пресловутыми» и отвергались как попытки осуществить эсеровскую программу, ведущую к пагубным результатам. Проект декрета «Об охране лесов и их рубке» предлагал, например, отдать и то и другое в ведение уездных земельных комитетов, чтобы ограничить заготовки лесных материалов «существующими потребностями» и не допустить «спекулятивных и хищнических» рубок. Литошенко не без оснований указывал на неизбежность усиления «местной сепаратистской политики, которая грозит уже холодом и голодом значительной части страны»10. Однако декрет ничего не предлагал в качестве средства для пресечения принявших массовые масштабы хищнических рубок лесов.
«Еще опаснее», по мнению Л. Н. Литошенко, проект «Правил об упорядочении земельных отношений», поскольку расширял «до крайних (?!) пределов компетенцию земельных комитетов», ибо они получали права устанавливать, «какие земли отдавались и отдаются владельцами в аренду», какие из земель, «обрабатываемых самими владель
9 Там же. С. 6.
10 Там же. С. 6, 7.

цами, останутся в ближайшее время без... обработки» и какие земли «фактически поступили в пользование местного населения». Исследователь справедливо считал, что в результате «фактическое перераспределение земель произойдет очень быстро и Учредительному собранию в аграрном вопросе нечего будет делать»11. Однако рассуждение продолжено не было: он не стал рассматривать последствия отсрочки выборов Учредительного собрания, в числе которых была и возможность «фактического перераспределения земель» без принятия черновских правил.
Самую злую критику вызвал принятый новым составом Временного правительства закон «О запрещении земельных сделок», которому Л. Н. Литошенко посвятил специальную статью. Закон объявлялся «драконовским запретом», «одним из самых неудачных действий Временного правительства», порожденным всего лишь «удовлетворением определенных партийных требований» и «влекущим за собой тяжелые экономические последствия»: развал сельского хозяйства, расстройство кредитной системы, сокращение государственных доходов и т.а12
Перед нами публицист партийного толка, как сказали бы в наши дни — убежденный «рыночник», последовательно и бескомпромиссно отстаивающий принципы частной собственности. Однако кадетская критика аграрной политики Чернова была не единственной. Критика «мужицкого министра» снизу и слева, прежде всего со стороны крестьянства, была намного более сильной. Все проекты Чернова на деле являлись отражением все более настойчивых крестьянских требований. Их назначение в конечном итоге состояло в попытке ввести в рамки закона — и тем самым сделать подконтрольным и регулируемым государством! — революционный процесс, развертывавшийся в деревне и едва-едва сдерживавшийся земельными и продовольственными комитетами. И спекулятивные земельные сделки, и хищническая рубка ле
11 Литошенко Л. Н. Социализация земли. С. 7-8.
12 Там же. С. 5, 8, 10

сов и многое другое создавало тогда реальную угрозу «холода и голода», вызывало негодование крестьян и побуждало их ко все более радикальным требованиям и действиям.
28 августа (10 сентября) В. М. Чернов покидает пост министра земледелия, так и не осуществив свои проекты. Крестьянская революция обогнала и субъективные намерения, и объективные возможности Чернова. 19-25 августа был опубликован сводный крестьянский Наказ, составленный на основе 242 местных наказов и продемонстрировавший, как далеко ушло крестьянство от эсеровских программ13. В начале сентября крестьяне Тамбовской губернии явочным порядком взяли власть в свои руки и стали конфисковывать помещичьи земли и имения, так и не дождавшись Учредительного собрания14. Именно в эти дни появляется новая статья Льва Литошенко «"Подготовка" земельной реформы», начинающаяся словами: «С уходом В. М. Чернова ничего не изменилось к лучшему в министерстве земледелия. Об этом свидетельствует не только разрастающееся аграрное движение...» И далее следует очередной критический залп по новым проектам аграрных законов, ориентированных на «равное право всех на землю».
Идеологическая полемика застила глаза. Революция низов уже захлестывала деревню и страну в целом, а кадетская пресса продолжала «обличение» естественных союзников, если иметь в виду обшие демократические задачи и цели. Впрочем, правый кадетизм, к которому тяготел Литошенко, не прочь был войти в союз с корниловщиной, хотя на деле она ускоряла радикализацию общественных настроений и в городе и в деревне, в частности послужила непосредственным толчком для тамбовского «прорыва» крестьянской революции.
Шли последние недели существования Временного правительства. Политической опоры слева у него уже практически не было, поэтому критика справа стала фактором его полного
иСм.: Известия Всероссийского Совета крестьянских лепутатов. Пг., 1917. № 88-89; Советы крестьянских лепутатов и лругие крестьянские организации. Т. I. Ч. I. М., 1929. С. 151-160. 14Литошенко Л. Н. Социализация земли. С. 11, 12.

паралича. Образцом такой неконструктивной, оторванной от жизни критики могут служить статьи Л. Н. Литошенко, написанные в сентябрьско-октябрьские дни и посвященные защите крупного хозяйства в земледелии — помещичьего и «полутрудового» (так с дореволюционных времен в русской литературе стали называть предпринимательские хозяйства крестьян).
«Судьба капиталистического сельского хозяйства в России решается сейчас в теории и практике. Широкая волна анархии стирает с лииа земли все большую часть "помещичьих гнезд". Но, пожалуй, еше успешнее идет теоретическое разрушение владельческого хозяйства»,— так начиналась первая из них, и могло показаться, что реальная жизнь становится, наконец, объектом научного или публицистического анализа. Можно понять и стремление автора спасти от разрушения наиболее эффективные формы производства, чтобы избежать «серьезных потрясений» в экономике страны, ибо «как-никак за настоящими, не паразитарными помещичьими хозяйствами числится под посевом 8 млн десятин», а дают они «до 30% всех товарных запасов зерна»15.
Однако захлестнувшие страну мощные волны крестьянской революции оставались для Льва Литошенко всего лишь общим фоном. Острие его критики направлено против тех идей и проектов, которые пытались учесть уже осуществлявшиеся на деле крестьянские требования. «В Главном земельном комитете выдвинута целая программа ликвидации нетрудового хозяйства»,— сообщается в статье, и либеральная организация, созданная еще первым (кадетским) составом Временного правительства, может представиться читателю едва ли не политическим штабом крестьянской революции. На деле же речь идет о докладах, с которыми выступили в комитете известные экономисты А. А. Кауфман (связанный, кстати, с кадетами левой ориентации) и А. Н. Челинцев (беспартийный). Они предлагали передать «сельскохозяйственные земли частного владения... трудовому населению», сохранив за бывшими владельцами
15Литошенко Л. Н. Социализация земли. С 15, 17.
16Там же. С. 16, 17; (Локлалы А.А.Кауфмана и А. Н. Челиниева см.: Тру-лы комиссий по полготовке земельной реформы. Вып. 1. Пг., 1917.)

усадьбы и земельные участки «не свыше трудовой нормы», а также передав в распоряжение земельных комитетов «высококультурные и промышленного типа имения»16. Осуществление крестьянских требований в порядке государственной реформы, с соблюдением определенных в законодательном порядке норм, правил и процедур, было единственным средством если не остановить, то хотя бы ограничить захватно-погром-ную стихию, распространявшуюся как лесной пожар. Не случайно в следующей статье Литошенко пришлось отодвинуть «в сторону»вопрос о помещичьих хозяйствах. «Теоретически в его <помешичьего хозяйства> зашиту можно было бы сказать многое, но практически оно уже почти не существует»17. Под зашиту теперь бралось «полутрудовое хозяйство». Критика направлялась также против докладов, сделанных в Главном земельном комитете Н. Л. Кондратьевым (правый эсер) и Н. П. Макаровым (беспартийный), как против «идеологов потребительской нормы», поскольку наделение землей безземельных и малоземельных крестьян, включая батраков, приведет не только к ликвидации помещичьего землевладения, но и к выравниванию крестьянских хозяйств на уровне «натурального потре-бительско-трудового хозяйства». Между тем, как утверждал Лев Литошенко, «доля крупно-крестьянских хозяйств в снабжении внутреннего рынка по крайней мере равна, если не превышает участия в этом деле хозяйств помещичьих»18.
Пожар деревенской революции тем временем окончательно лишил смысла любые — теоретические и практические — споры по вопросам текущей аграрной политики Временного правительства. Уже статья в зашиту «полутрудовых» хозяйств была адресована дню завтрашнему — Учредительному собранию19. Именно как попытка «предрешения воли Учредительного собрания» осуждается появление «законопроекта об урегулировании земельных отношений»20 — ухуд-
и Там же. С. 19. (Локлалы И. А. Конлратьева и Н. П. Макарова см.: Трулы по полготовке земельной реформы. Вып. 3. Г\г., 1917.)
18 Там же. С. 22.
19 Там же. С. 19.
20 Там же. С. 25.

шенного варианта черновского проекта, предложенного тогда, когда он уже не мог играть никакой практической роли. Именно под углом зрения будущего Учредительного собрания бросается беглый уничижительный взгляд на первые большевистские декреты о земле — на случай, «если бы кто-нибудь принял их всерьез»21. Сущность и значение этих декретов как выражения воли «низов» не было подвергнуто сколько-нибудь обстоятельному и объективному анализу.
Предстояло Учредительное собрание, и поэтому все внимание и вся страсть публициста Литошенко отданы критике аграрных идей эсеровской партии как наиболее крупной, задающей тон будущим спорам вокруг «Основного закона о земле». С известных уже нам позиций анализируются земельные проекты П. А. Вихляева и С. Л. Маслова с явным предпочтением последнего как более умеренного22. Однако стоило Учредительному собранию принять эсеровские «тезисы к основному закону о земле», — и оно сразу утратило в глазах Литошенко всякое значение: оно оставило «убогое наследство... Это — скорее отрывок какой-то эсеровской резолюции без начала и конца и без всякого конкретного содержания»23. Оценивая «долгие месяцы революции и аграрной смуты», он приходит к вполне определенному пессимистическому выводу: «Значительная часть земельного фонда уже распределена стихийным порядком, а вместе с помещичьими усадьбами погребена и идея разрешения аграрного вопроса из центра»24.
Признание поражения той политики, которую представлял Л. Н. Литошенко, не сопровождалось ее пересмотром, выяснением причин провала, критическим самоанализом вообще. Напротив, идеологическая бескомпромиссность и партийная приверженность достигают предельной степени, когда анализ заменяется огульным отрицанием, а вместо аргументов в ход пускается голый сарказм, не останавливающийся и перед бранью. Принятие III Всероссийским съездом Сове-
21 Литошенко Л. Н. Социализация земли. С. 31.
22 Там же. С. 31-41.
23 Там же. С. 43.
24 Там же. С. 40.

тов закона о социализации земли, опубликованного 6 (19) февраля 1918 г., послужило поводом для последнего публицистического выступления Литошенко на эту тему. Вот его начало: «Перед нами "Основной закон о социализации земли" за подписью Ульянова-Ленина и комиссара земледелия Колегаева. Аля вяшей крепости "закон" контрассигнован Марусей Спиридоновой и 650-ю именами безвестных "товарищей", принимавших участие в приеме законопроекта. Продукт коллективного творчества побивает рекорд безграмотности и нелепости...» И т. д. и т. п. Не без злорадства цитируя критические оценки закона из социал-демократической (меньшевистской) и право-эсеровской прессы, Литошенко напоминает о «черновских, вихляевских, ракитниковских и колегаевских соииализаторских планах» и заключает, что «по существу между всеми этими соииализаииями и социализаторами большой разницы нет» — все они оцениваются как «безграмотные», «бессодержательные», демонстрирующие «полное бессилие и немощность руководителей социалистических партий...»25.
Из этого набора «публицистических» выражений мы выделим лишь слова о «650-ти безвестных "товарищах"», подписавших закон. Действительно, первые публикации «Основного закона о социализации земли» содержали подписи членов Президиума В1_1ИК (в их числе была и подпись М. А. Спиридоновой), секретарей BLIMK, председателя Совета Народных Комиссаров В. Ульянова (В. Ленина), народного комиссара земледелия А. Колегаева и 672 членов «крестьянской секции III Всероссийского съезда Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и... I Всероссийского съезда земельных комитетов, принимавших участие в разработке законопроекта...»26. В названную секцию вошел, как известно, состав III Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, который объединился с собравшимся в это же время съездом Советов рабочих и солдатских лепутатов. Позднее
25 Там же. С. 41-43.
26 Основной закон о социализации земли. Пг., 1918. С. 17-30.

к работе над законопроектом присоединилась большая часть делегатов I Всероссийского съезда земельных комитетов. В ходе обсуждения на крестьянской секции первоначальный проект закона подвергся значительной переработке27.
Отнюдь не «безвестные» люди подписали «Основной закон о социализации земли». Это были люди известные своим избирателям, пользующиеся их доверием и посланные в революционный Петроград ими — крестьянами 54 губерний и областей России того времени. Разработанный и принятый с участием этих людей, закон выражал действительные стремления основных масс крестьянства, их представления о правильном и справедливом пользовании землей. Об этом говорит и полное соответствие содержания этого закона крестьянскому наказу 1917 г., и его принятие деревней 1918 г., и, наконец, восстановление его принципов и норм в земельных законах 1922 г., когда Советская власть оказалась вынужденной, уступая крестьянству, отменить законодательство эпохи «военного коммунизма».
Публицистический цикл на тему «Социализация земли» очень важен для понимания издаваемой нами практически одноименной книги, поскольку и ей присуща ярко выраженная публицистичность, но, пожалуй, еше больше — для понимания самого Льва Литошенко как человека эпохи революции. Перед нами предстает не «всего-навсего» ученый-экономист, объективно изучающий действительность во всей ее противоречивости, стремящийся прежде всего познать и понять. Мы видим партийного публициста, боевого участника политической борьбы, пристрастного до одержимости в утверждении своей идеи — в данном случае идеи частной собственности и крупного капиталистического производства. Его отличала идеологическая бескомпромиссность и «твердокаменность», которые обычно считаются свойствами большевизма.
Совпадение идеологического и политического поведения большевиков и их крайних противников, прежде всего
27 См.: Кабанов В. В. Разработка основного закона о социализации земли // Октябрь и советское крестьянство: Сб. ст. М., 1977. С. 83-87, 109-110.

кадетов, было замечено современниками, весьма различно видевшими происходящее. Сошлемся на два свидетельства. «Несвоевременные мысли» Максима Горького: «...кадет прежде всего политик, точнее — политикан; он такой же фанатик своей идеи, как большевик — "коммунист", он так же сектантски слепо верит в возможность полного уничтожения социализма, как верит большевик в необходимость немедленного осуществления социалистических идей»28. Этот очерк появился в «Новой жизни» 7 апреля (25 марта) 1918 г. и был ответом кадетской прессе в целом. Публицистика Л. Н. Литошенко оказалась вполне в рамках этой оценки.
Не менее важно свидетельство А. А. Аргунова, который все происходящее в России революционного времени воспринимал как борьбу «двух большевизмов», к одному из которых он относил и кадетов29. Нам еше представится случай отметить характерные черты «большевизма» в поведении Литошенко, пока же вернемся к его биографическим данным.
Шел второй год революции. События показывали, что она не остановилась на борьбе идей, программ и партий в рамках складывавшейся демократической государственности, что борьба переросла в гражданскую войну, где не на жизнь, а на смерть столкнулись огромные социальные силы. Становилось ясно, что революционный процесс не исчерпывается большевистским социализмом, что в него втянута и крестьянская стихия, что революция приняла народный характер. Осознание этого факта меняет поведение многих участников революции, особенно из интеллигентской среды. А. В. Чаянов с февраля 1918 г. приходит к сотрудничеству с Советской властью. П. А. Сорокин в октябре 1918 г. отказывается от участия в политической борьбе, вообще «от всякой политики» и уходит в науку и просвещение. Вслед за ними Н. Л. Кондратьев и многие другие также меняют свое отношение к тому, что происходит в России.
28 Горький М. Несвоевременные мысли и рассужления о революции и культуре (1917-1918 гг.). М., 1990. С. 138.
29
Аргунов А. А. Межлу лвумя большевизмами. Париж, 1919. С. 44-47.

Конечно, многие, в том числе представители интеллигенции, идут на службу в советские учреждения под давлением продовольственных и всяких других трудностей, а не потому, что приняли большевистскую революцию. Наверно Литошенко был среди тех, кто пошел на советскую службу поневоле, но та деятельность, которую он стал вести, безо всяких сомнений, была его главным призванием.
В личном деле Л. Н. Литошенко сохранилось его заявление в Уентральное статистическое управление с просьбой о принятии на работу «в качестве консультанта по вопросам динамики сельского хозяйства с 1 декабря 1918 г.». На заявлении собственноручная резолюция управляющего UCY П. И. Попова: «Зачислить с 1 декабря с окл[адом] 1100 р.». Вслед за этим документом в архивное дело подшиты копии двух удостоверений, одно из которых было выдано «...на предмет представления в иентральное карточное бюро... для причисления Литошенко к 1-й категории "классового пайка"», а другое свидетельствовало о его освобождении «от службы в Красной армии»30.
Молодой высокообразованный специалист сразу же находит свое место в статистических исследованиях — организация и разработка крестьянских бюджетов. С несомненным успехом им была выполнена разработка бюджетов 436 крестьянских хозяйств 5 губерний по обследованиям, проведенным ЦСУ в 1919 г.31 Сохранившаяся докладная записка «В коллегию ЦСУ. Предположения о работе бюджетного подотдела» представляла собой очень четко и уверенно изложенную программу разработки данных исследования 1919 г., «старых бюджетных материалов» и «новых методов бюджетных исследований». Записка заканчивается предложениями о штате подотдела: «на первое время... в составе 5-6 сотрудников при заведующем и его помощнике». Она подписана еше консультантом32.
30 РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, л. 2961, л. 4-6.
31 См.: Статистический ежеголник. 1918-1920 гг. Вып.1. М., 1921. Гл.УШ. Крестьянские бюлжеты. С. VIII, 73-78.
32 РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, л. 2961, л. 7.

С 1 июня 1920 г. Лев Литошенко назначается заведующим подотделом бюджетной статистики, который начинает большую и важную работу. Признанием значения и результативности бюджетных исследований, выполненных этим коллективом, было преобразование с 1 августа 1924 г. подотдела в самостоятельный отдел, руководителем которого остается Литошенко33.
История крестьянских бюджетов 20-х годов подтверждает значительность роли Л. Литошенко в проведении этого важного вида статистических работ вместе, разумеется, с рядом других статистиков того времени. Нельзя не назвать в данной связи проф. А. Е. Лосицкого — представителя старшего поколения, пришедшего в советское L1CY 15 ноября 1918 г., заведовавшего с 1919 г. по 1927 г. отделом статистики потребления и распределения, а в 1927-1928 гг.— подотделами баланса сельского хозяйства34. Оба эти направления были тесно связаны с исследованиями семейных бюджетов. Поддержка, а в первое время и руководство со стороны авторитетного статистика, являвшегося к тому же членом коллегии UCY, были для ученого немаловажными.
Трудовая деятельность Л. Н. Литошенко не ограничивалась рамками ЦСУ. В «Автобиографии», на которую мы уже ссылались, сообщается: «...начиная с 1918 г. состоял непрерывно профессором и преподавателем в разных высших учебных заведениях Москвы, в данный момент Тимирязевской сельскохозяйственной академии и научно-исследовательского института при ней. По совместительству служу в ФЭБ'е (Финансово-экономическом бюро.— В. А) Наркомфина СССР, где в данный момент занимаю должность председателя сельскохозяйственной секции Института экономических исследований»35. Среди перечисленных учреждений особого внимания заслуживает научно-исследовательский институт сельскохозяйственной экономии и политики, созданный и руководимый
33 Там же, д. 2.
34 Личное лело А. Е. Лосицкого см.: РТАЭ, ф. 4372, оп. 40, л. 740, л. 67, 70, 111-112 и лр.
35 РТАЭ, ф. 1562, оп. 307, л. 2961, л. 30.

А. В. Чаяновым. Л. Литошенко — постоянный оппонент Чаянова — работал в нем с самого начала (1920 г.) до конца существования (1929 г.)36.
Исследовательская работа Л. Н. Литошенко затрагивала широкий круг проблем аграрного развития в послереволюционное время, однако главным ее объектом теперь стало именно крестьянское хозяйство, причем под весьма специфическим и особенно актуальным углом зрения рыночности, «приобретательства». Постановке задач и путей изучения товарности крестьянского хозяйства, его товарно-денежных связей, деревенского рынка были посвящены первые выступления ученого в печати советского времени37. Прочную основу для решения этих важных и сложных задач должна была дать статистика крестьянских бюджетов.
Широкое и систематическое изучение крестьянских бюджетов, охватывающее практически всю территорию СССР и проводившееся по единой программе, началось с 1922/23 хозяйственного года. Однако их разработка требовала значительного времени и в полном виде они стали выходить в свет лишь с 1926 г.38, тогда как жизнь требовала срочной информации о том, что происходило в крестьянских хозяйствах, об их экономических возможностях и потребностях, о результативности нэпа. Перед Литошенко, как непосредственном руководителем бюджетных исследований в деревне, открылись широкие возможности публикации работ по важнейшим вопросам экономического развития. Начиная с 1923 г. одна за другой появляются его статьи и брошюры, содержащие оперативный анализ только что полученной статистической информации о емкости деревенского рынка на промтовары (во время известного «кризи
36РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, д. 2961, л. 27 и др.
37 Литошенко Л.Н. Олна из залач бюджетных исследований // Вестник статистики. 1919. № 4-7; Он же. О методах определения покупательно-платежной силы сельского населения // Всероссийский статистический съезд. 3-13 ноября 1922 г. М., 1922.
38 См.: Крестьянские бюджеты 1922/23 и 1923/24 гг. М., 1926; Крестьянские бюджеты 1924/25 г. М., 1927; Крестьянские бюджеты 1925/26 г. М., 1929. В целостной разработке крестьянские бюджеты опубликованы не были.

са сбыта»!), о товарности крестьянского хозяйства и его рыночных связях, о роли кустарных промыслов, о процессах накопления и т. а39
Перу Льва Литошенко принадлежат и первые целостные разработки крестьянских бюджетов, выполненные в порядке «экспресс-анализа» по заказу государственных организаций. Так появилась брошюра «Крестьянский бюджет в 1922/23 году», написанная для Всероссийской сельскохозяйственной выставки, открывшейся осенью 1923 г. В ней по материалам 350 бюджетов (из обшей их массы в 3750) дана характеристика организации и доходности крестьянских хозяйств, а также их товарно-денежных связей и «покупательной силы», значению и емкости сельского рынка40. В 1925 г. Комиссия СНК СССР (т.е. союзного правительства) по изучению современной деревни публикует обширную статью ученого о доходности крестьянских хозяйств, ее структуре и факторах, подготовленную уже на основе итогов разработки практически всех (3,5 тыс.) бюджетов 1922/23 г.41 Материалы крестьянских бюджетов 1923/24 г. также были подвергнуты целостному «экспресс-анализу» в статьях Литошенко42.
Определенным — и значительным — итогом первого эта
39 См.: Литошенко Л.Н. Промышленность и емкость сельскохозяйственного рынка // Вестник промышленности, торговли и транспорта. 1923. № 1; Он же. Платежно-исковые связи крестьянского хозяйства // Вестник промышленности... 1923. № 6; Он же. Товарность крестьянского хозяйства // Бюллетень ЦСУ. 1923. № 75; Он же. Текстильный рынок и текстильное произволство. М., 1923. 43 с; Он же. Крестьянские кустарные промыслы по ланным бюлжетного ис-слелования 1923/24 г. //Кустарная промышленность СССР. Вып. 1. М., 1925; Он же. Крестьянское хозяйство и рынок // Экономическое обозрение. 1925. №5; Процессы накопления в крестьянском хозяйстве. (Изложение локлала Л. Н. Литошенко и прений в Институте экономических исслело-ваний) // Вестник финансов. 1925. № 7; и лр.
40Литошенко Л.Н. Крестьянский бюлжет в 1922-1923 голу. М., 1923. 58 с.
41 Литошенко Л.Н. Крестьянское хозяйство и его лохолность по бюлжет-ным ланным // Сельское хозяйство на путях восстановления: Сб. ст. М., 1925. С. 51-146.
42 Литошенко Л.Н. Основные элементы крестьянского бюлжета 1923/24 г. // Бюллетень ЦСУ. 1926. № 115; Он же. Ленежный баланс крестьянскою хозяйства // Там же.

па работ над материалами бюджетной статистики явилось участие Л. Н. Литошенко в крупном научном эксперименте по составлению народно-хозяйственного баланса страны за 1923/24 г. Это был действительно пионерский опыт, очень крупный шаг вперед статистико-экономической науки (не только советской, но и мировой). Аля этого труда по бюджетным материалам исследователь написал два раздела о потреблении земледельческого и неземледельческого населения, а также один из обших разделов — «Методика составления народнохозяйственного баланса»43.
О росте признания и авторитета Льва Литошенко в статистико-экономической науке свидетельствовало и издание в 1927 г. книги «Емкость крестьянского рынка», предисловие к которой написал С. Г. Струмилин44. Книга была написана и издана по поручению Промышленно-экономического Совета ВСНХ СССР и явилась заметным вкладом в исследование рынка и, следовательно, нэпа, причем с сугубо практической стороны дела.
Растущая известность Л. Н. Литошенко нашла выражение и в научных командировках за границу. Первая из них состоялась осенью 1923 г., вторая (двухмесячная) — осенью 1925 г. и третья (годичная) — с 1 июня 1926 г.45 Эта последняя командировка была от чаяновского института сельскохозяйственной экономии, и в UCY ученый должен был перейти с должности заведующего отделом на должность консультанта46.
«Загранкомандировки» Л. Литошенко были по-настояше-му рабочими, даюшими практически полезные результаты для статистико-экономической науки. Уже первая поездка побудила его провести исчисления национального дохода СССР на основе методики, применявшейся в американской науке. В России работы в этом направлении были начаты С. Н. Прокопо-вичем, который представлял народный доход как сумму «вновь
43См.: Баланс наролного хозяйства Союза ССР 1923/24 гола./ Пол рел. П. И.
Попова. Ч. 1-2. М., 1926. С. 56-70, 215-225, 258-262.
44Литошенко Л.Н. Емкость крестьянского рынка. М.; Л., 1927. 145 с.
45РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, а. 2961, л. 11, 16, 22.
46 Там же, л. 22, 23.

произведенных ценностей» в данной стране в данном году, распределяемых, естественно, на доходы социальных групп, общественные и государственные47. Литошенко предпринял попытку исчисления национального дохода как суммы «индивидуальных годовых доходов всех жителей» Советского Союза {конкретно были проанализированы сведения за 1922/23 и 1923/24 гг.), причем сделал это в прямом сопоставлении с соответствующими показателями США (от 1918 г. по 1923 г.). Полученные результаты шокировали: «В обшем итоге число лиц, получающих доход свыше 500 долларов в год, составляет в Америке не менее 95%, а у нас не более 1% самодеятельного населения48. При этом оказалось, что средний годовой доход в расчете на человека в СССР составлял в 1922/23 г. — 62 руб., в 1923/24 г. — 66,5 руб. (в 1913 г. -101 руб.), тогда как в США по данным за 1923 г. — 814 руб.49 Из национального дохода в СССР на государственные нужды уходило около 12% — величина, как писал Л. Литошенко, «близкая к пределу»50. Работа о национальном доходе вызвала дискуссию и резкую критику, в том числе и за «буржуазную идеологию», но важность и интересность ее не подвергалась сомнению51. Главное состояло в том, что автор имел тогда возможность и отвечать на критику и продолжать исследования в избранном направлении52.
Командировка в США привела к появлению в советской печати статей, написанных целиком на американском материале: о национальном доходе США, о финансировании промышленности, о постановке бюджетных исследований и др.53 Зна-
47См.: Опыт исчисления народного дохода 50 губерний Европейской России в 1900-1913гг. /Под ред. СИ. Прокоповича./ М., 1918. С. 5 и след. 48Литошенко Л.Н. Национальный доход СССР. М., 1925. С. 17. 49 Там же. С. 47, 49. 50Там же. С. 51.
51 См. рецензии в журналах «Плановое хозяйство». 1925. № 11; «Социалистическое хозяйство». 1925. № 4; «Вестник труда». 1925. №5; и др. 52Литошенко Л.Н. Национальный доход // Вестник финансов. 1926. № 2; Он же. Народный доход в территориальном разрезе // Финансовые проблемы планового хозяйства. 1930. №5.
53 Литошенко Л. Н. Национальный доход Соединенных Штатов и его терри-

ние жизни одной из самых развитых стран начинает проявляться и в выступлениях ученого в печати по методическим проблемам экономической организации, вышедших в свет уже в 1928 г.54
1922-1927 гг. были временем наиболее активной научной деятельности Л. Н. Литошенко (как, впрочем, и многих других ученых его поколения и его судьбы). Статистические и экономические исследования состояния и динамики крестьянских бюджетов, развития деревенского рынка и ряда других конкретных проблем текущего времени печатались в важнейших журналах и научных изданиях. Вокруг этих публикаций часто возникали острые споры, связанные в значительной мере с характерной для них направленностью против социализма. Однако статьи и брошюры выходили в свет, чем фактически признавалось право автора на высказывание и отстаивание своего понимания происходящего. Тем не менее ограниченность статистико-экономическим анализом текущих проблем, хотя бы и таких крупных, как проблема национального дохода, не удовлетворяла Литошенко, который по натуре своей, как уже отмечалось, был не только ученый-исследователь, но и публицист, убежденный сторонник капиталистического развития и непримиримый противник всего того, что происходило в России, по крайней мере с июля 1917 г. Поэтому неудивительно, что как только с переходом к нэпу возобновилось открытое обсуждение в прессе общественных проблем и, главное, появились независимые издания, сразу же одно за другим в печати стали появляться публицистически заостренные выступления Льва Литошенко, возобновляющие его полемику против социализма, против
ториальное распрелеление // Вестник финансов. 1927. № 1; Он же. Метолы финансирования американской промышленности // Вестник финансов. 1927. № 5; Он же. Американские исслелования бюлжетного типа // Вестник статистики. 1928. №33 и лр.
44 Литошенко Л.Н. Проблема эффективности капитальных вложений // Вестник финансов. 1928. № 1; Он же. Закон палаюшей выручки и оптимальное сочетание факторов произвоАСтва // Бюл. НИИ с.-х. экономики. 1928. № 1-4. 55Литошенко Л.Н. Кооперация, социализм и капитализм // Экономист. 1922. №2.

состоявшейся в России революции. Первая такая статья публикуется весной 1922 г. во втором номере известного журнала «Экономист», в котором участвовали такие знаменитости, как Н. А. Бердяев, Б. Д. Бруикус, С. Н. Булгаков, А. С Изгоев, Н. Д. Кондратьев, П. А. Сорокин и другие, большая часть которых в том же году была выслана из России.
Статья Л. Литошенко «Кооперация, социализм и капитализм»55 заслуживает особого внимания. Статья была написана и опубликована во время самой острой дискуссии о возможностях использования кооперации в социалистических преобразованиях. Уже стало ясным и общепризнанным, что прямой, непосредственный «прорыв» к социализму в России не удался. Уже стояшая у власти партия самых радикальных социалистов начала поиск путей эволюционного перехода к новым формам жизни и все больше делала ставку на кооперацию. Меньше года оставалось до появления ленинской статьи «О кооперации», в которой осуществление «мечтаний старых кооператоров» в условиях Советской России рассматривалось как построение социализма56.
Отдадим должное политической чуткости Л. Н. Литошенко, его способности видеть перспективу идейно-теоретической дискуссии, а также смелости бросить вызов преобладавшим в печати (и в общественных настроениях) идеям и стремлениям. Огонь критики направлен против «общепринятого взгляда», исходя из которого «кооперация объявляет себя врагом капитализму и своей прямой задачей ставит преобразование хозяйственного строя». В силу этого даже теоретики кооперации мелких производителей (конкретно речь идет о концепции Ш. Жида) не могут «отдалить себя от социалистов»57. Концепции последних в статье не рассматривались, поскольку государственный социализм и кооперация представлялись несовместимыми.
Вот как выглядит логика теоретического анализа кооперации в статье Литошенко: «Представим себе все общество
56Ленин В. И. Поли. собр. соч.Т. 45. С. 369-377.
57Литошенко Л.Н. Кооперация, социализм и капитализм. С. 184-185.        29

организованным по рецепту кооперативного строительства. Получим ли мы при этом сохранении счастья собственности свободу личной инициативы и гармонию интересов? Не в большей мере, чем при социализме.
Чем отличается прежде всего участие в обшей кооперативной собственности от коллективной собственности на средства производства? Тем, что, в одном случае, собственником является сравнительно ограниченный круг лиц, а в другом, все государство. Но это различие количества, а не качества... А затем, где доказательство, что при обшем владении сохранится элемент счастья, доставляемый собственностью? Разгадка удовольствия, доставляемого частной собственностью, заключается в праве исключительного пользования. Для человека действительно является большой радостью сказать "моя земля, мой дом, мой сад, мои процентные бумаги", но "наша земля, наш дом, наша фабрика" всегда будет звучать слабее, всегда будет родить более глухой отклик в тайниках человеческой души». Именно частной собственностью порождается и поддерживается «могучая сила буржуазного строя: свобода личного почина, свобода хозяйственного самоопределения»58.
«Свобода хозяйственного самоопределения» личности неизбежно порождает «анархию капиталистического строя и связанные с ним кризисы и перепроизводство». Но в этом ученый видит проявление роста и динамичности. Его вывод, как всегда, безальтернативен: «Если кооперация хочет устранить недостатки капиталистического способа производства, она неизбежно вступает на путь социализма. Отсюда уже остается только один шаг до полного коммунизма»59 (в качестве которого представляется «военный коммунизм»).
Несостоятельность кооперативных концепций Лев Литошенко выводит из их основного противоречия: «Кооперация не хочет и не может отказаться от буржуазных предпосылок своего существования: свободы хозяйственного самоопределения, свободы инициативы, хозяйственного интереса и ин
Литошенко Л. Н. Кооперация, социализм и капитализм. С. 186-187. Там же. С. 187.

ститута частной собственности. С другой стороны, значительная часть кооперации насквозь проникнута социалистическим духом, ее вожди зовут непрерывно в царство коллективизма или рисуют свой собственный идеал, как две капли воды похожий на социализм. Но социалистический строй не может примириться с частнохозяйственными предпосылками кооперации. Он есть сам по себе принципиальное отрицание и свободы хозяйственной деятельности, и частного интереса, и права собственности»60.
При социализме, утверждает Л. Литошенко, у кооперации нет будущего, и поэтому она должна сделать вывод о том, что «настала пора пересмотреть кооперативную идеологию. Нужно провести давно забытые границы... Не сделались ли друзья врагами и не окажутся ли привычные враги мирными соседями?» Ответ для исследователя очевиден: «Буржуазные предпосылки кооперации неустранимы, значит, остается пересмотреть цели кооперации, ее идеалы. Так ли уж тесно связан он с социалистическим строем, не может ли кооперация в полной мере выполнять свои задачи в рамках буржуазного общества? Социализм приводит к отрицанию кооперации, а капитализм покоится на тех же хозяйственно-правовых предпосылках, как и кооперация. С первого же взгляда, буржуазное общество кажется лучшей питательной средой для кооперации, чем социалистическое»61.
Трудная задача доказать сущностную непротиворечивость капиталистической прибыли и кооперативного дохода решается весьма просто: и то и другое — явления рыночного хозяйства, товарного производства и обращения. В своем теоретическом анализе Л. Н. Литошенко использует понятие, предложенное П. Струве,— «приобретательское хозяйство», на содержании которого придется остановиться, поскольку оно играет ключевую роль в литошенковской интерпретации аграрного развития России в предреволюционное и революционное время, в том числе в публикуемой книге.
60 Там же. С. 188.
61 Там же. С. 190.

«Отличительную черту капиталистического строя нужно искать не в каком-либо формальном признаке, а в его внутреннем смысле и обшей цели, в его хозяйственной психологии,— утверждал Л. Литошенко.— Мы назовем капиталистическим по духу всякое предприятие приобретательского типа.
Его цель — стремление к максимальной ценностной разнице между затратами и выручкой. В отличие от потребительского, приобретательское хозяйство не имеет границ для своих хозяйственных стремлений. Удовлетворение существующих потребностей его не останавливает, его цели беспредельны. Приобретательское хозяйство затрачивает факторы производства, комбинирует рабочую силу с капиталом и силами природы, покупает одни ценности, перерабатывает, передвигает, обменивает их и получает в результате другие большие ценности. Эти ценности бесконечны. Именно это стремление к безграничному увеличению дохода является характерным признаком приобретательского хозяйства. Понятие капиталистического предприятия, конечно, уже и связано с рядом дополнительных признаков. Не всякое приобретательское хозяйство является капиталистическим в тесном смысле слова, но оно капиталисгично по духу и всегда может стать капиталистическим по форме»62.
Не забыты в этой статье и хозяйства, которые не переросли рамки потребительских. Было отмечено, что кооперация объединяет и «большую массу мелких хозяйств, весь доход которых уходит на удовлетворение первейших потребностей семьи. Но здесь важен дух приобретательства, который, бесспорно, наблюдается и в них. Кооперация как раз и помогает им увеличить их доход, довести его до таких размеров, чтобы за удовлетворением потребностей в прежнем масштабе осталось бы еше нечто в виде свободного излишка»63.
Термин «приобретательский» оказался синонимом термину «предпринимательский» применительно к мелкому товарному хозяйству. Соответственно такому пониманию социального облика кооперированных хозяйств определялись «иде
Аитошенко Л.Н. Кооперация, социализм и капитализм. С. 193. Там же. С. 198.

ал кооперации и пределы (!) ее стремлений»: она не может стремиться к уничтожению капитализма, должна «искать себе место в его рамках» и видеть свое назначение «в сокращении экономических неравенств», «в поднятии уровня низших доходов, но не в насильственном уничтожении высших». Кооперация становилась одним из орудий «политики средних классов»64. Таковы были представления автора о путях позитивного социально-экономического развития. Их суть состояла в свободном развитии капитализма, обеспечиваемом растущим пополнением из средних слоев. Кооперация была призвана стать фактором приспособления к хозяйствованию в рыночных условиях и приобщения к «приобретательству» всех тех, кто окажется к этому способным.
Анализ социальной сущности и роли кооперации у Л. Н. Литошенко оказался очень близок к марксистскому, часто просто совпадает с ним, при прямой противоположности политических и практических установок. Это сходство начинается с отождествления рыночной экономики с капиталистической, с оценки социальной роли кооперации как «лавочки», как объединения «хозяйчиков» — как формы приспособления мелких производителей к условиям и требованиям товарного производства. Перед нами вновь возникает ситуация «двух большевизмов» — левого и правого. И как в 1917 г., под огнем критики оказываются те, кто посредине, — в данном случае теоретики кооперации, и в особенности кооперативного социализма, А. В. Чаянов и другие представители организационно-производственной школы.
Есть все основания полагать, что в чаяновском институте, где Литошенко работал по совместительству, старые споры харьковского и московского направлений аграрной мысли продолжились. Об этом, в частности, свидетельствуют сохранившиеся тезисы доклада или выступления Льва Литошенко «Нужна ли теория крестьянского хозяйства». (По содержанию и состоянию текста документ относится к самому началу 20-х гг.) Ответ на поставленный вопрос был отрицательным, посколь
Там же.

ку, как утверждалось в тезисах, «крестьянское хозяйство принципиально стоит в одном ряду с так называемыми капиталистическими предприятиями» и «может быть определено как мелкое земледельческое предприятие приобретательс-ко-производственного типа», участвующее «в едином процессе ценообразования на тех же основаниях, как и крупные "капиталистические предприятия"». Реальные особенности крестьянского хозяйства, лежавшие в основе концепции организационно-производственной школы, для Литошенко были всего лишь «атавистическими пережитками» дорыночного прошлого65. В трактовке рыночного крестьянского хозяйства «правый большевик» шел намного дальше «левых», которые, как известно, видели в нем лишь форму, порождавшую капитализм,— «приобретательское хозяйство».
Дискуссии в чаяновском институте по инициативе Л. Н. Литошенко вырвались в открытую печать. В начале 1923 г. он публикует небольшой по объему очерк «Эволюция и прогресс крестьянского хозяйства»66. В очерке не отрицается необходимость теории крестьянского хозяйства, но ее существующие варианты — организационно-производственный и социально-экономический — относятся к категории эволюционных, всего лишь раскрывающих «законы слепой эволюции», тогда как необходимо «оценить ее результаты с точки зрения положительного идеала» —прогресса. От «господствующей теории крестьянского хозяйства» (организационно-производственной) требовалось не только показать «основные силы его стихийной эволюции», но и сопоставлением результатов «с идеалом» установить, «какие ведут к прогрессу и какие неустанно тормозят его». Социально-экономическую теорию крестьянского хозяйства автор не рассматривал, ограничившись беглым замечанием о том, что «любимой темой» этого направления «был и остается старый спор о дифференциации крестьянства», которому «в одинаковой мере отдали
65Центральный архив ФСБ РФ. Р.-33480, т. 13, л. 82-83.
66См.: Литошенко Л.Н. Эволюция и прогресс крестьянского хозяйства. М.,
1923. 46 с.

дань и марксисты и народники». Не останавливался ученый и на изменениях в крестьянском хозяйстве, связанных с «социалистическим опытом», отметив лишь, что они «...могут быть легко объяснены и поняты в свете нашей теории крестьянского хозяйства. Но это тема лругой работы...»67 (курсив наш. — В. Л). «Другая работа», как мы теперь знаем, была уже написана и ждала выхода в свет...
Характерная публицистичность, проявилась и в приклеивании идеологического ярлыка «неонародничества» организационно-производственной школе, пытавшейся найти пути рыночной модернизации крестьянской экономики без разорения и бедствий основной массы населения, связанной с «трудовым» хозяйством (ведущимся собственным трудом), что вызывало у Литошенко особенное раздражение: «За вычурной терминологией, манерным языком и сложными формулами мы легко узнаем знакомые черты преклонения пред "трудовым началом", пред устойчивостью, незыблемостью и "напряженностью" этического элемента в крестьянском хозяйстве. Родство с настроением писателей народников оказывается настолько близким, что я без всяких оговорок предложил бы представителям организационно-производственной, или, как они еше себя называют, трудово-потребительной теории крестьянского хозяйства, заменить свое мудреное имя более простым и понятным названием — неонародничества»68.
Ярлык «неонародничества», предложенный «правым большевиком», был подхвачен «левобольшевистской» литературой и сыграл весьма негативную роль и в судьбе представителей одного из передовых направлений экономической науки того времени, и в отношении к предлагавшимся ими решениям проблем сельскохозяйственного развития после совершившейся революции — после «социализации земли».
Не случайно на публикацию Л. Н. Литошенко отозвался известный русский экономист и общественный деятель С. Н. Прокопович в «Экономическом вестнике» (издавался
67 Там же. С. 3-5.
68 Там же. С. 8.

в Праге). В его рецензии подчеркивалась необходимость развития теории крестьянского хозяйства «ив плане закономерностей эволюции, и в плане путей и средств подъема его производительных сил, что является задачею уже не экономической теории, а экономической политики». Далее отмечалось, что «теоретическое содержание брошюры... сводится к критике организационно-производственного направления», но ее автор «совершенно не принимает во внимание» именно те работы Чаянова, «в которых эта теория была впервые сформулирована и обоснована», где содержатся «как дедуктивное, так и индуктивное» доказательства. Напоминая, что работы Чаянова основывались на анализе крестьянских бюджетов, Прокопович высказывал недоумение: заведующий бюджетным отделом UCY «мог бы располагать необходимым бюджетным материалом для серьезной критики этой теории», но этого не сделал. Общая оценка литошен-ковской критики была негативной: «Подобная критика не действительна, она никого и ни в чем убедить не может»69.
Прокопович находит в брошюре и положительный момент — постановку «одного из основных вопросов нашей аграрной действительности — вопроса об аграрном перенаселении»70. Действительно, Литошенко одним из первых экономистов России занялся этой важной и сложной проблемой, связанной с ростом крестьянского населения и с измельчанием производства, что с неизбежностью вело сельскохозяйственную страну к ухудшению продовольственного и в целом экономического положения. С вопроса об аграрном перенаселении как «органическом пороке» экономического развития России и начинается публикуемая нами книга. Именно в этом ее автор видел главные причины «оскудения деревни и экономического застоя страны». Преодоление того и другого обеспечивалось расслоением деревни и отмиранием общинных порядков, переселенческой политикой и распродажей помещичьих и государственных земель, на что и было направлено столыпинское законодательство. Совершившая-
69 Экономический вестник. 1923. № 2. С. 252-254.
70 Там же. С. 255.

ся на глазах ученого революция заставила признать, что «процесс экономического расслоения деревни сопровождался нарастанием недовольства слабейших элементов, вытесняемых более сильными... Восстание низших слоев крестьянства остановило благодетельный рост укрупнения хозяйств и разрежения сельского населения» (см. часть I, главу 1; часть II, главу 1). Таким оказался ответ «слепой эволюции» движению к «положительному идеалу хозяйственного прогресса»...
Нет нужды в данной связи обсуждать насколько «благодетельным» был процесс «разрежения сельского населения» посредством его дифференциации на «сильных» и «слабых». Важнее отметить констатацию «восстания низших слоев крестьянства» как главного фактора совершившейся революции. Больше того, автор поднимается до понимания «социального характера революции», создавшей «благоприятную почву» для выдвижения на передний план социалистических партий (см. часть II, главу 2).
В задачи предисловия к публикуемому исследованию не входят анализ его содержания и, тем более, оценка конкретных результатов. Мы стремились выяснить творческий путь автора до создания публикуемого исследования, представить общественную обстановку, в которой формировались его мировоззрение и восприятие эпохи, предопределившие концепцию исследования. Активное участие Л. Н. Литошенко в общественно-политических событиях своего времени, особенно в 1917-1918 гг., проявилось и в общественно-политической заостренности его аргументации, выводов и даже видения фактической картины исследуемого исторического процесса. Это было видение и восприятие справа, политически заостренное вполне «по-большевистски» и в этом отношении сопоставимое с политической заостренностью «лево-большевистской» публицистики того времени и выросшей из нее советской историографии.
Об идеологии публикуемой работы приходится говорить, поскольку иначе нельзя понять не только общую концепцию исследования, но и некоторые существенные особенности в освещении конкретных событий, своеобразные «смешения» фактического порядка. Назовем лишь некоторые из них.

С помошью весьма спорных аргументов доказывается, что крестьянское хозяйство «выиграло за первые годы войны» (часть I, глава 3). О том же, что происходило в 19161917 гг., когда, по признанию автора, крестьянство «проигрывало», говорится весьма кратко и в обшей форме.
О введении хлебной разверстки царским правительством в конце 1916 г. и ее продолжении Временным правительством в 1917 г. не говорится. «Объективная необходимость вооруженной борьбы за хлеб» связывается только с большевистским режимом 1918-1919 гг. (часть II, глава 5).
Очень показательным является освещение перераспределения земли в ходе революции. Все внимание сосредоточено на негативных последствиях ликвидации крупных частнособственнических хозяйств, а результаты национализации земли и ее перераспределения крестьянством, т. е. «социализация земли» в собственном смысле слова, освешены мимоходом с использованием сведений, появившихся в литературе (см. таблицу 22). Между тем УСУ в 1921-1922 гг. имело уже собственные данные о перераспределении земли в ходе крестьянской антипомешичьей революции71. От сотрудника ЦСУ можно было бы ожидать более полного исследования статистических ланных о главном в ходе и исходе крестьянской революции в России. При взгляде справа здесь виделась лишь «грубая механичность принципов раздела», разрушение крупных хозяйств и измельчание сельскохозяйственного производства (часть II, глава 4). Заметим в этой связи, что в глазах крестьян неизмеримо более грубым было хозяйствование помещиков, а самое малое увеличение их землепользования являлось необходимым условием выживания.
Подобного рода идеологическая односторонность восприятия действительности правыми была вполне эквивалентна идеологической односторонности левых, для которых главное состояло в том, что «помещиков в деревне больше нет», а зем
7гСм.: Ланилов В. П. Перераспрелеление земельного фонла в России в результате Великой Октябрьской революции // Ленинский Лекрет о земле в лействии: Сб. ст. М., 1979. С. 261-310.

ля передана тем, кто обрабатывает ее своим трудом. Об измельчении сельскохозяйственного производства как негативном следствии революционного передела земли большевистские лидеры начнут говорить лет через 10 после революции.
Конечно, уже в ходе крестьянского передела земли, сопровождавшегося возрождением традиционной обшины, большевистское руководство пыталось сохранить крупные формы сельскохозяйственного производства в виде советских (государственных) и коллективных крестьянских хозяйств, создаваемых на базе бывших культурных помещичьих имений. Однако, как показывает Лев Литошенко, результат этих усилий не был сколько-нибудь значительным. Обшее число крупных хозяйств в 1920 г. составляло всего 7,3% по отношению к показателям 1916 г., а площадь посева — 8,3% (см. таблицу 10). Интересны статистические данные о сравнительных размерах посевных площадей совхозов, помещичьих и крестьянских хозяйств, свидетельствующие о том, что только в потребляющих районах страны плошадь посевов в совхозах несколько превышала показатели бывших помещичьих хозяйств, тогда как в производящих (хлебных) районах это соотношение было обратным — в полтора и даже два раза (таблица 11).
Очень выразительны статистические данные о коллективных хозяйствах за 1918-1921 гг. (таблицы 12-14): собственно крестьянское население в коммунах и артелях того времени не составляло и половины, другая половина приходилась на долю рабочих, служащих, кустарей, монашествующего духовенства и др. Не случайно и резкое различие в соотношении едоков к работникам в колхозах и крестьянских хозяйствах: 1,9 к 5,1. Автор убедительно показывает, что колхозы того времени служили для своих членов средством выживания, а не реализации социалистических идеалов. (Заметим все же, что в коллективистском движении того времени были и идеалисты-социалисты разного толка, толстовцы и др., но не они определяли облик его участников в целом.)
Главным предметом внимания автора публикуемой книги явилась, однако, не «социализация земли», как таковая, а «социалистический опыт» деревни в условиях «военного комму

низма». Это и предопределяет повышенный научный интерес выполненного исследования. Мы располагаем большой и разносторонней литературой об аграрной революции в 191 7— 1918 гг., хотя это не свидетельствует о достаточно полном знании деревенских событий на апогее русской революции. Литература же о деревне времени «военного коммунизма» (1919 — начало 1921 гг.) бедна и в количественном, и в содержательном отношении, поскольку возможности советской историографии в исследовании негативных проявлений и последствий «военного коммунизма» были крайне ограниченными. Лишь на последнем (послестали иском) этапе ее развития появились научные конкретно-исторические исследования деревни в условиях «военного коммунизма»72.
Для понимания концепции Л. Н. Литошенко полезно напомнить динамику обших представлений о «военном коммунизме» в советской историографии. В литературе 20-х гг. они связывались и с Гражданской войной, и с революционной устремленностью в будущее. Наиболее точно эти представления были выражены заглавием книги Л. Н. Крицмана — «Героический период Великой русской революции»73. Историография сталинского времени однозначно трактовала «военный коммунизм» как политику вынужденную и необходимую в условиях «осажденной крепости». Такое понимание служило немаловажным аргументом в идеологическом обосновании сталинского командно-репрессивного режима (как аналога «военного коммунизма»). В историографии послесталинского времени велась дискуссия о сущности «военного коммунизма»: была ли это попытка непосредственного перехода к коммунистическому производству и распределению, или это была политика вынужденная войной и сводившаяся в конечном итоге к продразверстке74.
72См.: Поляков Ю.А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967; Юрков И. А. Экономическая политика партии в леревне. 1917-1920. М., 1980; Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988.
73См.: Крииман Л. Н. Героический периол Великой русской революции.
(Опыт анализа так назваемого военного коммунизма.) М., 1925.
74См.: Поляков Ю. А. Перехол к нэпу и советское крестьянство. М., 1967.

Дискуссия осталась незавершенной, но елва ли она возобновится, поскольку в «военном коммунизме» имелось и то и другое, причем в неразрывном переплете.
Аля Литошенко «военный коммунизм» сам по себе был основным фактором разорения крестьянского хозяйства и общего сельскохозяйственного кризиса. Влияние войны выступало «только дополнительным фактором разрушения». В подтверждение приводились статистические данные о переменах в крестьянских хозяйствах (по числу населения, плошали посева, поголовью скота) с 1917 г. по 1919 г. в губерниях «сильно затронутых» войной, «слабо затронутых» и вовсе «незатронутых» (таблица 21). Почти по всем показателям различия между названными группами губерний оказались непринципиальными. И это неудивительно, ибо влияние войны на хозяйство не исчерпывается прямыми разрушениями от военных действий. Оно включает в себя и мобилизацию в армию значительной части работоспособного населения, и обеспечение армии всем необходимым, прежде всего продовольствием — продуктами крестьянского труда. Поэтому и «незатронутые войной» губернии испытывали на себе ее разрушительное воздействие. Наиболее разрушительной для крестьянского хозяйства во всех районах страны являлась тогда продразверстка, которая строилась из расчета изъятия продуктов в норме, не превышающей излишков (но без оставления в хозяйстве каких-либо «свободных излишков»), а на практике изымала столько, сколько причиталось по разверстанной потребности государства. Тяжелейшем бременем для крестьян были трудовые повинности (гужевая, снегоочистительная и др.), прекращение товарообмена с промышленностью и целый ряд других факторов того времени. Сказанное позволяет признать целостный анализ политики «военного коммунизма» в деревне и ее последствий (без вычленения потерь от военных действий) вполне правомерным. Отметим еше одно немаловажное обстоятельство: учет любых последствий от военных действий был ограничен тогда «офици
С. 20-30; Тимпельсон Е. Г. «Военный коммунизм»политика, практика, идеология. М„ 1973. С. 239-269.

альной» войной между армиями красных и белых. Выяснение таких же последствий борьбы с повстанческим крестьянским движением против «военного коммунизма» («Чапанная война» в Поволжье, «антоновшина» на Тамбовшине и др.) было практически невозможно, иензура исключала эту возможность и в 20-х, и в 80-х гг.
Публикуемая книга является наиболее полным и многосторонним статистико-экономическим исследованием состояния сельского хозяйства страны в годы Гражданской войны и «военного коммунизма». Сопоставление с предреволюционным (на 1916 г.) и предвоенным (на 1905-1912 гг.) временем показывает углубление кризиса в сельскохозяйственном производстве, растушую тяжесть государственного бремени на крестьянском хозяйстве, ухудшение продовольственного положения в 1919-1921 гг. Именно здесь дается очень ценный статистический материал, во многом впервые вводившийся в научный оборот75.
Следует отметить системный характер статистико-эко-номического анализа в представляемом исследовании. Отправляясь от состояния и динамики сельскохозяйственного производства по его ведущим отраслям (таблицы 16-20), автор показывает нарастающую тяжесть продразверстки по основным видам взимаемых продуктов и их ценности — за три года рост в 2,7 раза (таблицы 24-26), тяжесть трудовых повинностей для крестьянского двора (таблицы 27-30). Далее следует статистическая картина изменений в крестьянском хозяйстве — осереднячивание на фоне общего обеднения и измельчания производства от 1917 г. к 1920 г., снижения его товарности и ликвидация рынка (таблицы 31-35, 40, 41, 45). Особое внимание исследователей привлекут материалы о сокращении производства и усилении продовольственных трудностей в 1920-1920 гг., вылившихся в конечном итоге в голод (таблицы 38, 39, 42-44).
75 В советской историографии лишь книга В. В. Кабанова о крестьянском хозяйстве (1988 г. излания!) начинала анализ подобного статистического материала, в том числе и опубликованного в работах Л.Н. Литошенко. См.: Кабанов В. В. Указ. соч. С. 123-124 и др.

И статистика, представленная в перечисленных выше таблицах, и авторская интерпретация содержащихся в этих таблицах данных, конечно, станут предметом критического анализа и дискуссий в историко-экономической литературе. Но в этом состоит одно из главных условий познания. Мы не сомневаемся в том, что книга Л. Н. Литошенко внесет большой и ценный вклад в познание русской революции начала
XX в., в познание истории России.
* * *
Безуспешным попыткам издания работы Л. Н. Литошенко и налаживания более тесного сотрудничества советских и американских ученых посвяшена вводная статья Бертранда Пате-науда. Относительно благоприятное время для научной деятельности Л. Н. Литошенко, А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, Н. П. Макарова и многих других оборвалось с началом сталинской «революции сверху» в 1929-1930 гг. Все они оказались в застенках ОГПУ. Не имело значения каких взглядов они придерживались — либеральных, как Литошенко, или социалистических, как Чаянов и Кондратьев. Всем им было предъявлено обвинение в организации и руководстве «антисоветской и контрреволюционной» трудовой крестьянской партии (ТКП).
Л. Н. Литошенко не был в числе основных обвиняемых. Следствие уже разрабатывало сценарий обвинений и вело допросы Кондратьева, Чаянова и других заключенных, когда приказом № 240 по Госплану СССР от 23 июня 1930 г. научному сотруднику Секции статистики сельского хозяйства Литошенко устанавливался оклад в 175 руб. в месяц, что по тем временам было совсем неплохо. Однако постановлением от 9 сентября 1930 г. он был уволен со службы в Госплане «с 16/VIII с. г. без выдачи выходного пособия»76. Следует отметить, что по документам ОГПУ срок его заключения отсчи-тывался с 26 июля 1930 г. Конечно, его прежняя полемика с «ненародниками» Чаяновым и другими сыграла свою роль. Приговор по делу ТКП, вынесенный коллегией ОГПУ 26 января 1932 г., был для Литошенко из самых мягких — 3 года с
76РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, л. 2161, л. 33, 34. 43

зачетом предшествовавшего заключения и с заменой дальнейшего заключения высылкой в Саратов77. В том же 1932 г. он возвращается в Москву и устраивается на работу в Научно-исследовательский институт обмена веществ и эндокринных расстройств заведующим отделом вариационной статистики и ученым секретарем научного совета78.
Сталинский «Большой террор» (он же «Великая чистка») не обошел большую часть представителей русской аграрно-экономической школы, отбывавших сроки тюремных заключений и ссылок с 1930 г. В 1937-1938 гг. были расстреляны не вышедший из тюрьмы Н. Д. Кондратьев и не вернувшийся из ссылки А. В. Чаянов. 7 января 1938 г. был арестован в Москве Л. Н. Литошенко. Вместе со старым большевиком А. И. Мураловым и бывшим меньшевиком А. В. Тейтелем ему было предъявлено обвинение «в том, что, будучи участником антисоветской организации ТКП, вел организационную контрреволюционную работу», стремясь «к воссозданию» ТКП. 9 апреля 1938 г. Особое совещание НКВД постановило на основании ст. 58-10 и 58-11 УК РСФСР заключить его «в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет, считая срок с 7/1-38»79. В одном из лагерей Северо-Восточного края (Колыма) Л. Н. Литошенко умер 27 ноября 1943 г.
Поставить точку на этой дате мы не можем. Освобождение советского общества от сталинской командно-репрессивной диктатуры с весны 1953 г. сопровождалось не только «хрущевской оттепелью», включавшей массовое освобождение заключенных ГУЛАГа, но и начавшимся пересмотром «уголовных дел», реабилитацией необоснованно репрессированных и погибших в сталинском терроре. Волна реабилитации дошла и до второго «уголовного дела» Литошенко. Вот «Заключение (по вновь открывшимся обстоятельствам) по делу Литошенко Л. Н.», направленное 11 апреля 1961 г. заместителем генерального прокурора СССР Мишутиным в су-
77 Центральный архив ФСБ РФ. Р-33480, л. 604432, т. 2. л. 71.
78 Там же. Р-27775, а. 16678, л. 1, 10-11.
79 Там же, л. 8, 11-12, 17-24.
80 Центральный архив ФСБ РФ, Р-27775, а. 16678, л. 29-31.

дебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР. Из трехстраничного документа приведем лишь начало — там с предельной ясностью сказано главное:
«Литошенко Л. Н. по ланному лелу осужден необоснованно. Поэтому, руковолствуясь ст. ст. 384-388 УПК РСФСР, прошу постановление Особого совешания при НКВА от 9 апреля 1938 г. в отношении Литошенко Льва Николаевича отменить, лело прекратить произволством за отсутствием события преступления»80 (курсив полужирный мой.— В. А.)
16 мая 1963 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР приняла «Определение», которым отменялось постановление от 9 апреля 1938 г. в отношении Л. Н. Литошенко81. Однако это была частичная реабилитация. Осужденные по процессу ТКП были реабилитированы лишь 16 июля 1987 г.
В. П. Аанилов
1 Там же, л. 32-33.

2 Л.Н.Литошенко. Социализация земли в России


Лев Литошенко и дело Русского института
Замечательная рукопись Льва Николаевича Литошенко, написанная им в 1922 г. и посвяшенная первоначальной аграрной политике большевиков, пролежала в неизвестности в Гуверовском архиве Стэнфордского университета в Калифорнии в течение нескольких десятилетий. Каким образом неопубликованная работа московского экономиста-аграрника, обойдя полсвета, оказалась в американском университете — это пролог к интересному и в значительной мере забытому эпизоду ранней истории советско-американских культурных отношений. Волей судьбы Литошенко оказался в центре событий, печальное завершение которых было лишь началом периода личных неприятностей и, в конце концов, трагедии для автора1.
Началом истории послужил жесточайший голод, который поразил Советскую Россию в 1921 г., голод, причины которого были одним из предметов исследований Литошенко. Правительство Ленина оказалось неспособным справиться с ситуацией собственными силами и обратилось за иностранной по
хочу поблаголарить Лавила Энгермана за его исслеловательскую работу в госуларственных архивах России. Рукопись Литошенко нахолится в бумагах Фрэнка Л. Гольлера, в архиве Гуверовского института Стэнфорлского университета (43 коробки), коробки 33, 34.

мошью. США, под руководством министра торговли и будущего президента Герберта Гувера, приняли двухлетнюю программу продовольственной и медицинской помощи АРА (American Relief Administration). В результате деятельности АРА удалось спасти миллионы жизней и предотвратить распространение голода и эпидемий.
Управление АРА силами 200 своих сотрудников и свыше 125 ООО местных работников развернуло деятельность на огромной территории от Белоруссии и Украины до границ с Сибирью, причем особое внимание уделялось районам, в наибольшей степени пострадавшим от голода, а именно Поволжью и Южной Украине.
Среди сотрудников Управления АРА было двое старших так называемых «специальных следователей». Один из них — Линкольн Хатчинсон, экономист с факультета Калифорнийского университета в Беркли. Хатчинсону, как старшему экономическому представителю миссии АРА в России, было поручено определить причины и масштабы голода, размеры и вид необходимой помоши, направление советской аграрной политики и прогнозы на будущие урожаи. Одной из наиболее сложных задач для него стал сбор точных статистических данных по сельскому хозяйству, поскольку официальная советская статистика считалась ненадежной. В штаб-квартире АРА в Москве остро не хватало талантливых специалистов, которые могли бы помочь в получении достоверной статистической информации и ее правильной интерпретации.
Естественно, что в поисках такой помоши Хатчинсон и его коллеги-экономисты из Управления АРА обратились к специалистам-немарксистам по сельскому хозяйству, базой для большинства из которых служила Петровская (с 1923 г. — Тимирязевская) сельскохозяйственная академия, кроме того многие из них работали в различных экономических структурах советского правительства. Поэтому неизбежной была встреча американцев с Львом Литошенко, который работал в это время в Центральном статистическом управлении по вопросам сельского хозяйства. Известно, что он передал

американцам машинописный вариант настоящей рукописи. Этот материал был переведен на английский язык для внутреннего пользования в Управлении АРА.
Примерно в то же время (вероятно, в первые месяцы 1922 г.) Литошенко познакомился (возможно, через Хатчинсона) с еше одним «специальным следователем» — Фрэнком Гольдером, профессором истории Стэнфордского университета. Гольдер родился в Олессе в 1877 г. и еще ребенком был привезен в США. Здесь он стал стал одним из лучших американских специалистов по русским вопросам. В 1914 и 1917 гг. он проводил исследования в архивах Петрограда и Москвы, опубликовал книгу и несколько статей по истории внешней политики России и одно время был советником по российским делам при правительстве США2.
Благодаря своему тесному знакомству с учеными и официальными лицами и работе в архивах России он в 1920 г. стал сотрудником Военной библиотеки Гувера (позже — Института Гувера) в Стэнфордском университете, которая была основана Гербертом Гувером в 1919 г. как хранилище документов, относящихся к причинам Первой мировой войны. Гольдер находился в Восточной Европе, выполняя первое задание по сбору документов для библиотеки, когда в августе 1921 г. он был включен в состав первого контингента американских работников по оказанию помоши России.
Гольдер внес существенный вклад в работу АРА, совершая вместе с Хатчинсоном многочисленные поездки с целью изучения обстоятельств голода, однако его основная обязанность состояла в сборе документов для Библиотеки Гувера. Используя свои обширные связи с учеными и официальными лицами старого режима, а также, в некоторой степени, с помощью АРА, которая налаживала контакты с новым большевистским руководством, он смог собрать огромную коллекцию официальных и неофициальных публикаций, включая полные подшивки многих газет и журналов начиная с 191 7 г.
2См.: War, Revolution, and Peace in Russia: The Passages of Frank Golder, 1914-1927 / Red. Terence Emmons and В. M Patenaude. Stanford, 1992.

В течение почти двухлетнего пребывания в Советской России, Гольдеру удалось собрать для Гуверовского Института материалы по ранней советской истории, которые и до настоящего времени составляют лучшую коллекцию на Западе.
Среди документов, собранных и отправленных в Стэн-фордский университет Гольдером, находилось несколько рукописей, в том числе дневники периода революции, которые вели московский историк Юрий Владимирович Готье и петроградский архивист (позже главный архивист Академии наук СССР) Георгий Алексеевич Князев3. Вместе с этими материалами было отправлено из России и настоящее исследование; с тех пор оно находилось среди бумаг Гольдера в архиве Гувера. Эта рукопись, конечно, не была единственной копией работы Литошенко, но, возможно, это единственный экземпляр, сохранившийся до нашего времени.
* * *
Гольдер вернулся в США летом 1923 г. и начал разбирать собранную им в России огромную коллекцию материалов, намереваясь найти им практическое применение. Он уехал из Советского Союза, будучи убежденным в том, что американским ученым необходимо изучать русскую революцию во всех ее политических, экономических и социальных аспектах, и он полагал, что коллекция Гувера может стать основой центра по проведению и публикации таких исследований. Для достижения этой цели он, с помощью ректора Стэн-форда, в 1925 г. получил для Стэнфорда небольшой грант — первую дотацию на проведение в США изучения России4.
Гольдер назвал свой проект «Институт русской революции», предполагая, что он станет постоянным центром по изучению России в Стэнфорде. Он намеревался использовать свои
3 Аневник Готье был впервые опубликован как Time of Troubles: The Diary of funi Vfadimirovich Got'e/ Transl., red. andpref. by T.Emmons. Prinston, 1988.; русское излание вышло в 1997 г.: Готье Ю.В. Мои заметки. М.: Терра, 1997. Аневник Князева нахолится в бумагах Гольлера, коробка 21.
4 Этот грант, прелоставленный в мае 1925 г. Фонлом памяти Аауры Р. Спел-мани Рокфеллер, составлял 12тыс.лолл. и лолжен был быть потрачен в течение лвух лет с соответствуюшими квотами в 6 тыс. лолл. из Стэнфорла.

связи в России, чтобы привлечь к работе советских ученых и исследователей и с их помощью получить доступ к советским архивам. Он понимал, что для этого ему необходимо сотрудничество или, по крайней мере, невмешательство советского правительства. Вначале он изложил эту идею в письме историку и заместителю Наркома просвещения Михаилу Покровскому, который оказал ему большую помощь при сборе официальных советских публикаций во время голода. Хотя Покровский выразил скептицизм по поводу возможности подлинного сотрудничества между американскими и русскими (под которыми он, вероятно, понимал «большевистских») учеными, он поддержал проект Гольдера.
Гольдер посетил Ленинград и Москву в сентябре 1925 г., приняв приглашение участвовать в праздновании 200-летия Российской академии наук. Однако его основной задачей была организация официального участия СССР в работах Института русской революции. Очевидно, Гольдер хотел передать проект в Комиссариат просвещения и поэтому вначале обратился к Покровскому; однако несмотря на то, что последний должен был лично принять участие в той работе, в Москве Гольдер был направлен во Всесоюзное общество культурных связей с зарубежными странами (ВОКС) — отделение Наркомата иностранных дел. Президентом ВОКСа была Ольга Давидовна Каменева, жена советского лидера Льва Каменева и сестра Льва Троцкого. Это она вместе с Покровским вела первые переговоры с Гольдером во время его приезда в 1925 г.
В ВОКСе Гольдер изложил свой план проведения совместной американо-российской работы по исследованию русской революции, под которой он в широком смысле понимал революционные события с 1917 г. «Главная цель исследования, — писал он в кратком изложении проекта, представленном в ВОКС на русском языке, — будет заключаться в систематическом описании истории социально-экономических мероприятий последних 8 лет...»5 Его идея сотрудничества
5 Без заголовка и без латы (сентябрь 1925 г.) этот текст на русском языке хранится в фонлах Института Гувера (HIR, box 94, folder «Negotiations»).

(которая, вероятно, окончательно сформировалась только в процессе переговоров в Москве, поскольку его письменное предложение в ВОКС менее амбициозно в этом отношении) состояла в том, чтобы пригласить русских ученых в Стэнфорд для работы с американскими специалистами; русские ученые выполняли бы основные исследования, используя советские архивы, после чего они привозили бы свои материалы в Стэнфорд, где совместно с американскими учеными писали бы свои исследования, пользуясь также материалами, хранящимися в Библиотеке Гувера. Затем Русский Институт опубликовал бы исследования на английском языке.
Подоплекой идеи совместных исследований для Голь-дера было нечто значительно большее, чем простое желание установить советско-американское сотрудничество. Каждая сторона могла внести свой существенный вклад: советские ученые привнесли бы в работу лучшее, чем у американцев, знание фактического материала и близкое знакомство с советскими учреждениями; американцы обеспечили бы, как пишет Гольдер, «тот объективный и спокойный характер изложения, который невозможно требовать от непосредственных участников революции»6. Он неоднократно подчеркивал, что институтские исследования должны быть «объективными» и «научными».
Гольдер обсуждал с Каменевой и Покровским идеи организации совместного Стэнфорд/ВОКС совета директоров института, который он теперь начал называть «Российско-американским институтом». Однако Каменева сказала, что ей необходимо время, чтобы ознакомить с этой идеей работников советских учреждений, и, таким образом, создание официальной организации было отложено. Тем не менее стороны пришли к соглашению в принципе и обсудили перечень тем и кандидатуры авторов первых институтских исследований.
По возвращении в Стэнфорд Гольдер получил от Каменевой письмо, датированное 12 ноября, в котором она сообщала, что показала составленное им краткое содержание про
6 HIR, box 94, folder «Negotiations».

екта в нескольких институтах и что там «неизменно выражали большой интерес к предложению. Кажется, время созрело для того, чтобы предпринимать конкретные шаги в данном направлении»7. Каменева просила Гольдера более детально разработать его предложение, что было необходимо для официальной организации Института и составления программы его работы.
Но вместо того чтобы ждать, пока будут разработаны детали, Гольдер сразу же предпринял первые «конкретные шаги», исходя из предварительного соглашения с Каменевой. В предложении, которое он в письменной форме представил ВОКСу в Москве, он рекомендовал две темы для первых институтских исследований: Февральская революция и «история земельных отношений за последние восемь лет». Несомненно, Гольдер предложил вторую тему, имея в виду Литошенко, и он, Гольдер, должно быть, подал Каменевой идею относительно приглашения Литошенко в Стэнфорд, хотя она, вероятно, и не знала о рукописи 1922 г. (Гольдер и не сказал бы)8. В любом случае, как только он получил письмо Каменевой, он добился того, что ректор Стэнфордского университета назначил Льва Литошенко лектором по истории (Lecturer in History) в Стэн-форде на один год, начиная с 1 июня 1926 г.9
Почему Гольдер выбрал экономиста для проведения первого исследования в Институте? Он сам был историком и начиная с 1914 г. имел тесные личные и профессиональные свя
7HIR, box 94, folder «Negotiations».
8 Каменева, как минимум, знала об интересе Гольлера к Литошенко, потому что Лев Николаевич был включен в список вероятных участников с советской стороны, который Гольлер приложил к своему прелложению. Помимо Литошенко, список включал слелуюшие имена: В. П. Волгин, М. Н. Покровский, А. И. Яковлев, Л. М. Петрушевский, А. М. Гинзбург, Л. Б. Кафенгауз, С. А. Фалькнер, И. Т. Смилга, С. М. Аубровский, И. А. Теолорович, А. В. Чаянов, 3. С. Каиенеленбаум, А. П. Кузовков, Г. Я. Сокольноков, П. П. Гензель,
B. Н. Шретер, Б. А. Плетнев, Е. И. Аанилова, М. А. Рейзнер, А. Н. Тройнин,
C. А. Котляревский, А. Г. Гойхбарг, К. Ралек, А. В. Луначарский, О. А. Каменева, Ф. Н. Петров, С. Ф. Ольленбург, Г. В. Цыпаревич, В. П. Милютин.
9 Рей Лайман Уилбур к Литошенко, 8 лекабря 1925 г. HIR, box 94, folder «Litoshenko».

зи с русскими историками, и можно было бы предположить, что он пригласит в Стэнфорд одного из них или, по меньшей мере, предложит некоторым из них членство в Институте. Однако во время его пребывания в Советской России в 19211923 гг., а затем во время его визита в 1925 г. Гольдер видел, что историки-немарксисты насильно отстранялись от культурной жизни в СССР, многие из них уже потеряли свои должности (или были близки к увольнению). Они оказались вне советской системы и в результате в целом были настроены против власти большевиков.
В противоположность им, экономисты-немарксисты, такие как Литошенко, чьи услуги ценились советским правительством, которое использовало их как «специалистов» и позволяло им применять свой опыт для конструктивного восстановления разрушенной экономики, были профессионально активны и заняты в советской системе. Экономисты-аграрники, в частности, процветали с 1917 г.: исследования по сельскому хозяйству получали шедрую государственную поддержку. Институт сельскохозяйственных исследований А. В. Чаянова при Тимирязевской академии являлся в начале 1920-х гг. исследовательским отделением Народного комиссариата сельского хозяйства10. Приход нэпа, в основе которого лежало желание поддерживать хорошие отношения с крестьянством и обещание развивать сельское хозяйство без принуждения, казалось, сделал положение экономистов-аграрников наиболее надежно защищенным.
Именно таких ученых, которые не были марксистами, но могли сосуществовать с большевистскими властями, Гольдер надеялся привлечь в Институт для исследований «социально-экономических мероприятий» советского правительства с 1917 г. (они действительно преобладали в предложенном Гольдером списке возможных участников работ). Он полагал, что таким образом ему удастся избежать полити-
10См.: SolomonS. Rural Scholars and the Cultural Revolution II Cultural Revolution in Russia, 1928-1931 / Red. Sheila Fitzpatrick. Bloomington, 1978. P. 132. Мои общие рассуждения относительно экономистов-аграрников в 1920-х гг. частично взяты из этой очень хорошей статьи.

ческих проблем и не обидеть большевиков. В своем предложении он писал: «Чисто политические вопросы изучению не подвергаются. Равным образом, по возможности оставляются в стороне и вопросы идеологических предпосылок, лежащих в основе тех или иных мероприятий».
Трудно судить о том, как строго собирался Гольдер придерживаться этого принципа, но если он планировал поручить Литошенко написать исследование «земельного вопроса», очень напоминавшее настоящую рукопись (и последующие события показывают, что это было действительно так), тогда все это мероприятие вело к неприятностям. Основная причина того, что рукопись Литошенко 1922 г. оказалась столь ценной, состоит в том, что она выявляет политические и идеологические факторы, стоящие за аграрной политикой большевиков в 1917-1922 гг.
Ученые-тимирязевиы смогли занять место в советском правительстве частично потому, что их исследовательские интересы были сфокусированы на уровне микроэкономики , главным образом на изучении деятельности небольшой семейной фермы, что позволило им в течение некоторого времени оставаться вне политики. Работа самого Литошенко была такого же типа, однако это не относится к его рукописи 1922 г., которая представляла собой широкое описание процесса формирования аграрной политики и которую он никогда бы не решился опубликовать в Советской России. Его исследование потребовало учета политических и идеологических аспектов принимаемых большевиками решений — и, очевидно, именно подобного рода работу хотелось бы Гольдеру получить для Института от Литошенко.
Кроме того, план Гольдера содержал еше одно противоречие. Гольдер знал (как он писал в 1925 г. об Институте в одном из внутренних документов Стэнфорда), что советские ученые, даже экономисты, «не осмелятся говорить свободно у себя дома», поэтому предполагал, что на Западе они смогут беспрепятственно выражать свое мнение. Он полагал (как писал в том же документе), что «ответственность за выводы,

к которым придут [советские ученые] и их американские коллеги, будет возложена на последних»11. Неясно, как мог он думать, что советские ученые, пишущие на Западе, будут освобождены от ответственности за публикации, подписанные их именами. Более того, в предложении, переданном им в ВОКС, он писал, что «Каждая намеченная к печати работа в рукописи представляется на просмотр компетентного учреждения в СССР». Таким образом, он оставлял открытой дверь для любого рода неприятностей в будущем.
Гольдер не был наивным в отношении большевистской власти, но он, кажется, считал, что, несмотря на все неизвестности и неопределенности его проекта, он должен быстро двигаться вперед, пока есть возможность, и попутно разрешать возникающие сложности. Он осознавал опасность, скрывающуюся под поверхностью нэпа. Иначе в своем письме Каменевой от 27 декабря 1925, в котором он сообщил ей о назначении Литошенко на факультет Стэнфордского университета, он не счел бы необходимым попросить ее, чтобы она «поддержала его [Литошенко] в решении принять назначение и убедила его в том, что ему нечего бояться»12.
Литошенко и его жена, Елена Александровна, прибыли в Стэнфорд 24 июня 1926 г. Неделю спустя Гольдер писал Покровскому: «Я хочу поблагодарить Вас за то, что вы прислали к нам профессора Литошенко, который уже прибыл и теперь работает»13. Через год Литошенко с помощью Линкольна Хатчинсона закончил рукопись на 593 страницах, посвященную аграрной политике большевиков с 1917 г. по 1927 г.14
"Программа изучения русской революции. HIR, box 94, folder «Pokrovsky».12 HIR, box 94, folder «Negotiations».
13 Гольдер Покровскому, 30 июня 1926 г. lb., box 95, folder «Pokrovsky».
14 Эта рукопись называлась «Аграрная политика в Советской России до принятия пятилетнего плана». В переплетенном переводе на английский язык, который хранится в Архиве Гувера, авторами указаны Литошенко и Хатчинсон, причем последний редактировал и переводил весь локумент. Однако Литошенко был основным автором и первоначально в опубликованной книге должно было стоять только его имя. Собрание Л. Н. Литошенко в архиве Института Гувера, 6 коробок.

Рукопись 1927 г. является расширенным вариантом истории, предлагаемой в настоящей рукописи, и сохраняет ту же основную интерпретацию раннего послереволюционного периода. Однако ее общая тональность значительно мягче, так как предполагалось, что это будет совместная с советским правительством публикация. Этот факт, а также включение большего числа простых статистических данных, несомненно, явилось попыткой продемонстрировать «объективность» и делает вторую рукопись в целом менее интересной, чем первая. Тем не менее, как обзор советской аграрной политики в течение всего времени вплоть до сталинской «чрезвычайщины» и как изложение интерпретации Литошенко перспектив нэпа, это — ценный документ.
Так же как и в предлагаемой рукописи, Литошенко резко критиковал аграрную политику большевиков в эпоху военного коммунизма, а нэп он представлял в стиле Бухарина, показывая, что Ленин в последние годы жизни кардинально изменил свои взгляды на весь процесс строительства социализма. При таком крутом повороте взглядов основатель советского большевизма избрал концепцию «эволюционного» перехода к социализму; ее ядро — идею «мирного сотрудничества с крестьянством» — Литошенко считал «наиболее важной составляющей всей схемы "ленинизма"» (с. 316). (Здесь и далее указаны страницы рукописи. — Рел.)
Возможно, что эти и другие места рукописи были лишь сознательной попыткой привлечь внимание бухаринского крыла партии (тогда набиравшего силу в Москве), завуалировав рукопись бухаринским «ленинизмом». Если же это не так, в рукописи есть много других мест, которые совершенно ясно показывают, что автор вряд ли был истинным бухаринцем. Литошенко обнаружил одно из основных противоречий нэпа, которое, по его мнению, делало нэп неподходящей программой для дальнейшего экономического развития СССР. Политика советского правительства, писал он, направлена на то, чтобы препятствовать расслоению крестьянства при помоши прогрессивного налогообложения и контроля за ценами, что подавляет желание крестьян расширять производство. И пока

государство направляло свою политику против верхних слоев крестьянства, т. е. против владельцев крупных личных хозяйств, оно сохраняло мелкомасштабное хозяйство (или мелкофермерское умонастроение) и, таким образом, сдерживало создание годных для продажи сельскохозяйственных излишков, которые были необходимы для индустриализации.
По мнению Литошенко, решение проблемы состояло в том, чтобы позволить дифференциации благосостояния на селе идти своим путем: «Теперь ясно, что вопрос не может быть решен ни дополнительным наделением, ни выселением избыточного населения, ни пропагандой интенсификации, ни помощью государства. Параллельно с этими паллиативными средствами должны быть открыты также пути для естественных процессов экономического расслоения крестьянства, обеспечивающих возможность для возникновения более крупных хозяйственных единиц и для свободы перемещения... Логика индустриализации, какой она планировалась... неизбежно проводила к признанию необходимости устранения препятствий в ограничении доходов крестьянства, но такая логика еще не была официально признана» (с. 593).
Некоторые руководители призвали к решению этой проблемы путем коллективизации сельского хозяйства, однако эти планы, казалось, были отвергнуты внутри партии: «Замена 23 миллионов индивидуальных ферм государственными хозяйствами считается неосуществимой мечтой, и любая попытка провести такую замену угрожает возникновением голода и дальнейшей дезорганизацией социалистической промышленности» (с. 58). Однако идеологические убеждения большевиков помешали развитию капитализма на селе, и большевики настояли на принятии полумер, направленных на постоянную социализацию сельского хозяйства и на «подчинение деятельности миллионов индивидуалистических земледельцев обшим задачам планового государственного хозяйства» (с. 593).
Литошенко скептически относился к тому, что правительство сможет продолжать проведение этой политики на селе и одновременно осуществлять индустриализацию, необходимую

аля движения страны вперед. В 1927 г., когда он заканчивал свое исследование, период реконструкции советской экономики близился к завершению, поскольку многие отрасли советской промышленности вышли на довоенный (до 1914 г.) уровень выпуска продукции. Это было достигнуто, конечно, на базе существующих предвоенных заводов и оборудования; дальнейший рост промышленности требовал дополнительных капиталовложений. Литошенко считал, что советская экономика находится на распутье: «Ближайшее будущее должно показать, возможно ли развитие народного хозяйства на основе этой формулы или сама формула радикально изменится под влиянием естественного хода событий» (с. 593).
После завершения работы Литошенко и его жена покинули Стэнфорд и направились на восток, в Вашингтон, где Литошенко ознакомился с собранием библиотеки конгресса, и
далее в Нью-Йорк, а затем отплыли в Европу15.
* * *
В тот период, когда Литошенко завершал свое исследование, Гольдер получил известие о новом гранте из фонда Рокфеллера, который вместе с равноценным грантом из Стэнфорда составлял 23 500 долл. ежегодно в течение следующих пяти лет и был предназначен для поддержки Российско-американского института. Это было как раз время для официального оформления Института путем создания совместного (Стэн-форд/СССР) совета директоров, подписания договора с советскими учеными на проведение исследований, на приезд в Стэнфорд и организацию издания институтских исследовательских работ. Первой из них была работа Литошенко. Это означало, что нужно было снова ехать в Москву.
Гольдер и Хатчинсон приняли приглашение ВОКСа присутствовать на праздновании 10-й годовщины Октябрьской рево
,5В Нью-Йорке Литошенко попытался — но неизвестно, насколько успешно, — найти своего бывшего учителя Иосифа Марковича Гольлштейна (18691939), хорошо известного ло революции экономиста, который эмигрировал в США в 1918 г. Будучи профессором политэкономии на юридическом факультете Московского университета (с 1906 г.), Гольдштейн обучал Литошенко, а также, среди других его сверстников, Л. Б. Кафенгауза и Л. Н. Юровского.

люиии. По прибытии в Москву, они сразу же заметили существенные политические перемены, которые происходили в стране, когда левая оппозиция Троцкого, Каменева и Зиновьева была уже почти разгромлена сталинско-бухаринским блоком. В результате не удалось согласовать работу с ВОКСом, где Каменева (а ее брат и муж были во главе потерпевшей поражение оппозиции) «имела большие неприятности», по выражению Голь-дера16. Более того, вопрос о крестьянской политике был в центре внутрипартийной фракционной борьбы, и это делало неясным будущее рукописи Литошенко.
Гольдер почувствовал неловкость ситуации в ВОКСе, где было принято решение передать рукопись Валериану Осин-скому, главе иентрального статистического управления. Это был тот самый Осинский, который в период военного коммунизма состоял в Комиссариате по продовольственному снабжению и чье имя связывалось с некоторыми наиболее радикальными мероприятиями начальной аграрной политики большевиков, в том числе с планом «государственного регулирования сельского хозяйства», представленным к концу 1920 г. В рукописи 1927 г. Литошенко характеризует «великую кампанию» Осинского как наиболее утопическую из всех большевистских аграрных программ до отступления к нэпу (хотя он делает это с менее явным пренебрежением, чем в данной рукописи). И, по иронии судьбы, именно Осинскому теперь предстояло решать судьбу рукописи. (Можно предположить, что он имел личные мотивы препятствовать публикации, хотя ни в одном из документов об этом не упоминается.)
Со времени перехода к нэпу Осинский присоединился к Бухарину как к одному из наиболее умеренных большевиков в области аграрной политики и, возможно, обнаружил в рукописи многое, чему симпатизировал. Однако даже несмотря на то, что «анти-крестьянская» левая оппозиция прибли-
16 Локлалная записка Гольлера, без указания латы, алресованная Рею Лайма-ну Уилбуру, по поволу его визита в Москву в 1927 г. HIR, box 94, folder «Agreement*. — Приволимое злесь описание переговоров 1927 г. основано на этой локлалной записке и сопутствующих локументах, за исключением тех случаев, когла лелается спеииальное примечание.

жалась к своему поражению во второй половине 1927 г., вопрос о крестьянской политике вызвал такие разногласия, что даже бухаринское крыло партии, которое вскоре откололось от своих сталинских союзников именно из-за этого вопроса, уже не чувствовало себя в безопасности. Как писал Гольдер, «борьба внутри партии достигла той стадии, когда ее члены не вполне уверены в том, на чьей они стороне и что им делать. То, что сегодня является хорошей коммунистической теорией, завтра может оказаться непростительной ересью».
В первые месяцы 1927 г. коллеги Литошенко — экономисты-аграрники — подверглись нападкам со стороны так называемых аграрников-марксистов за то, что сосредотачивали внимание на мелких товаропроизводителях (в противоположность колхозам). Эти аграрники-марксисты — «младотурки» в области сельскохозяйственных исследований — были в основном недавними выпускниками Тимирязевской академии. Это был первый «залп» того развернувшегося в 1928 г., в начале «культурной революции», наступления на ученых-немарксистов. Когда Литошенко вернулся в Москву в конце 1927 г., он увидел, что его коллеги отступили. Он хотел как-то уладить дела, но его рукопись препятствовала этому. Что бы Осин-ский-экономист ни думал о ней, Осинский-политик не мог одобрить ее публикацию в такой острый момент.
В центре переговоров, которые вел Гольдер в Москве, было два взаимосвязанных вопроса: приемлемость рукописи Литошенко и создание административной структуры для Института, что включало очень важный момент: разработку процедуры редакции институтских публикаций. Что касается исследования Литошенко, то Осинский уверял, что он найдет в нем серьезные недостатки, и Гольдер и Хатчинсон обнаружили, что куда бы они ни пошли, везде уже знали об этом мнении Осинского. Одновременно Гольдер вел изнурительные переговоры по поводу организации Института с Осинским, Покровским, Каменевой и Федором Ротштейном из Комиссариата иностранных дел.
Для Гольдера было крайне необходимо перед отъездом из СССР добиться официального соглашения между Стэнфор

дом и Советским правительством. Без такого документа было бы почти невозможно убедить ученых-немарксистов, подобных Литошенко, в том, чтобы они поехали в Стэнфорд, написали и опубликовали свои научные труды, не опасаясь каких-либо форм преследования со стороны правительства. Среди ученых, которых Гольдер намеревался пригласить в ближайшее время, наибольшей известностью пользовались экономисты Лев Борисович Кафенгауз, который должен был разработать «Историю промышленности в России, 1917-1927 гг.», и Леонид Наумович Юровский — ему предстояло изучить денежную политику в России. Среди них также были два ученых из Комиссариата просвещения: Николай Иванович Леонов — темой его исследования стала советская национальная политика — и Сергей Александрович Зилов, изучавший положение женщин и детей в СССР.
В 1925 г. Гольдер уже беседовал с этими и другими учеными об их участии в работах будущего Института и его предложение было встречено с энтузиазмом. Но теперь, в 1927 г., было очевидно, что политическая атмосфера внутри страны этот энтузиазм поубавила, а события в Европе побудили их настороженно относиться к любому сотрудничеству с иностранцами: разрыв дипломатических отношений с Англией в мае 1927 г. и убийство двумя неделями позже советского посланника в Польше наряду с прочими событиями стали основой поощряемого правительством военного психоза. Гольдер так писал об этих ученых: «Как только мы приглашали их к сотрудничеству, их первый вопрос был о том, какие мы можем дать им гарантии того, что их работа с иностранцами не будет рассматриваться как шпионаж и не навлечет на них неприятности». Они опасались, что за время отсутствия в Москве, они, как минимум, потеряют свои должности. Им необходима была уверенность в том, что их пребывание в Стэнфорде будет официально считаться «научной командировкой», а это могло быть гарантировано лишь в том случае, если бы Гольдеру удалось связать ВОКС (и, следовательно, Комиссариат иностранных дел) официальным соглашением.
Однако не только беспартийные ученые не чувствовали себя в безопасности. Проведя несколько недель в хождениях по пра- 6 1

вительсгвенным учреждениям, Гольдер понял, что «страх поселился» среди советских служащих. Даже нарком иностранных дел Г. Чичерин и его заместитель М. Литвинов давали уклончивые ответы. В своем дневнике Гольдер записал: «Созлается впечатление, что все боятся взять на себя ответственность»17.
Среди организационных вопросов самым острым был вопрос о разрешении редактирования институтских публикаций. Гольдер, стремясь сохранить авторские права, предложил, что в случае возражений (неважно, с российской или американской стороны) по поводу содержания рукописи возражающая сторона пишет и публикует в качестве приложения к исследованию опровержение (объемом не более 10% от оригинальной рукописи). Осинский и Ротштейн высказались за создание «смешанной арбитражной комиссии» для выработки «нейтральной линии», а Гольдер, конечно, не мог согласиться с таким заявлением. ВОКС предложил оставить вопрос о редакционном разрешении открытым, но Гольдер отклонил это, предвидя «бесконечные диспуты и трудности с каждой рукописью»18.
После длительных переговоров Гольдер уехал из Москвы с пустыми руками. 14 ноября, из Риги, он написал Чичерину: «Несмотра на все приложенные усилия, из моей миссии в России ничего не вышло»19. Однако, возвратившись в Стэнфорд и просто не желая отказываться от всего, за что он боролся, Гольдер решил согласиться с проектом соглашения, который он разработал в Москве с Осин-
17Бумаги Гольдера, запись в лневнике от 11 ноября 1927 г. HiR, box 4.
18 На самом деле 14 октября Коллегия наролного комиссариата иностранных лел (НКИЛ) обсуждала такой вариант соглашения со Стэнфордом и постановила «считать возможным согласиться с предложением проф. Голь-дера». Этот пересмотренный вариант предусматривал исключение условия, которое руководство считало неприемлемым т.е. обязательство, что ученым Института оно обеспечивает «полную свободу в формулировке результатов исследований». ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, д. 80, л. 111, 141. Постановления НКИЛ было недостаточно для Каменевой, которая 31 октября написала Чичерину и остальным членам Коллегии НКИЛ, требуя официального решения по данному делу. Там же, л. 139.
19 Там же, л. 176. В тот же самый день Гольдер написал Ротштейну: «Я разочарован, что хорошее дело породило плохой коней». HIR, box 94, folder «Agreement».

ским и Ротштейном (от 9 ноября) и в котором не упоминался вопрос арбитражного решения редакционных споров, «исходя из предложения», как это сформулировала Каменева, «что таковые либо не возникнут совсем, либо вырешатся благополучно по обоюдному соглашению».
5 января 1928 г. Гольдер телеграфировал в Москву о том, что он принимает соглашение Стэнфорд/ВОКС. Политбюро одобрило проект 20 января, и в тот же самый день Каменева в телеграмме в Стэнфорд подтвердила свое одобрение. Это было официальным учреждением Российско-американского института20.
* * *
Как Гольдер понимал, чтобы проверить действие соглашения Стэнфорд/ВОКС, нужно тотчас пересмотреть рукопись Литошенко и подвергнуть испытанию вопрос арбитража. Поэтому первоочередной задачей стало обеспечение приезда Литошенко в Стэнфорд, где он переработал бы свой труд в соответствии с предложениями Осинского21.
Однако развитие событий в СССР препятствовало реализации даже этих скромных планов. Нехватка поставок зерна привела в январе и феврале к вводу чрезвычайных мер, напоминавших изъятие зерна в период военного коммунизма. Это было только первым из серьезных шагов, которые в конце 1929 г. привели советское руководство к попытке осуществить коллективизацию сельского хозяйства и, таким обра-
20ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, л. 125, л. 51-51 об., 60-61; HIR, box 94, folder «Kameneva». В письме Каменевой от 9 января Гольлер написал, что, как только она сообщит о своем олобрении, он вышлет ей на полпись лве копии соглашения от 9 ноября, олну из которых она лолжна булет вернуть в Стэн-форл (хотя Гольлер лазал ей возможность не полписывать их ло его возвращения в Москву в слелуюшем голу). В архивах Гувера нет ни олной полпи-санной копии, как нет и никаких свилетельств того, что Гольлер послал ей обещанные копии.
21 Гольлер написал Каменевой, что необхолимо, чтобы Литошенко приехал в Стэнфорл к осени. HIR, box 94, folder «Kameneva». В письме от 10 января 1928 г. он также сообщил Литошенко о его назначении в Стэнфорлский университет на 1928-29 акалемический гол. lb., folder «Litoshenko». Зилов лолжен был приехать в Стэнфорл в ближайшие несколько месяцев, а Юровский — к лету.

зом, реализовать то, что Литошенко назвал «неосуществимой мечтой».
Нельзя сказать, что проект зашел в тупик в первые два месяца 1928 г., однако общая тенденция развития событий была уже угрожающей и еше более усугубилась в марте, когда было объявлено о заговоре 53 инженеров, в основном из рядов беспартийной технической интеллигенции, которые обвинялись в саботаже и измене и осуждены в мае по так называемому Шах-тинскому делу. Это был первый из серии подобных «заговоров», ставших символом ксенофобии в сталинский период. Очевидно, в предыдущий год в воздухе уже сильно пахло грозой, поскольку ученые, к которым обращался Гольдер, уже опасались обвинения в шпионаже. Но Шахтинское дело возвестило о новом этапе. Вся беспартийная интеллигенция, так называемые «буржуазные специалисты», во всех областях начали ошущать давление. Аграрники-немарксисты оказались в числе наиболее уязвимых не только из-за споров по поводу аграрной политики, но также и потому, что среди них в большей степени, чем среди других советских ученых, поощрялись научные контакты с иностранными учеными и ценилась хорошая репутация их работ за рубежом. Такие связи с иностранцами стали считаться почти преступными.
Под влиянием политизации исследований села в 19271928 гг. (изнутри —в виде нападок со стороны аграрников-марксистов, и снаружи — в виде давления, явившегося результатом возврата сталинского руководства к жестким методам управления в сельском хозяйстве) ученые-тимирязевцы отошли от исследований, объектами которых были мелкотоварные производители и семейные фермы, считавшиеся ими костяком сельской экономики. Они переключили свое внимание на крупные совхозы и колхозы. Однако они не старались переделать себя под «пролетарских ученых» — скорее, отступая, как казалось, в более безопасное убежище, каким была статистика, пытались представить себя «как далеких от политики ученых»22. Литошенко принял участие в этом движении,
Solomon. Op. cit. P. 144.

но его рукопись не могла считаться внеполитической. Уже 4 января 1928 г. он написал Гольдеру о своей «непрерывной моральной депрессии»23.
Это обшее направление осложнило дело Литошенко и его просьбу о разрешении вернуться в Стэнфорд. Каменева написала о нем Осинскому 15 февраля: «Его работа в первую поездку, кроме вреда, ничего не принесла... С другой стороны, представление иностранца об авторском праве настолько ясно, что убедить Гольдера в том, что работу Литошенко может переделать другой профессор, будет чрезвычайно трудно». Литвинов, отвечая на ее просьбу об оказании помоши, согласился с ней, что вопрос скоро должен решиться так или иначе, но НКИД «не может брать на себя инициативы постановки вопроса в соответствующих инстанциях»24.
Между тем в Стэнфорде Гольдером овладела идея вызволить Литошенко из СССР. 9 марта Литошенко написал Гольдеру, что его дело рассматривалось, и ВОКС передал решение вопроса относительно его визы Осинскому. Примерно через месяц Литошенко еше в одном письме сообщил, что Осинский требует переделать рукопись до поездки Литошенко в Стэнфорд. Осинский обешал прочитать рукопись в апреле, а в мае и июне вместе с Литошенко поработать над переделками, после чего Литошенко мог ехать в Стэнфорд, чтобы совместно с Хатчинсоном составить окончательный вариант. Каменева подтвердила это в телеграмме к Гольдеру от 4 апреля25.
8 мая Гольдер получил телеграмму от Сергея Треваса, сотрудника ВОКСа, ответственного за отношения с США, в
23HIR, box 94, folder «Litoshenko». Последующие письма к Литошенко и от
него полностью взяты из этой папки.
24ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, л. 104, л. 17-17об., 27.
25HIR, box 94, folder «Kameneva». 21 марта Осинский локлалывал по этому лелу Американской Комиссии UK, где было принято решение, среди прочего, что Литошенко должен завершить пересмотр и внести исправления в свою работу в Москве до поездки в Америку; что Зилов и Калистов — двое других ученых, которых Гольдер намеревался пригласить в Стэнфорд, — не являются достойными кандидатами; и что должна быть привлечена Коммунистическая Академия к отбору «соответствующих товарищей» для работы в Стэнфордском университете. ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, д. 104, л. 35.

которой сообщалось о положительном решении дел Литошенко и Юровского26.
Однако ничего из этого не вышло. 14 июля Литошенко пожаловался Гольдеру, что Осинский все еше не прочел его рукопись, несмотря на еженедельные напоминания. 26 августа Литошенко удалось сообщить, что Осинский разрешил ему переработать рукопись. Переработанную рукопись Осинский собирался просмотреть после своего возвращения из отпуска. Но по-прежнему ничего не произошло.
Во второй половине 1928 г. положение аграрников-немарксистов значительно ухудшилось. В последние месяцы года началась «тряска» в Тимирязевской академии с резкими выпадами против чаяновского института по изучению сельского хозяйства. К тому времени «культурная революция» началась уже всерьез, и из каждой академической области изгонялись «буржуазные специалисты».
4 октября Гольдер послал телеграмму Литошенко, состоящую из одной строки: «ПРИЕЗЖАЙ С РУКОПИСЬЮ ИЛИ БЕЗ НЕЕ».
Литошенко ответил ему в письме от 8 октября, что неразумно пытаться уехать из Москвы без рукописи. Он сообщил также, что Осинский был единственным, кто мог решить «эту сложную проблему», и что он отказался читать переработанную рукопись и передал ее Ивану Теодоровичу, возглавлявшему новый Международный сельскохозяйственный институт27.
Uenb событий начала отрицательно сказываться на здоровье Литошенко. «Я даже заболел нервным расстройством от всей этой истории и чувствую себя теперь довольно плохо», — писал он. Гольдер решил предпринять необычный шаг и послать
26HIR, box 94, folder «Kameneva». Зилову не разрешили поехать, и в олном из послелуюших писем из ВОКСа Гольлеру сообщалось, что причиной этого стали сомнения в способности Зилова написать исслелование о положении женшин и летей в СССР. См. также: Каменева Осинскому, 15 февраля 1928 г. ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, л. 104, л. 17-17об. 27 Так же, как и Осинский, Теолорович был срели наиболее сильных сторонников раликальных мер на селе в периол военного коммунизма и, полобно ему, был связан с «умеренными» в крестьянской политике в периол нэпа. Его институт не был частью системы Коммунистической Акалемии.

телеграмму Чичерину (30 октября), в которой он умолял его разрешить выезд из Советского Союза Литошенко с женой и взывал к заинтересованности наркома в развитии отношений с правительством США: «ЗАДЕРЖКА ИХ ПРИЕЗДА НЕПРАВИЛЬНО ПОНИМАЕТСЯ И ПОЛУЧАЕТ ПЛОХУЮ ИНТЕРПРЕТА-
иию»28.
Телеграммы Гольдера причиняли неудобство НКИД, где Ротштейн почти каждый день получал телефонные запросы от Литвинова. «Дело действительно принимает скандальный оборот», — писал Ротштейн Каменевой 13 октября. «Дело, повидимому, застряло в высшей инстанции, и его некому там протолкнуть». Он советовал ей обратиться к Литвинову и В. В. Куйбышеву, отвечавшим за отношения с Америкой29.
19 октября Коллегия НКИД решила поддержать просьбу Литошенко о поездке в Америку и вынести вопрос на Политбюро30. На следующий день Литвинов представил вопрос в письме к Сталину (копии — членам Политбюро). Он подробно изложил историю создания Института, в которой «ВОКС до сих пор не удалось выполнить ни одного из принятых им на себя по соглашению обязательств...». Он отметил, что неловкость ситуации усугублялась тем, что Герберт Гувер теперь был кандидатом в президенты США. С другой стороны, как доложил Литвинов, Осинский оценил рукопись Литошенко как «весьма неудовлетворительную».
«Вследствие отзывов т. Осинского о книге Литошенко имеется опасение, что при приезде в Америку Литошенко будет давать или писать неблагоприятные для нас отзывы о сельском хозяйстве. Имеются также опасения, что Литошенко не вернется больше в СССР, тем более, что он хочет ехать обязательно с женою, хотя с другой стороны он уже раз ездил с женой в Америку и все-таки оттуда вернулся. Принимая, однако, во внимание, что мы уже отказывали в разре-
2eHIR, box 94, folder «К».
29ГЛРФ, ф. 5283, оп. 1а, д. 104, л. 96-96 об.
30 Там же, л. 117. В этом решении НКИЛ призывалось к дальнейшей проверке рукописи Литошенко и подчеркивалось, что Литошенко поедет в Стэнфорд не как представитель СССР.

шении выезда другим ученым, которых приглашал Стэнфор-дский университет, и что в Америке создается впечатление о невыполнении нами взятых на себя обязательств, НКИД склоняется к мысли о необходимости скорейшего разрешения выезда Литошенко. НКИД при этом учитывает и тот пункт соглашения, по которому Стэнфордский университет не имеет права выпускать от имени "Русского Института" каких-либо книг, не получивших одобрения советской стороны. Нет поэтому оснований бояться издания от имени Института книги Литошенко без наших исправлений. Возможность же невозвращения Литошенко в СССР не может быть признана большим бедствием».
На основании изложенного, Литвинов просил от имени НКИД чтобы Литошенко разрешили поехать в Америку и чтобы Теодоровичу дали указания ускорить рассмотрение рукописи31. Это письмо, согласно сообщению представителя ВОКСа, не получило «никакого конкретного ответа, за исключением указания Секретариата UK, что этот вопрос подлежит компетенции Американской Комиссии ЦК»32. Дело застряло в высших инстанциях, а без положительного решения сверху Литошенко не мог покинуть страну.
Смертельным ударом по Российско-американскому институту явилась следующая телеграмма от Каменевой, датированная 15 ноября: «НЕ МОЖЕМ ПОЛУЧИТЬ РАЗРЕШЕНИЯ НА ВЫЕЗД ЛИТОШЕНКО В АМЕРИКУ»33.
На следующий день Литошенко написал письмо Гольдеру, в котором он объяснил подоплеку отказа. Теодорович прочел рукопись и хорошо отозвался о ней, посоветовав внести лишь небольшие изменения34. Однако, как писал Лито
31ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, л. 104, л. 98-99. Литвинов также просил утвердить назначение в Совет директоров по рекомендации ВОКСа: Осинского, Покровского и Ротштейна.
32Ю. В. Мальцев М.А. Трилиссеру, 8 августа 1929 г. Там же, д. 125. л. 51 об. 33HIR, box 94, folder «Kameneva».
34 Это подтверждено в письме Каменевой к Борису Сквирскому, 24 ноября 1928. ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, д. 104, л. 104; Каменева к Секретариату UK, 15 марта 1929 г. Там же, д. 125, л. 36-36 об.

шенко: «Дело в том, что кому-то не нравится учреждение института и, желая вызвать разрыв договора по Вашей инициативе, хотят пока затягивать дело и чинить всякого рода препятствия».
Литошенко посоветовал Гольдеру не прекращать работу по соглашению и приехать в Москву как можно скорее. Он закончил письмо: «Вы не можете себе представить, как мы оба с женой расстроены плохим оборотом дела. Каждую неделю мне обешают дать ответ и так тянется уже несколько месяцев. Нервы у меня пришли в самое ужасное состояние, и я почти совсем не могу работать. Теперь ровно год, как Вы были в Москве. Если бы Вы сейчас появились здесь, я прямо бросился бы Вам на шею. Жить в Москве по сравнению с прошлым годом в нравственном отношении стало еще хуже».
Гольдер получил письмо Литошенко, когда сам был привязан к постели из-за болезни, которая была значительно хуже, чем он предполагал. То, что Гольдер считал сильной простудой, на самом деле оказалось запушенным раком легких. Ему оставалось жить лишь несколько недель, хотя ни доктора, ни его друзья, ни родственники не решались сказать ему об этом. В одном из его последних писем, посланном 4 декабря неофициальному представителю СССР в Вашингтоне, видна вся глубина его гнева и разочарования: «Уверяю Вас, что для меня было бы большим ударом узнать, что проект, над которым я работал несколько лет, невзирая на разного рода противодействие, провалился, а я не вижу никакого выхода. Как только я встану на ноги, а это будет не ранее Рождества, я организую встречу заинтересованных лиц, занимающих ответственные посты, и ознакомлю их со сложившейся ситуацией. Я знаю, они согласятся с тем, что бесполезно продолжать попытки наладить работу Российско-американского института. Неизбежный вывод, который будет сделан, состоит в том, что Советское правительство отказалось от сотрудничества с группой ученых, связанных с Гуверовской военной библиотекой и Стэнфордским университетом в области научных исследований, представлаюших интерес для обеих стран. Это не предсказывает ничего хо

рошего советско-американским отношениям в более широкой сфере деятельности»35.
Через четыре недели Гольдер умер.
Литошенко был потрясен известием о смерти Гольдера. Оно, должно быть, усилило чувство изоляции и незащищенности, которое он испытывал и которому суждено было еще более обостриться в 1929 г. В апреле состоялась конференция марксистско-ленинских научно-исследовательских учреждений, резолюция которой по задачам марксистской науки в области сельского хозяйства содержала следующий пункт: «Конференция считает необходимым вести самую решительную борьбу против буржуазных теоретиков (Кондратьев, Литошенко и др.), которые выступают в качестве апологетов капиталистического развития деревни, изображая кулаков в качестве "носителей прогресса" и сопротивляясь проводимому партией наступлению на капиталистические элементы деревни»36.
Преемником Гольдера в Гуверовской библиотеке стал Гарольд Фишер, профессор русской истории в Стэнфордском университете. Фишер тоже работал в Москве в АРА во время голода, и тогда-то он познакомился с Литошенко.
35 Гольлер Сквирскому, HIR, box 94, folder «S». Стремление Гольлера установить связь, по советскому мышлению, межлу булушими официальными советско-американскими отношениями и сульбой своего собственного проекта получило зарял энергии в ноябре 1928 г., когла Гувер был избран Презилентом США. Каменева, переалресовывая письмо Гольлера к Сталину, отмечала, что лело Аитошенко «принимает чрезвычайно серьезный характер. Конечно, Гольлер жонглирует именем Гувера, но с лругой стороны, елва ли он ему об этом не локлалывает». Каменева попросила лальнейших указаний по лелу. ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, л. 104, л. 152-153. 36См.: Резолюция конференции марксистско-ленинских научно-исслело-вательских учрежлений о залачах марксистской науки в области аграрного вопроса по локлалу А. Н. Крицмана // На аграрном фронте. 1929. N№. 8. С 105. По словам Naum jasny, олним из технических приемов кампании по лискрелитаиии экономистов-немарксистов, таких как Чаянов и Конлрать-ев, было упоминание их имен в связи с Аитошенко, которого считали значительно более правым. Jasny N. Soviet Economists of the Twenties: Names to Be Remembered. Cambridge, 1972. P. 174-175, 196. См., например, отзыв в книге «Конлратьевшина» (М., 1930. С. 114.): «Такие яркие контрреволюционеры, как Аитошенко и Конлратьев», а также: Против конлратьевшины. М., 1931. С. 12.

В течение зимы и весны 1929 г. Фишер пытался сделать прорыв посредством письменной атаки из Стэнфорда37. Когда это не принесло никаких результатов, он решил поехать в Москву, чтобы самому до конца разобраться в деле. Его приезд в августе 1929 г. совпал со временем расцвета сталинских нападок на бухаринское крыло. Он нашел Бухарина «публично опозоренным», а Осинского — в «полуопале» из-за их «правых ересей». В ВОКСе Каменеву вынудили уйти с занимаемой должности, и вся организация была в состоянии «внутреннего смятения». Куда бы Фишер ни обращался, он сталкивался с официальными лицами, практически парализованными неуверенностью и страхом38.
Неудивительно, что в этой отравленной политической атмосфере Фишер обнаружил, что ученые не хотят не только сотрудничать, но даже обратиться за разрешением на выезд за границу. Что же касается дела Литошенко, то несколько советских официальных лиц выразили Фишеру сожаление по поводу того, что именно Литошенко был выбран в качестве автора первого институтского исследования. Литвинов сказал Фишеру, что для того, чтобы Литошенко смог получить паспорт, было оказано такое давление, что некоторые люди стали относиться к нему с подозрением. Фишер обсудил положение с Литошенко, ко
37 Сознавая, что на запросы Фишера следует дать ответ, но не обладая достаточной властью, чтобы принимать решения, Каменева в отчаянии оказывала давление на руководство, призывая их как можно скорее решить судьбу договора между Стэнфордом и ВОКСом. См. ее переписку с Секретариатом UK, Кагановичем, Литвиновым и Микояном. ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, д. 125, л. 29, 30, 32, 36-36 об., 42, 43.
38 Фишер Уилбуру, 2 декабря 1929. HIR, box 29, folder «Committee on Russian Research». Нижеследуюшие сведения о поездке Фишера взяты в основном из этою послания. Временный преемник Каменевой в ВОКСе Ю.В. Мальиев обратился к Сталину (13 августа) накануне приезда Фишера в Москву с просьбой избавить его от волокиты: «Это дело в полном смысле этого слова совершило кругосветное путешествие от НКИЛ и дальше, чуть ли не по всем Отделам UK, чтобы в конечном итоге возвратиться обратно в НКИЛ абсолютно без каких-либо результатов». Вся эта «бумажная кутерьма» угрожает «возбужлать в влиятельных американских кругах недовольство...». ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, д. 125, л. 53-53 об.

торый считал, что нужно продолжать дело, поскольку было поздно поворачивать назад: ушерб уже нанесен и в текущий момент простой отказ не принес бы ничего хорошего ни Литошенко, ни Институту. Фишер сказал Литвинову, что Литошенко уже написал свою работу и что «нельзя менять авторов в середине книги, как каменщиков»39.
5 сентября, когда Фишер был в Москве, Литошенко снова отказали в визе40. По словал Фишера, в Комиссариате иностранных дел его спросили «действительно ли вопрос стоит: Литошенко или ничего?» «Я ответил, — писал Фишер, — что вопрос заключается в том, собираются ли они выполнять соглашение или нет». На самом деле, в то время у них уже не было намерений выполнять соглашение, однако они хотели, чтобы инициатором разрыва был Фишер. Он понимал это и снова, при поддержке Литошенко, не попался на удочку.
После отъезда Фишера из Советской России Москва наконец проявила инициативу и расторгла договор между Стэнфордом и ВОКСом. В очередной раз, отвечая на просьбу ВОКСа принять на себя это дело, Литвинов послал Молотову письмо от 9 октября (копии — членам Политбюро). В этот раз Литвинов даже не делал попытки спасти Русский институт: «Поскольку НКИД и ВОКС не в состоянии добиться выполнения... ни одного из обязательств, принятых им по договору... НКИД считает необходимым радикально ликвидировать дело, известив Стэнфордский университет о расторжении соглашения»41.
«Надлежащие инстанции» согласились. 4 ноября, Ф. Н. Петров, новый директор ВОКСа, написал Фишеру, что ВОКС
39 Через несколько лет это утверждение Фишера оказалось ошибочным, но он не мог предвидеть, что при Сталине написание научных трудов трансформируется в своего рода кладку кирпича.
40 ВОКС порекомендовал Литошенко ходатайствовать о разрешении поехать за границу и попросил ГПУ дать положительный ответ на его заявление. См.: Мальцев Трилиссеру 8 августа 1929 г. Там же, л. 51-51 об. Трилиссер ответил по телефону Мальцеву, что у ГПУ нет полномочий принимать решения по этому делу и посоветовал обратиться в UK. Это побудило Мальцева написать Сталину письмо от 13 августа, цитированное выше.
41 Там же, л. 60-61.

превысил свои полномочия, заключив в январе 1928 г. соглашение со Стэнфордом, поскольку не имел права давать разрешение на визы. В этом письме Петров выражал свое «глубочайшее сожаление» по поводу того, что БОКС вынужден денонсировать соглашение, и приносил извинения за «все неприятности, которые мы доставили Вам и Вашему университету»42.
2 декабря Фишер написал в своем письме ректору Стэн-фордского университета: «Российско-американский институт... теперь распался».
Дело Института было завершено, а неприятности у Литошенко только начинались. В СССР шла «охота на ведьм». В октябре «Правда» опубликовала материал Владимира Милютина с нападками на Литошенко. В этом материале Милютин цитировал одно из выступлений Литошенко начала 1920-х годов: «Земля будет в руках тех, кто сильнее, кто благодаря упорному труду и любви к собственности сможет преодолеть все разрушительные последствия революции. Наша аграрная структура будет далека от всех видов социализации»43.
Когда по инициативе сталинского руководства начался «великий перелом», в декабре в комиссариатах сельского хозяйства и финансов приступили к всеобщей чистке. На конференции агрономов-марксистов, состоявшейся в декабре, Сталин заявил, что он не понимает, «почему теории "советских" экономистов типа Чаяновых должны иметь свободное хождение в нашей печати...»44.
Литошенко решился на радикальную меру со своей рукописью, хотя к тому времени это был единственный шаг, который оставался у него, прежде чем совсем отказаться от дела. В письме от 27 января 1930 г. он сообщил Фишеру, что Петров из ВОКСа согласился послать переделанный вариант рукописи в Стэнфорд. Но под «переделкой» Литошенко теперь понимал значительный отход от первоначальной концепции. В действительности, как он писал Фишеру (на английском), «...это будет означать, что практически придется пе-
42 HIR, box 77, folder «Р- 1929-1933». ГАРФ, ф. 5283, оп. 1а, л 125, л. 66, 67, 68.
43 См.: jasny N. Op. cit. P. 31-32. Автор относит это высказывание к 1922г.
44 Сталин И. В. Сочинения: В 13 т. М., 1926-1955. Т. 12. С. 152.

реписывать заново всю книгу. Я планирую сжать, насколько это будет возможно, главы, касающиеся предвоенных условий и периода 1918-1920 гг., и выделить события последних трех лет, в течение которых великая аграрная революция обеспечила наибольший прогресс и подготовилась к перестройке всего сельского хозяйства страны по пути коллективизации и модернизации крестьянских хозяйств. Кроме того, я предлагаю опустить всякого рода рассуждения и превратить все исследование в объективный сбор документов и выбранных статистических данных».
Конечно, это не слова обращенного сталиниста. Тот факт, что он хотел выделить революционные события последних лет, несомненно, служил для выигрыша в официальном мнении. Его намерение «опустить всякого рода рассуждения» (под которыми он понимал рассуждения автора) являлось попыткой спрятаться за стеной статистических таблиц. Это патетическое письмо, написанное в кульминационный период сталинской атаки на независимые науки, было актом полного отчаяния45.
О положении своей семьи он позволил себе написать лишь одну строчку: «Что касается нас, то мы более или менее в хорошей форме».
В июне 1930 г. начались аресты меньшевистских и «советских» (т. е. немарксистских) экономистов как вредителей, саботажников и защитников кулаков — другими словами, как козлов отпущения за провал попытки реализовать «неосуществимую мечту». Литошенко был среди них. За арестами последовали суды. Первым был суд по делу Промпартии (25 но-
45 Фишер понимал ситуацию, в которой нахолился Литошенко, но ответил ему письмом, что если Литошенко имеет в вилу исключить все политические и илеологические «рассужления» большевистского руковолства при про-велении советской аграрной политики (Литошенко прямо об этом в своем письме не заявил, но, несомненно, имел в вилу), то это было бы равнозначно отказу от первоначальной темы исслелования, и тогла он не разрешил бы Литошенко прололжать работу. Слелует вспомнить, что преллагаемая теперь Литошенко «объективная коллекция локументов и отобранных статистических ланных», лишенная всякого обсужления политических и илеоло-гических вопросов, на леле была очень близка по луху к первоначальному прелложению, переланному в 1925 г. в ВОКС Гольлером.

ября — 7 декабря 1930 г.), направленному против профессоров технических институтов; главным среди них был профессор Леонид Рамзин. Затем был суд над меньшевиками (1-9 марта 1931 г.), где основным обвиняемым был экономист Владимир Громан. Кондратьева заставили появиться на суде в качестве главного свидетеля и признаться в саботаже. На этом суде главный обвинитель Крыленко говорил о «контрреволюционной кулацкой группе, возглавляемой Кондратьевым и Чаяновым»46. Теперь советская пресса начала бить в барабаны, предвосхищая процесс над «Трудовой крестьянской партией», которую якобы возглавляли Чаянов и Кондратьев, но никакого публичного суда над этой мифической партией так и не состоялось.
Находясь в Стэнфорде, Фишер следил за развитием этих событий по сообщениям в газетах. Он понимал, что письмо в ВОКС по поводу Литошенко может еше более скомпрометировать ученого. Одним источником информации о положении Литошенко была жившая в Лондоне сестра его жены графиня Мария Бенкендорф — жена Константина Бенкендорфа, сына бывшего русского посла Александра Бенкендорфа. Она получила письмо от своей сестры в Москве, датированное 24 февраля 1931 г., в котором сообщалось, что Литошенко находится в больничной палате тюрьмы, предположительно в политизоля-торе г. Суздаля, где содержался также Кондратьев — в связи с хроническим заболеванием. Жена Литошенко просила сообщить Фишеру, что наступает время действий с его стороны. Бенкендорф посоветовал Фишеру написать прямо в Москву о Литошенко и его рукописи47. В июне Фишер отправил письмо в ВОКС, в котором интересовался судьбой рукописи и осторожно спрашивал, может ли Литошенко доработать свое исследование. При этом он на словах восторгался выдающимся рывком вперед советской экономики, который «поразил воображение американской публики»48. Письмо Фишера осталось без ответа.
46JasnyN. Op. cit. P. 175.
47 Бенкенлорф Фишеру, 15 мая 1931 г. HIR, « Series D-12. Harold Fisher, correspondence, box 49, folder «B - 1931».
48 Ibid., box 77, folder «P - 1929-1933».

Последней весточкой, которая пришла в Стэнфорд от Литошенко, было коротенькое письмо на английском, датированное 27 сентября 1932 г. Письмо было адресованно Фишеру и доставлено вернувшимся из Москвы стэнфордским историком. В нем ничего не говорилось о рукописи — письмо целиком было посвяшено личным делам. Лев Николаевич писал: «Вы, вероятно, будете рады узнать, что мы оба — моя жена и я — все еше живы, живем в Москве, много работаем и всегда с удовольствием вспоминаем Стэнфордский университет и наших американских друзей. Из последних трех лет я полтора года провел в заключении, будучи совершенно невиновным в ужасных преступлениях, которые мне даже и в голову не приходили. Но все хорошо, что хорошо кончается, как говорит русская пословица».
Он попросил Фишера сообщить в Пало Альто Мьючил Билдинг и Лоун Ассосиейшн о том, чтобы они не присылали ему в дальнейшем никакой корреспонденции относительно процентной ставки на деньги, которые были на его счету в банке — 100 долларов,.которые он оставил Гольдеру на покупку научных книг: «...Я прошу их не писать мне ничего об этих деньгах. В противном случае меня могут начать подозревать в том, что я располагаю "большими фондами" в иностранной валюте, и у меня снова могут начаться неприятности... Я был бы несравненно счастлив получить от Вас письмо, но боюсь, что даже такая совсем невинная переписка, как наша, может оказаться опасной для русского партнера».
Сыграла ли связь Литошенко со Стэнфордом какую-либо отрицательную роль в его последующем аресте и закрытом суде, неизвестно. С 1987 г., когда началась официальная «реабилитация» «экономистов-профессоров», в специальной и обшей печати стали появляться статьи, посвяшенные биографиям этих людей и их научным идеям. Их работы публикуются. Представляется целесообразным, чтобы российские и американские ученые в Москве и Стэнфорде общими усилиями восстановили доброе имя Льва Николаевича Литошенко.
76        Вертранл М. Патенаул

Археографическое предисловие
Хранящаяся в архиве Гуверовского института войны, революции и мира рукопись публикуемой нами книги представляет собой текст объемом в 351 страницу и приложенные к нему 45 таблиц. Удлиненные листы заполнены плотной машинописью почти без полей. Тем не менее печать ясная, и трудностей в прочтении практически не возникает. В архивном экземпляре рукописи отсутствует 232-я страница, однако текст этой страницы найден в английском переводе и нами воспроизводится оттуда по-русски. Границы перевода отмечены фигурными скобками.
Первые 11 страниц рукописи представляют собой развернутое оглавление, включающее перечни рассматриваемых вопросов по каждой главе. Реальное же содержание глав часто не соответствует этим перечням. В ряде случаев не совпадают наименования глав в оглавлении и тексте работы. Можно полагать, что развернутое оглавление содержит в себе неосуществленные наметки улучшений изложения в дальнейшем. Принципиального значения они не имеют и поэтому редколлегия приняла решение заменить это оглавление формальным перечнем частей и глав в реальном тексте.
По всей рукописи сохранилась авторская правка: главным образом вставка пропущенных слов при перепечатке,

иногда улучшение стиля, в отдельных случаях уточнение содержания. Существенными были лишь авторские сокращения текста, вызванные в основном цензурными соображениями, хотя нельзя исключить, что в отдельных случаях могло иметь место и изменение взгляда, оценки от 1922-1923 г. к 19261927 гг. Все эти сокращения восстановлены и обозначены в настоящем издании квадратными скобками. Не воспроизводятся снятые самим автором прямые повторы и недоработанные тексты (в ряде случаев автор намеревался привести какие-то сведения, которых, наверное, не оказалось под рукой, поэтому намерения выполнить не удалось).
Сверка цифровых данных показала достаточно высокую точность их воспроизведения из найденных источников. Обнаруженные опечатки исправлены без оговорок. Более сложную картину выявила сверка цитат из разного рода документов и выступлений политических деятелей. При изложении и даже при цитировании оспариваемых им идей, мнений, решений автор, как правило, передавал их основной смысл, но часто пренебрегал «частностями» и «оговорками», то есть конкретизацией, указаниями на условия и формы... Это неизбежно огрубляло и критикуемые идеи или решения, и саму критику. Тем не менее исправления неточностей в цитатах проводилось только в случаях, когда это никак не сказывалось на авторском изложении. Если же такое исправление приходило бы в противоречие с авторской трактовкой, то текст сохраняется без исправлений, но в подстрочнике или цитируется подлинник в более полном виде, или даются справки от редакции (см., например, сноски на с. 205, 228, 314,473).
Была проведена работа по проверке и оформлению отсылок на использованные источники. В авторском экземпляре оказалось очень большое число неоформленных и лишь приблизительно названных отсылок на литературные источники, документальные издания, прессу: в тексте дается сноска, а под текстом источник не указан и т. п. Во всех случаях, когда это оказывалось возможным, редакция указала источники, отделив эти сноски от собственных сносок автора круглыми скобками и пометкой «Ред.» В небольшом числе случа

ев не удалось найти литературных источников, названных в авторских отсылках, например работу Большакова «Выиграло или проиграло крестьянское хозяйство от революции» (см. сноску 25 в части III). Сноска сохранена, хотя такая работа (статья? книга?) пока не найдена. Возможно, что автор пользовался рукописью, которая осталась неопубликованной. С подобными случаями мы сталкиваемся и в случае с таблицей 12, где в названной автором работе И. А. Конюкова даются иные, хотя и принципиально не отличающиеся сведения.
Вся эта большая и кропотливая работа была проведена в 1990-1992 гг. В. Даниловым и И. Егоровой, при участии Б. Патенауда. Возобновленная в 2001 г. работа над рукописью, связанная главным образом с подготовкой компьютерного оригинал-макета, выполнялась при активном участии С. Мякинькова и Е. Буниной.
Редколлегия