лучных районах. С другой стороны, продовольственный налог 1922/23 г. почти целиком предназначен на непроизводительные цели, состояние транспорта за год новой политики ухудшилось, а частный торговый аппарат находится в зачаточном виде. При таких условиях крупная промышленность, переведенная на «хозяйственный расчет» и предоставленная собственным силам, несомненно встретится с большими затруднениями в области продовольственного вопроса. Пока крестьянское хозяйство не сделается снова регулярным поставщиком хлебного рынка, последний будет подвержен резким колебаниям и заработная плата промышленных рабочих не может быть целиком выплачиваема в денежной форме. Будем ли мы поэтому иметь национализированную или свободную промышленность, ей все равно придется считаться с опасностью продовольственного дефицита, случайностью местонахождения скудных излишков, в зависимости от районов высокого урожая, распыленностью продовольственных ресурсов и неустойчивостью реальной заработной платы44.
3. Упалок промышленности. Сокращение покупательной силы
Но самым тяжким для промышленности следствием натурально-потребительской реакции крестьянского хозяйства является паление его покупательной силы.
Неизбежность такого падения совершенно очевидна. Чем ближе вся масса крестьянских хозяйств подходит к общему типу самодовлеющих мелких земледельческих предприятий, тем
меньше становится та часть продукта, которая предназначена для отчуждения и составляет фонд для оплаты услуг государства и промышленности. Сокращение платежеспособности, или покупательной силы, сельского населения есть неотъемлемая часть процесса натурализации крестьянского хозяйства и сжимания его до потребительских размеров.
Нет надобности доказывать, что для такой страны, как Россия, вопрос о состоянии покупательной силы сельского населения есть, в сущности, вопрос жизни и смерти всего народного хозяйства в целом.
Весь секрет успехов русской промышленности в XX в. заключался в росте внутреннего рынка. Спрос на промышленные изделия предъявляли и быстро растущие средние городские классы, и еше быстрее накапливавшееся богатство в верхних слоях сельского населения.
Русское сельское хозяйство представляло собой практически неограниченный рынок для важнейших продуктов массового производства, а по отношению к машинам и искусственным удобрениям покупательной силы хватало и для оплаты огромного, из года в год растущего привоза из-за границы.
Революция и здесь радикальным образом сломала привычные отношения. Конфискованное у буржуазии и средних классов имущество было непроизводительно растрачено на ведение гражданской войны и содержание грандиозного аппарата управления. Покупательная сила городов, таким образом, быстро и бесспорно иссякла. Единственным платежеспособным рынком оставалось как будто крестьянское хозяйство.
Долгое время, несмотря на всесторонние поиски причин распада русской промышленности, не было сделано попытки определить размеры «чистого продукта» сельскохозяйственного производства, этого фундамента всей остальной экономической постройки. Предполагалось, что емкость крестьянского рынка является величиной практически неограниченной и во всяком случае превосходящей производительную способность современной промышленности.
Легко убедиться, насколько ошибочным являлось такое мнение.
Мы видели уже выше в таблице 37, что за время революции потребление продуктов промышленности резко понизилось по сравнению с нормальным временем. Особенно упал спрос на продукты крупной промышленности. 6 1920/21 г. продовольственных пролуктов, т. е. по преимуществу сахара и соли, приобреталось в 8 раз, машинного сельскохозяйственного инвентаря — в 9 раз, одежды и мануфактуры — в 12 раз меньше, чем прежде. На сравнительно высоком уровне удержалось потребление таких продуктов, которые производились мелкими деревенскими ремесленниками и кустарями, например транспортный инвентарь. В общем, по сравнению с нормальным временем душевой расход на приобретение продуктов несельскохозяйственного происхождения понизился в 6,5 раз. Так было в 1920/21 г. в момент наивысшего развития социалистического хозяйства.
С переходом к новой экономической политике крестьянин получил возможность легально приобретать товар на рынке и продавать произведения своего хозяйства. Это сразу повысило на 45% обшую сумму душевого расхода на продукты обрабатывающей промышленности. Но все же и при новой политике крестьянин покупал в 4 с лишком раза меньше, чем до революции.
Приведенные цифры еше не измеряют степени сокращения сельскохозяйственного рынка по отношению к продуктам промышленности. Спрос на последние определяется не только нормами потребления, но и численностью платежеспособного населения. Голод 1921/22 г. исключил из разряда покупателей продуктов промышленности 32 млн человек, или около трети сельского населения всей России. Голодающее население не могло думать о приобретении одежды, обуви или хозяйственного инвентаря. Все помыслы его были направлены на поиски пиши. Распродаваемое для этой цели имущество скорее увеличивало предложение продуктов промышленного происхождения, чем предъявляло на них спрос. В общем, можно признать, что покупательная сила голодных районов была равна нулю.
Тогда соотношение объемов сельскохозяйственного рын-458 ка до революции и в 1921/22 г. выразится в следующих циф
pax. По прежним нормам потребления те 97,6 млн душ, которые составляют сельское население нынешней России, купили бы продуктов промышленности на 2079 млн золотых рублей (20 руб. 30 коп. х 97,6 млн), а в 1921/22 г. — на 324 млн руб. {4 руб. 94 коп. х 65,6 млн). Емкость сельскохозяйственного рынка для продуктов обрабатывающей промышленности сократилась, таким образом, в 6,5 раза по сравнению с мирным временем.
Таблица 41
Ценность окончательных продуктов по ценам довоенного времени*
Отрасли промышленности
Ценность продуктов, млн руб.
1920 г. к 1912 г.,
%
1921 г. к 1912 г.,
%
1912 г.
1920 г.
1921 г.
Пишевая
1 059,8
105,5
109,3
9,9
10,3
Металлическая
726,7
48,5
76,0
6,7
10,4
Хлопчатобумажная
600,4
39,6
44,9
6,6
7,5
Нефтяная
274,3
45,7
98,3
16,6
35,8
Горная
296,7
98,0
88,0
23,3
27,4
Химическая
185,4
32,6
37,2
17,9
20,5
Обработка дерева
107,4
9,3
9,3
8,6
8,6
Обработка минералов
120,6
5,1
7,2
4,2
6,0
Шерстяная
117,6
42,1
39,8
35,9
34,0
Кожевенная
47,2
54,3
43,5
75,2
60,3
Бумажная
57,3
13,8
10,8
24,1
18,8
Шелковая
54,4
1,1
1,7
2,0
3,1
Льняная
35,7
12,5
10,3
35,0
28,8
Пеньковая и джутовая
17,8
5,8
4,3
32,5
24,2
Обработка продовольствия животного происхождения
10,2
0,7
0,6
6,9
5,9
Вязально-трикотажная
9,8
3,0
4,0
30,6
40,9
Всего
3 721,3
517,6
585,2
12,9
15,3
* Продукция фабрично-заводской промышленности за 1912, 1920 и 1921 гг. М., 1922. С. XI.
459
Что касается размеров фабрично-заводской продукции, то они изменялись по сравнению с мирным временем следующим образом.
Перед нами картина поразительного разрушения русской промышленности. В момент наиболее высокого развития планового хозяйства крупная промышленность производила всего 13% той суммы ценностей, которую она создавала раньше (до Первой мировой войны.— Ред.). В течение первого года новой политики продукция несколько увеличилась и составила уже чуть более 15% от довоенного уровня.
Сопоставляя теперь размеры промышленной продукции с покупательной силой сельского населения, мы находим в обоих случаях один и тот же коэффициент сокращения. Благодаря этому, теперь, как и прежде, сельскохозяйственный рынок может оплатить только 55% промышленной продукции.
Не следует, однако, утешаться этим кажущимся равновесием. Роль сельскохозяйственного рынка теперь иная, чем прежде. В нормальное время сельское население являлось далеко не единственным потребителем продуктов крупной промышленности. Не менее важным рынком для последней служил спрос государства, городского населения и состоятельных классов общества. Расширение промышленности могло также происходить за счет непотребляемой части прибыли промышленных предприятий и путем развития кредитных отношений.
В настоящее время, в условиях новой экономической политики, положение вещей совершенно иное. Характерными чертами современного народного хозяйства России являются: крайняя нивелировка доходов и понижение их среднего уровня, полное отсутствие фондов для накопления и кредита, хронически убыточная промышленность и высокодефицитный государственный бюджет.
При таких условиях доходы сельского населения, составляющего около 85% всей массы населения страны, должны быть главным и господствующим источником для оплаты услуг промышленности и государства. Разного рода госулар-460 ственные заказы, спрос национализированных железных до
рог и т. д. не могут считаться правильным рынком для продуктов промышленности. Его объем всецело зависит от платежеспособности населения, т. е. в последнем счете все оттого же крестьянина (который является и почти единственным плательщиком налогов и главным потребителем услуг государственного транспорта). Между емкостью сельскохозяйственного рынка и допустимым объемом промышленности должна существовать гораздо более тесная связь, чем прежде. Если спрос сельского населения покрывает, как и прежде, только 55% промышленной продукции, то это свидетельствует не о благополучном сохранении старого равновесия, а о крайне опасном и неустойчивом соотношении между сельским хозяйством и крупной промышленностью.
В действительности дело обстоит еше хуже, ибо далеко не все упомянутые выше 324 млн золотых рублей, измеряющие собой емкость сельскохозяйственного рынка, идут на оплату услуг крупной промышленности. Около 96 млн из этой суммы были затрачены в 1921/22 г. на приобретение продуктов мелкой ремесленной промышленности и не менее 47 млн — на покупку лесных необработанных материалов. На оплату продуктов крупного производства остается, таким образом, только 181 млн золотых рублей. По сравнению с ценностью промышленной продукции эта сумма составляет около 31 %, и даже если из состава промышленной продукции выделить только ту часть ее, в потреблении которой крестьянское хозяйство участвует непосредственно, то и тогда спрос сельскохозяйственного населения окажется в состоянии покрыть не более 40% предложения.
В условиях «новой» экономической политики, построенной на принципе возмездное™ услуг и обмена равноиенностей, между отдельными составными частями национального продукта должна существовать строгая пропорциональность, нарушение которой карается кризисами перепроизводства. Одно из важнейших таких нарушений перед нами налицо. Между «чистым» продуктом сельского хозяйства и размерами промышленного производства существует глубокое расхождение. Только разные остатки регулированного хозяйства, вроде госу- 461
дарственного снабжения, дарового транспорта, авторитарного распределения промышленных изделий и безвозмездного обмена услуг между различными отраслями государственной промышленности, более или менее удачно маскировали это вопиющее противоречие и позволяли до поры до времени обольщаться успехами промышленности при новой политике.
По мере укрепления последней и перехода всех отраслей народного хозяйства на «хозяйственный расчет» стало обнаруживаться несоответствие между емкостью рынка и размерами производства. Уже в конце 1921 г. начали показываться первые признаки нездорового развития народного хозяйства. В марте 1922 г. все признаки жестокого промышленного кризиса были налицо. Центральные рынки завалены товарами. На самых отдаленных местах хорошего урожая, в Сибири и на Украине, не находят сбыта предметы первейшей необходимости. Мануфактура не продается, хотя население ходит в лохмотьях. Сельскохозяйственные машины не покупаются, несмотря на полную изношенность не пополнявшегося с мирного времени инвентаря. Государственные тресты жалуются на отсутствие сбыта, недостаток оборотных средств и высокую заработную плату, хотя реальный заработок рабочих упал по сравнению с ноябрем на 70%. иены на продукты промышленности неизменно поднимаются в бумажной валюте и в то же время реально оказываются убыточными и недостаточными для продолжения производства.
В условиях обычного капиталистического хозяйства кризис вызывает стихийное сокращение производства, разорение слабых предприятий и увеличение безработицы. В условиях «государственного капитализма» взамен этого происходит планомерное «сокращение штатов», пересмотр «производственных программ» и «свертывание» государственной промышленности. Внешние проявления русского промышленного кризиса, быть может, несколько своеобразны. По внутренней своей сущности это типичный кризис относительного перепроизводства.
В отличие от кризисов общего недостатка эпохи соииа-462 листического опыта перед нами ярко выраженный кризис
сбыта, изобилие на фоне нищеты, картина, так часто вменявшаяся в вину капиталистическому обществу.
Жестокий урок последнего промышленного кризиса в России заключается в том, что он вводит нашу промышленность в надлежащие количественные рамки. Он показывает, что в стране с практически закрытыми границами, без капиталов, накоплений и крупных доходов естественный предел развитию промышленности полагается размерами product net собственного сельского хозяйства. Те 25% от объема довоенной продукции, которых успела достигнуть в 1922 г. русская промышленность, оказываются, без сомнения, чрезмерными. В целях оздоровления промышленности нужно прежде всего сузить ее до размеров покупательной силы основной массы населения. Ничтожные размеры могушей выдержать «хозяйственный расчет» промышленности соответствуют ничтожной платежеспособности населения. Прочное поступательное движение промышленности может начаться только от этого пункта и может идти только по мере преодоления натурально-потребительской реакции крестьянского хозяйства, по мере восстановления его товарности, роста покупательной силы и емкости внутреннего рынка.
4. Привлечение иностранных капиталов. Ленежная система
Может показаться, однако, что развитие покупательной силы населения не есть единственный путь промышленного возрождения. За последнее время в России господствует убеждение, что участие иностранного капитала есть необходимая предпосылка восстановления русского народного хозяйства. Это часто мыслится то в форме развития внешней торговли, то в форме привлечения капиталов внутрь России. Иностранные капиталы должны оживить промышленность, 463
создать спрос на ее изделия, содействовать экспорту русского сырья и хлеба, снабдить крестьянина недостающими предметами потребления. Все эти оптимистические надежды на чужеземную «помощь» страдают одной обшей ошибкой. Они забывают о натурально-потребительском перерождении русского сельского хозяйства и о вытекающем отсюда сокращении русского рынка. Для развития внешней торговли это обстоятельство является роковым.
Европа сама переживает кризис относительного перепроизводства как результат падения покупательной силы населения после войны. Для иностранцев Россия интересна как рынок сбыта, а не как источник сырья. Но что мы можем дать Европе в качестве покупателя? Наша покупательная сила упала еше больше, чем на Западе. К непроизводительным затратам материальных ценностей в мировой войне присоединились издержки трехлетней гражданской войны и четырехлетние результаты сознательной нивелировки крупных и средних доходов.
Нужно еше отметить, что иностранные товары едва ли могут привлечь и внимание крестьянина как главного покупателя. Русская деревня консервирована в своих потребностях. Она не привыкла к предметам потребления, приспособленным к европейскому обиходу. При низком уровне русских денег они могут показаться ей и слишком дорогими. Единственно, что могло бы вызвать у крестьянина стимулы к развитию своего производства или отчуждению большого количества продуктов, это желание пополнить убыль машинного инвентаря. Но и здесь надежды не могут быть чрезмерными.
Применение сложных сельскохозяйственных машин становится выгодным при условии сравнительно крупных размеров обслуживаемой плошади, наличности хорошего упряжного скота и сравнительно высоких цен на рабочие руки. Крестьянское хозяйство за время революции заметно измельчало, впитало в себя бежавшую из города добавочную рабочую силу и лишилось значительной части рабочего скота. Все условия для сокращения спроса на машины, таким образом, 464 налицо. К этому надо прибавить, что машина обыкновенно
покупается в том случае, если при ее помоши можно удешевить производство продукта, предназначенного к рыночному сбыту. В условиях замкнутого натурально-потребительского хозяйства экономические мотивы в пользу машин звучат несравненно слабее. А если принять еше во внимание не совсем невозможную перспективу принудительного коллективного «доиспользования» купленного на частные средства инвентаря, то можно с уверенностью сказать, что спрос на сложные заграничные машины будет во много раз слабее спроса в довоенное время. Что же касается простейших машин и орудий, то, по-видимому, их в России производится в настоящее время больше, чем может купить население.
Наше положение в качестве импортеров довольно безнадежно (с одной стороны.— Ред.). Мы не можем позволить себе роскошь пассивного баланса, потому что население не имеет свободных платежных средств. С другой стороны, мы не можем оплатить иностранные товары вывозом своего сырья и хлеба, потому что мелкое натурально-потребительское хозяйство не имеет излишков и не производит то, что спрашивает иностранный рынок. Отчетные данные о русской внешней торговле лучше всего свидетельствуют о полной бесплодности надежд на ее развитие.
В 1921/22 г. торговые сношения были завязаны уже с многими государствами мира. Несмотря на это, вывоз наш неуклонно сохраняет характер мелких и случайных продаж, а огромное пассивное сальдо оплачивается остатками золотого государственного фонда. Никакой роли в восстановлении народного хозяйства не может иметь внешняя торговля на 4/5 состоящая из ввоза продовольственных продуктов и предметов непосредственного потребления.
Не более основательны и расчеты на массовое переселение иностранного капитала внутрь России.
Кроме отсутствия правовых гарантий и ряда неблагоприятных для капитала политических условий, Советская Россия имеет еше обширное социальное законодательство, также всею силой своей направленное против свободного накопления капиталистической прибыли. Но, главное, и здесь 465
нельзя рассчитывать на сколько-нибудь широкое привлечение иностранных капиталов, пока отсутствует покупательная сила внутри страны. Рынок, емкостью в несколько десятков миллионов рублей, представляет собою слишком слабую приманку для капитала, привыкшего к европейским условиям работы и рискующего при переселении в Россию.
Итак, ни наружное, ни внутреннее лечение иностранными средствами не может существенно улучшить состояние народного хозяйства, больного недостатком покупательных сил.
Та же болезнь вызывает, наконец, еше одно гибельное следствие. Десятки «специалистов» заняты сейчас изысканием способов устранения дефицитности государственного бюджета. Допустим, старания их увенчались успехом, все непроизводительные расходы вычеркнуты, бюджет проникнут сознанием степени достигнутой нищеты и способы его покрытия отвечают общему уровню богатства страны и характеру его социального распределения. Очевидно, что в тех условиях социальной нивелировки и равенства в нищете, в каких мы теперь находимся, все сложные рецепты финансовой науки окажутся нам не по плечу. Прогрессивно-подоходный налог дал бы, например, жалкие результаты. Единственно реальным базисом современных финансов может быть только косвенное обложение. Но много ли могут дать налоги на потребление, если покупательная сила самого главного плательщика налогов измеряется 200 млн рублей? Пусть акцизами и пошлинами государство удвоит иену тех продуктов, которые покупает теперь русский крестьянин. Пусть потребление от этого не сократится и государство полностью получит причитающуюся ему долю. Пусть столько же, сколько крестьянин, заплатит государству городское население и небольшая горсточка новой буржуазии. Бюджет государства и в этом случае будет измеряться такой ничтожной цифрой, которой совершенно недостаточно для покрытия самых ничтожных, действительно необходимых коллективных потребностей.
Дефициты делаются трудно устранимой, почти неизлечи-466 мой раной государственного хозяйства. За ними идет бумаж
но-денежная эмиссия, а расстройство денежной системы ломает все попытки уравновесить хозяйственную жизнь страны45.
Мы снова оказываемся у того же исходного пункта.
Восстановление народного хозяйства невозможно в условиях химерически падаюшей валюты. Укрепление денежной системы немыслимо при хроническом бюджетном дефиците. Оздоровление государственных финансов неосуществимо без подьема покупательной силы сельского населения.
Словом, с какой стороны ни подойти к проблеме экономического возрождения России, с чего ни начать работу в этом направления, с развития внутренней промышленности или привлечения иностранного капитала, с оздоровления государственных финансов или укрепления денежной системы, — везде основным препятствием оказывается недостаток покупательной силы сельского населения как следствие натурально-потребительской реакции крестьянского хозяйства.
Любая сторона переживаемого нами экономического кризиса в конечном счете упирается в эту причину.
За время революции были испробованы разные способы переустройства хозяйственной жизни на новых началах. Каждое из этих мероприятий прямо или косвенно оставляло след на фундаменте экономического здания крестьянского хозяйства. Его перерождение есть материальный итог социалистического опыта. Новая экономическая политика может ставить себе иные цели и стремиться к ним иными путями. Но все программы и планы хозяйственного возрождения России до тех пор будут висеть в воздухе, пока не будет изжито роковое наследство революционных потрясений — реакционное перерождение сельского хозяйства. Без преололения натурально-потребительской реакции крестьянского хозяйства нет выхола из переживаемого экономического кризиса. В этом положении заключается основной вывод предыдущего анализа.
Глава 5
Новая экономическая политика и возрождение сельского хозяйства
1. Официальная программа
В предыдущих главах описаны объективные результаты опыта непосредственного обобществления сельского хозяйства. Нам остается рассмотреть, каким способом могут быть исправлены разрушения, произведенные этим опытом, есть ли надежда на скорое восстановление русского земледелия и при каких условиях эта надежда может сделаться реальностью.
Начнем с анализа официальной программы возрождения сельского хозяйства, выработанной за время существования «новой» экономической политики, и посмотрим, в какой мере она способна излечить тот основной недуг сельскохозяйственного производства, выяснению которого были посвящены предыдущие страницы.
Все официальные и полуофициальные программы производят на первый взгляд благоприятное впечатление. В основных своих чертах они кажутся списанными с буржуазных учебников сельскохозяйственной политики и содержат описание системы мероприятий, практикуемых любым цивилизованным и благоустроенным государством. Только при 468 ближайшем рассмотрении обнаруживаются пункты програм
мы, составляющие характерную особенность политики, еше не порвавшей с традициями «социальной» революции. Эти пункты считаются само собой очевидными и бесспорными, они нередко формулируются в придаточном предложении и тонут в обшей массе бесспорных технических, агрономических и экономических истин. Между тем, именно они должны задавать тон и направление аграрной политике, именно они должны составлять душу и цель остальной системы экономических мероприятий. И вот, если поставить цель впереди средства и раскрыть скобки почти молчаливых предпосылок, то перед нами развернется следующая схема официальной идеологии и программы в их социально-экономической и технико-аграрной перспективах46.
Социализация сельского хозяйства отодвигается на неопределенный срок, но не уничтожается как конечная цель. Она разделяет судьбу всей «старой» экономической политики, и, вместо неудавшегося опыта немедленной коллективизации, основной и ближайшей задачей объявляется предварительное развитие производительных сил как предпосылки второго пришествия социализма. В этом смысле новая экономическая политика несомненно знаменует поворот к старым марксистско-ревизионистским схемам. Однако тотчас же обнаруживается и серьезное расхождение. Русские коммунисты не склонны к терпеливому ожиданию самопроизволь-но-го «созревания» производственных предпосылок социализма. Вопреки Марксу, они не хотят верить, что наиболее верный и скорый путь развития производительных сил есть капиталистический, никем и ничем не регулируемый способ производства. Они хотят сознательным вмешательством пролетарского государства развить и ускорить естественный, если так можно выразиться, «вегетационный период» социалистического хозяйства. Отсюда рождается идея «государственного капитализма» в промышленности, этим же объяс
няются и обшие социально-экономические цели новой аграрной политики.
Смысл «стратегического отступления» аграрного социализма заключается в том, что, провозглашая экономический подъем сельского хозяйства важнейшей задачей лня, Советское государство стремится в то же время удержать в своих руках контроль над этим подъемом и допускать только такие формы хозяйственного прогресса, которые не уничтожили бы социальных «завоеваний» революции и не закрывали бы путь к переходу в новое социалистическое «наступление».
В этой точке зрения особенно важное значение придается сохранению того «социального баланса», равенства доходов и состояний, который создан революцией в деревне47. Прежние марксисты радовались успехам аграрного капитализма и нарастанию экономических противоречий в деревне. Теперь идеал заключается в том, чтобы предотвратить эти естественные результаты свободного развития хозяйственных сил. Подъем сельского хозяйства должен быть проведен в сочетании с сохранением строго трудового характера крестьянского земледелия. «Новая деревня» не должна знать полюсов, в ней не должно быть ни богатых, ни бедных. В момент «поворота руля» опять к социалистическому берегу это бесклассовое, «трудовое» строение крестьянского хозяйства должно облегчить задачи Советского государства и устранить самый высокий барьер социализма в виде собственнических инстинктов мелкокапиталистического производителя. Именно такой смысл имеет последний лозунг Ленина о «смычке» с крестьянином и его план медленного продвижения к социализму совместно с широкими крестьянскими массами48.
Но как может быть сохранен «социальный баланс» революции в условиях «новой экономической политики» и освобожденной хозяйственной инициативы? Как предохранить
деревню от нарастания новых «экономических противоречий» взамен уничтоженных? Как согласовать идею «социального баланса» с необходимостью преодоления разрушений, произведенных в конечном счете тем же самым процессом социального поравнения?
Решение этих вопросов и примирение противоречий предоставляется силе государственного вмешательства и принуждения.
[Неудача социалистического опыта не разочаровала сторонников регулированного хозяйства. Нет той мысли, которая отвергалась бы советскими деятелями с такой ожесточенностью, как идея невмешательства и предоставления полной свободы игре хозяйственных интересов. Из всех принципов «старой» экономической политики идея государственного вмешательства унаследована «новым» курсом в наибольшей неприкосновенности, допущены только изменения форм регулирования, руль управления хозяйственной жизнью по-прежнему считается крепко зажатым в руках Советской власти.
Что же должно делать государство в области интересующих нас аграрных отношений? Аля разрешения поставленной перед ним двойной задачи ему предлагается и двойной образ действий.]
Охрана «социального баланса» достигается при помоши противодействия естественному нарастанию неравенств в деревне. С переходом к новой экономической политике Советская власть отказалась от непосредственно ригористического уравнения доходов. Но она сохранила в своем распоряжении ряд сильнодействующих средств, косвенным образом достигающих той же цели.
Удерживая за собой право верховного распоряжения всеми видами земельного фонда, запрещая какие бы то ни было сделки с землей и не допуская арендных отношений, государство накладывает руку на один из самых главных факторов расслоения крестьянского хозяйства.
Не довольствуясь этим, государство стремится предупредить возникновение более крупных доходов даже на основе равного или почти равного землепользования. Эту цель 471
преследует ограничение применения наемного труда в сельском хозяйстве. Верхняя граница предприимчивости крестьянина определяется не только неизменной нормой землепользования, но и тесными рамками использования исключительно своего труда.
В этом же направлении, наконец, действует и налоговая политика. Начиная с продовольственных разверсток эпохи социалистического опыта и кончая налоговыми схемами образца 1922 г., сборы с сельского хозяйства выдержаны в одних и тех же тонах резко прогрессивного обложения. Чем крупнее хозяйство, тем относительно большую часть дохода приходится ему отдавать в форме общегосударственных и местных налогов.
Национализация земли, запрещение земельного оборота, ограничение наемного труда и налоговое использование крестьянского хозяйства составляют в совокупности тот круг мероприятий, при помоши которых Советская власть надеется сохранить, поддержать и укрепить основы «социального баланса», созданного революцией. Это и есть те немногочисленные, лаконично выраженные, но неустранимые положения официальных программ, о которых говорилось выше, те «командные высоты», при помоши которых социалистическое правительство надеется регулировать и контролировать направление аграрной эволюции, во время своего стратегического отступления в сторону государственного капитализма.
Другой задачей новой» политики является содействие подъему сельскохозяйственного производства. Восстановление разрушенных производительных сил крестьянского хозяйства составляет непосредственную цель той «стратегической операции социализма», ради которой допущена «новая» экономическая политика. Для достижения этой цели Советская власть предполагает воспользоваться выработанным арсеналом мероприятий обычной сельскохозяйственной политики, далеко не исчерпывающий перечень которых содержит: оказание широкой агрономической помоши, содействие кооперации, организацию 472 сельскохозяйственного кредита, производство мелиорации, зем
леустройство, снабжение сель ских хозяев улучшенными средствами производства, развитие сельскохозяйственного образования, создание прочного земельного права, привлечение иностранных капиталов и last but not least* электрификацию сельского хозяйства,
[Отличительной чертой всех этих предприятий является то, что выполнение всех планов и здесь безоговорочно возлагается на государство. Постановлением IX съезда Советов «Об основных мерах, способствующих поднятию сельского хозяйства» государству предписывается «выделить фонды» для организации государственного долгосрочного кредита и для проведения основных сельскохозяйственных мелиорации, «обратить особое внимание» на привлечение иностранного капитала и расширение ввоза в страну средств сельскохозяйственного производства, распространить «механизацию» и провести электрификацию сельского хозяйства, развить, усовершенствовать и обеспечить материальными средствами опытное дело, сельскохозяйственное образование и правительственную агрономическую организацию, «принять решительные меры к развитию мошной сети» племенных и семенных рассадников, усилить государственное производство сельскохозяйственных машин, орудий и искусственных удобрений и т. д.** Как и прежде, Советы слепо верят во всемогущество диктаторской власти и полагают, что без помощи советских органов немыслимо восстановление хозяйственной жизни страны.
Другим отличительным признаком программных планов является стремление специфицировать и отграничить объект государственной помоши и воздействия.]
Подъем сельского хозяйства должен произойти на фоне и в подчинении основной идее «социального баланса». Государство не растрачивает поэтому своих сил и средств на помошь сельскому хозяйству вообше и всем видам крестьянского хозяйства. Предметом его забот оказывается по преимуществу мелкое, обессиленное хозяйство. Так, согласно постановлениям IX съезда Советов, выделяемые государством «фонды» предназначаются «на выдачу ссуд малоимущему трудовому крестьянскому населению», пересмотр налогов производится с точки зрения интересов «крестьянского маломощного» хозяйства и сельскохозяйственная кооперация развивается в целях сохранения хозяйственной устойчивости маломощного крестьянского хозяйства*. Всю силу своего содействия государство принципиально отдает мелким и слабым, а не сильным и крупным хозяйственным единицам. Поскольку первая группа государственных мероприятий, направленная на поддержание «социального баланса», направлена в то же время против остатков крупно-крестьянских хозяйств, еше сохранившихся во всеобщем море равенства, постольку вторая группа положительных агрикультурных мероприятий стремится поднять и поддержать всю отсталую и выродившуюся массу рядовых крестьянских хозяйств.
В итоге, идеи официальных программ аграрной политики могут быть формулированы в следующих положениях. Признавая необходимость возможно скорого и возможно полного восстановления сельского хозяйства, Советская власть не хочет в то же время отказаться от некоторых социальных «завоеваний» эпохи обобществленного хозяйства. Стремясь к экономическому подъему сельскохозяйственного производства, она пытается в то же время удержать «социальный баланс» равенства доходов и состояний. Двойная цель должна быть достигнута двойной системой государствен
ных мероприятий, одновременно искореняющих ростки неравенства и поощряющих равномерное развитие отсталых масс парцеллярных хозяйств. Между фактическим состоянием распыленного и обнищавшего земледелия и отдаленным идеалом крупного обобществленного производства помешается промежуточная стадия цветущего трудового крестьянского хозяйства, восполняющего убыль капиталов, воспринявшего все блага агрономического знания и не знающего полюсов нишеты и богатства. Как это ни странно, но ближайшим идеалом марксистско-большевистской политики оказывается страна мелкого равномерно растущего и развивающегося, недифференцированного крестьянского хозяйства, своего рода народнический идеал, только без туманно-романтических атрибутов этого учения.
Теперь мы должны рассмотреть вопрос, осуществим ли этот идеал и не заключает ли он в себе внутренних противоречий, делающих новую программу аграрной политики столь же утопической, как изжитые планы немедленного обобществления сельского хозяйства.
Нас не интересуют при этом конечные цели советской политики. Остались ли в нынешних планах какие-нибудь социалистические элементы, можно ли, например, считать крестьянскую кооперацию или переведенные «на хозяйственный расчет» советские имения зародышами будущих социалистических форм земледелия, как будет совершен переход от мелкого индивидуального крестьянского хозяйства к крупному общественному производству, когда будет произведен этот «поворот руля», почему, наконец, социализм, разбившийся в 1921 г. о сопротивление мелкого полунищего собственника, сделается возможным через энное число лет, когда этот же самый собственник, усилиями советского государства, будет в массе своей укреплен, обогащен и возвеличен,— все эти недоумения отчасти рассмотрены раньше, отчасти относятся к области верований и партийных расчетов.
Мы ставим вопрос иначе. По каким бы то ни было соображениям, Советская власть ставит своей ближайшей целью 475
возрождение народного хозяйства и прежде всего подъем сельскохозяйственного производства. Непременным условием содействия сельскохозяйственному прогрессу выставляется, однако, сохранение «социального баланса». Спрашивается, совместимы ли эти две механически связанные между собой задачи? Жизненно необходимая, во имя спасения страны, приостановка разрушительных процессов революции, с одной стороны, и подсказанное партийными целями искусственное консервирование одного из главнейших «завоеваний» той же революции, социально-экономического равенства, с другой стороны?
2. Метолы полъема сельскохозяйственного произволства
По целому ряду причин ответ должен звучать отрицательно.
Из двух составных частей программы сельскохозяйственного возрождения положительная часть при ближайшем рассмотрении оказывается не более как покушением с негодными средствами. В этом нетрудно убедиться, просмотрев список мероприятий, при помоши которых Советская власть рассчитывает совершить массовый подъем крестьянского хозяйства. Каждое из них и все они, вместе взятые, на первый взгляд не возбуждают сомнений. Но стоит присмотреться поближе, как тотчас же обнаруживается, что в условиях русской действительности одни из бесспорных мероприятий оказываются неосуществимыми, а другие дают вовсе не те результаты, которых ожидают, [а третьи впадают в прямое противоречие с основами советской политики.]
Переберем вкратце основные пункты положительной программы с точки зрения их осуществимости и конечных результатов.
Главным козырем официальной аграрной программы считается декрет о трудовом землепользовании, опубликованный в мае 1922 г.*
Для индивидуального крестьянского хозяйства одной из самых вредных сторон социалистического режима была полная неопределенность прав на землю. Декрет о трудовом землепользовании пытается устранить этот недостаток. Он разграничивает права на землю, упорядочивает взаимоотношения, с одной стороны, между государством и фактическими пользователями землей, с другой стороны, между индивидуальным крестьянским хозяйством и крестьянской земельной обшиной. [Что касается первой задачи, то в отмену «основного закона» о социализации земли вся земля, обрабатываемая «трудовым населением», закрепляется за ним в бессрочное и наследственное пользование землей. Каждый индивидуальный земледелец может быть лишен своего права на землю только в определенных, в декрете оговоренных случаях49. Права на землю отдельных земледельцев и их объединений подтверждаются выдачей соответствующих документов и могут быть защищаемы или оспариваемы в особых земельных судах.]
По сравнению с земельной путаницей, выраставшей на почве фантастических положений «Основного закона о социализации земли», новое законодательство отличается бесспорными преимуществами. Однако его значение не следует преувеличивать.
Для развития стимулов к сельскохозяйственному труду важны не столько ясность и определенность земельных прав, сколько полнота объема этих прав и затем прежде всего и больше всего уверенность в незыблемости прав земледельца на продукт его труда и хозяйства. Ни того ни другого советская политика не давала раньше, не дает и теперь.
*См. гл. 7 части II настоящей работы.— Ред.
С частнохозяйственной точки зрения наиболее совершенной формой прав на землю является право полной собственности.
Трудно найти человека, который признал бы для себя владение или пользование выгоднее права собственности. С народнохозяйственной точки зрения право частной собственности на землю обеспечивает наиболее полное использование производительных сил сельского хозяйства. При условии некоторого контроля за мобилизацией земельной собственности, свобода земельного оборота кратчайшим путем ведет к наиболее целесообразному распределению земли и наиболее производительному ее использованию.
Русское дореволюционное земельное право было далеко от идеала. С одной стороны, в нем не было никаких положений, обеспечивающих интересы страны при мобилизации земельной собственности. С другой стороны, права на землю огромного большинства земледельцев были стеснены запрещением оборота с надельными землями и сложной системой общинного землевладения. Значение реформы Столыпина заключалось в том, что она привела в движение значительную часть обшей крестьянской собственности и передвинула ее из рук неспособных и инертных в руки сильных и деятельных.
Нынешнее аграрное законодательство в этом отношении представляет решительный шаг назад. Объем права «прочного» пользования землею несравненно уже тех прав, которыми располагал крестьянин до революции. Бессрочный пользователь землей ограничен и общим принципом национализации земли и специальным категорическим запрещением каких бы то ни было сделок с предоставленным в его пользование земельным участком. Новый закон ограждает крестьянина от покушения третьих лиц на его землю, но зато и самого его лишает права распорядиться защищенным объектом пользования. С частнохозяйственной точки зрения земля перестает быть капиталом, и это не может не повлиять на понижение стимулов к труду. Предоставляя землю в бессрочное и наследственное пользование, государство сводит к ми-478 нимуму и свои права фактического распоряжения землей.
В результате земля приводится в неподвижное состояние и так же прочно застывает в руках слабых и бедных, как и в руках сильных и способных.
Максимально производительного использования земельного фонда, таким образом, не получается ни путем естественного передвижения его на основе частной купли-продажи, ни путем планомерного перераспределения его на основе национализации земли.
[Еше больше ослабляется значение нового земельного права неразрывно связанной с ним идеей поддержания «социального баланса». Прочный порядок землепользования только тогда может оказать благотворное влияние на развитие крестьянского хозяйства, когда ему будет отвечать не менее «прочный» порядок распоряжения своим продуктом. Само по себе владение землей даже на основе полной собственности и не представляет большего интереса, если продукт, созданный на этой земле, не будет принадлежать ее владельцу. Идея «социального баланса» предполагает между тем регулярное и деятельное вмешательство государства в вопросы распределения сельскохозяйственного продукта. Аля осуществления его Советская власть, как увидим позже, сохранила в своем распоряжения достаточно мошные средства. При последовательном же проведении социального по-равнения, наконец, из пределов обшины изъемлются вообще все «обособленные» и «улучшенные хозяйства».]
Положительная сторона этой части аграрного законодательства заключается в решительной ломке традиций земельной обшины. В этом отношении декрет Советской власти является прямым продолжением столыпинской реформы. Он уступает последней только в том, что не передает земельных участков, выделяющихся из обшины, в частную собственность.
Как обшинники, так и хуторяне являются только пользователями государственной земли. В прежнее время из обшины стремились уйти не только лучшие хозяйства, но и тот, кто намерен был порвать с сельским хозяйством и продать свою землю. [Крестьянин неизбежно перестает себя чувствовать собственником произведенного им продукта, а вместе с 479
утратой уверенности в праве распоряжаться продуктом своего труда отпадают и стимулы к расширению производств, разбуженные «прочным» порядком землепользования.]
Несколько большее значение в смысле содействия сельскохозяйственному подъему может иметь другая часть декрета о трудовом землепользования, регулирующая взаимоотношения между отдельным хозяином и земельной обшиной. Здесь довольно последовательно проводятся принципы свободы выбора порядка землепользования. [Каждое земельное общество может сохранить или избрать вновь любую форму землепользования: товарищескую, общинную, участковую или смешанную. В случае избрания общинной формы землепользования, декрет зашишает интересы меньшинства, желающего перейти к участковому землепользованию и предоставляет им право выдела из общинного хозяйства. При общих переделах потребовать выдела может каждый отдельный двор, в другое время выдел производится по требованию 1/5 членов земельной обшины или 50 дворов в обществах, объединяющих более 250 хозяйств. Не ограничиваясь этим, декрет налагает руку и на самые общинные порядки. Вводится разрешительная система обших переделов земли, самые переделы должны быть отделены друг от друга не менее как троекратным периодом севооборота, местным властям предоставляется право издавать обязательные постановления о порядке передела общинных земель.]
Теперь второй повод к выходу из обшины отпадает. Из обшины будут уходить только те, кто желает избавиться от принудительного севооборота и других, стеснительных уз общинного хозяйства.
Можно не сомневаться, что это будут наиболее деятельные и способные члены общины. Но в таком случае, даже в удачной своей части декрет о трудовом землепользовании достигает совсем не тех результатов, на которые он рассчитан. Вместо массового подъема парцеллярных «маломощных» хозяйств, декрет идет на пользу отдельных более сильных единиц, т. е. тех слоев крестьянства, которые по обшей мысли советской политики скорее должны быть предметом «ре-480 гулирования», чем объектом организованной помоши.
В итоге новое аграрное законодательство, на которое возлагается теперь столько надежд, по-видимому, их совершенно не оправдает.
Внесение некоторой ясности в отношения между государством и земледельцами не заменит последним утраченного права земельной собственности. «Прочный» порядок землепользования является несомненным плюсом по сравнению с земельным бесправием эпохи социалистического опыта, но далеко уступает прежнему земельному праву. И если раньше недостатки земельного права тормозили развитие сельского хозяйства, то теперь прогресс будет идти еше медленнее. Поскольку же он будет все-таки происходить, новыми нормами земельного права воспользуется не кто иной, как ненавистный Советской власти «кулак» или крепкий столыпинский мужик.
Аналогичные результаты будет иметь агрономическая помощь населению, стремящаяся, пока, правда, больше на словах, чем на деле, интенсифицировать и рационализировать крестьянское хозяйство. Если раньше социалисты всех толков доказывали крестьянину, что причина всех его бедствий в малоземелье, то теперь с такой же энергией доказывается, что все дело в отсутствии агрономических знаний и рациональной земледельческой техники. Госуларственная организация агрономической помоши и пропаганды должна пробить брешь в застарелой косности крестьянского хозяйства и сразу поднять его на небывалую высоту.
Ошибочность этих надежд заключается в неправильном представлении о сущности методов агрономического воздействия на крестьянское хозяйство. Агрономическая помощь населению существовала и до революции, притом в масштабах, недоступных современному государству. И если, несмотря на это, технический прогресс крестьянского хозяйства происходил медленно, то это объясняется тем, что по самой природе своей агрономическая консультация может быть только индивидуальной и рассчитанной на постепенное проникновение в массы.
То же самое надо сказать о неразрывно связанной с агрономическими советами обещаниями материальной помо- 481
ши крестьянскому хозяйству — снабжения его машинами, семенами, скотом и другими средствами производства. Поскольку все эти блага были бы бесплатными, они могли бы содействовать подъему маломощных хозяйств. Но ни одно государство не может себе позволить подобной роскоши, тем более страна Советов. Если же снабжение средствами производства будет производиться на основе хозяйственного расчета, то ими воспользуется по преимуществу [исключительно] наиболее платежеспособная и энергичная часть населения. Никакого подъема «масс» опять не произойдет, и дело сведется к индивидуальным успехам и возвышению небольшой группы хозяйств.
[Из научного арсенала только те меры и средства, которые, будучи проведены через хозяйственный инстинкт и опыт, дают или обещают дать прирост чистой доходности. В последнее время русская агрономическая мысль восприняла, наконец, ту истину, что кроме технической рациональности важна еще экономическая целесообразность и что эти понятия часто не совпадают. Индивидуализация агрономической помощи, подчинение ее расчетам и инстинкту самого хозяйствующего субъекта и экономическое оправдание многих «отсталых» приемов крестьянского хозяйства — таковы основные черты современной прогрессивной агрономии.
Все эти методы абсолютно непригодны для массового возрождения сельского хозяйства. Они будут охотно восприняты передовыми, хозяйственно выдающимися единицами и пройдут мимо ушей рядовой крестьянской массы. Преувеличенные надежды на стихийный успех агрономической помоши ни на чем не основаны. Как и прежде, советами агрономов воспользуются отдельные способные хозяева, если при том обшие экономические и политические условия позволят им распоряжаться продуктами своего улучшенного хозяйства. Во всяком случае, агрономическая помощь может содействовать только возвышению отдельных единиц, но не массовому планомерному подъему.]
Еше менее пригодна для целей равномерного поднятия 482 масс и сохранения «социального баланса» крестьянская ко
операция. Принципиально отрицательное отношение к ней в эпоху социалистического опыта сменилось теперь необычайным благожелательством.
Кроме экономического эффекта от кооперации ожидается еше рост «товарищеской спайки» и создание психологических предпосылок для более глубокой вторичной коллективизации сельского хозяйства.
Надо отдать справедливость, что прежние взгляды коммунизма на кооперацию отвечали ближе существу дела.
Только идеология городской, потребительской кооперации может иметь общие черты с социализмом. Сельскохозяйственная кооперация есть плоть от плоти и кость от кости буржуазного общества. Она преследует частнохозяйственные выгоды мелких предпринимателей-крестьян в рамках индивидуалистического народного хозяйства. Социалистические настроения ей совершенно чужды и идейному укреплению «социального баланса» она служить не может.
Что касается экономических результатов кооперативного движения, то они, конечно, могут быть очень велики. Однако при одном непременном условии. Основные виды сельскохозяйственной кооперации — кредитная и сбыточная — предполагают существование товарного крестьянского хозяйства. В кооперативной организации могут принимать участие только те слои крестьянства, которым есть что покупать и продавать и которые связаны с внешним миром нитями меновых отношений. В механической совокупности разъединенных, самодовлеющих хозяйств кооперации почти нечего делать. На фоне господствующей ныне натурально-потребительской реакции кооперация будет обязательно слабым и хилым растением50.
Возрождение русской кооперации может идти только параллельно с ростом экономической дифференциации деревни и с образованием слоя сильных, работающих на рынок крестьянских хозяйств. Во всяком случае, мощное кооперативное движение есть результат, а не предпосылка сельскохозяйственного возрождения. Оно возникает на основе неравенства и нарушения «социального баланса» и к массово-равномерному подъему крестьянского хозяйства оно никоим образом ступенью служить не может.
Если агрономическая помощь и кооперация ведут не к тем результатам, которых от них ожидают, то некоторые другие из намеченных мероприятий оказываются, кроме того, в прямом противоречии с основными устоями советской земельной политики.
Сельскохозяйственный крелит является, конечно, одним из важнейших рычагов подъема сельского хозяйства. Однако в условиях национализации земли, запрещения земельного оборота и падающей валюты он может иметь лишь очень ограниченное значение. В настоящее время возможен лишь краткосрочный кредит, обеспеченный текущим доходом земледельцев51. И по размерам и по форме в противоположность долгосрочным ссудам под залог земли такой кредит не может сыграть крупной роли в восстановлении крестьянского хозяйства. Кроме того, надо иметь в виду, что «доход» крестьянского хозяйства представляет в настоящее время отрицательную величину. Фактически под «доходом» приходится разуметь потребительский фонд, образующийся из валовой продукции за вычетом материальных расходов. На этот фонд падают все прямые и косвенные налоги государственного и местных бюджетов. Они сокращают и без того, как мы видели, минимальное потребление крестьянина не менее как на треть. Остаток составляет такую абсолютную необходимую несжимаемую величину, что рядовой крестьянин не решится рисковать ею из-за проблематических выгод
краткосрочной ссуды в бумажных рублях. Аля организация кредита на благотворительных началах у государства нет средств. Если же дело будет поставлено на коммерческую ногу, то услугами кредита воспользуются опять единичные, более сильные и платежеспособные предприятия, а не главная масса разоренных и обнищавших хозяйств, для подъема которых строится вся политика.
Мы рассмотрели все важнейшие пункты положительной программы сельскохозяйственной политики. Остальные мероприятия не заслуживают большого внимания. Правда, среди них имеется такой столп и утверждение социалистического хозяйства, как электрификация. Поскольку, однако, электрификаиионные увлечения сохранились до настоящего времени, их приходится считать не более как остатком не-выветрившейся идеологии планового хозяйства. В условиях новой экономической политики для электрификации положительно нет места. Если строить ее на основе хозяйственного расчета, то едва ли у населения найдутся свободные средства, чтобы оплатить непрошенные услуги государства. Господствующий тип натурально-потребительского хозяйства не может быть благоприятной средой для распространения какой бы то ни было механической энергии.
[Ведь главный смысл электрификации заключается в экономии живой рабочей силы. Но как раз этим фактором производства мелкое хозяйство снабжено в чрезвычайной степени. Какой смысл оплачивать хотя бы самую дешевую энергию, если взамен этого увеличивается и без того избыточный и не находящий приложения запас своего труда.] Электрификация может рассчитывать на успех среди товарных хозяйств, имеющих избыток продукта и страдающих от недостатка рабочих рук. В условиях же натурально-потребительской реакции, когда крестьянин не может приобрести даже простейших орудий, пользование электрической энергией было бы для него непозволительной хозяйственной глупостью.
Не менее ясен вопрос и в том случае, если бы государство задумало отпускать энергию на благотворительных началах или 485
стало бы электрифицировать страну в расчете на будущее увеличение спроса на энергию. Если рассматривать электрификацию как благо будущего пользования, то для создания ее в настоящем у государства нет ни технических возможностей, ни материальных средств.
Здесь мы касаемся самого больного места не одних только электрификационных планов.
Вся положительная программа сельскохозяйственной политики страдает полной невыясненностью источников ее финансирования. Не только электрификация, но и кредит, и мелиорация, и льготное снабжение средствами производства, и организация агрономической помощи, и содействие кооперации, и даже новое земельное право, поскольку оно связано с систематическим проведением сложных землеустроительных работ, требуют от государства значительных материальных средств. Аля одних мероприятий нужны постоянные операционные расходы, для других — единовременные капитальные затраты, для третьих — долгосрочный кредит. Чем шире программа сельскохозяйственной политики, тем основательнее должен быть ее финансовый фундамент.
Аля программы, рассчитывающей вернуть к жизни и поднять миллионы «маломощных» хозяйств, вопросы финансирования должны стоять на первом плане.
В действительности, при величайшем напряжении источников дохода и при максимальном сокращении расходов бюджет Советской России сведен на первые 9 месяцев 1922 г. с дефицитом в 50% доходной сметы. Из 1 132 млн руб. доходной сметы 312 млн руб., или 32%, приходится на долю натуральных налогов, целиком уплачиваемых крестьянским хозяйством. Значительная доля денежных налогов, исчисленных в сумме 125 млн руб., берется из того же источника. В расходной смете из 1 132 млн руб. на долю комиссариата земледелия отпущено 37 млн руб. расходной сметы, или 3%52. Напомним, что смета старого министерства земледелия достигла в 1913 г. 136 млн руб.
Одного сопоставления приведенных выше цифр достаточно, чтобы уяснить себе ценность программных предположений новейшей сельскохозяйственной политики. Десять лет тому назад, при самых скромных целях и поколениями воспитанных привычек к экономии, на сельскохозяйственную политику тратилось в 3 раза больше, чем теперь, при грандиозных планах и неизжитых еше навыках расточительности.
[Бесспорно также и то, что государство в настоящее время берет от сельского хозяйства в 10 раз больше, чем отдает ему через комиссариат земледелия, если даже предположить, что деятельность последнего состоит исключительно из услуг для крестьянского хозяйства полезных и нужных.]
Положение государственных финансов делает все планы иллюзорными и нереальными. Строго говоря, достаточно одного этого аргумента, чтобы убедиться в бесплодности всех проектируемых мероприятий.
Что же можно сказать теперь в целом о положительной программе сельскохозяйственной политики? Поставленной себе цели массового подъема «маломощного» крестьянства она явным образом не достигает. Самое большое, что может вырасти на почве половинчатых благих намерений новой политики,— это медленное возвышение небольших групп наиболее сильных и приспособленных хозяйств. Это возвышение ни в коей мере не будет напоминать того стихийного массового прогресса, на который рассчитывают руководители новой политики.
Но даже и этот скромный эффект нельзя считать вполне обеспеченным. Возвышение индивидуальных хозяйств происходит не благодаря, а вопреки программным планам советской политики. Можно представить себе, что наиболее живучие хозяйственные единицы сумеют приспособиться к урезанным правам на землю и героическими усилиями, не ожидая скудной помоши государства, подняться на известную высоту благосостояния. Чтобы удержаться на ней, им нужны будут некоторые дополнительные гарантии и прежде всего уверенность в том, что добытый с таким трудом излишек продукта не будет отобран всесильным государством. 487
Красной нитью через всю сельскохозяйственную политику проходящая идея «социального баланса» как раз такой уверенности и не дает.
3. Охрана «социального
баланса»
Здесь мы подошли к вопросу о том, в какой мере осуществима и к каким результатам приводит вторая часть официальной программы, т. е. группа мероприятий, которая направлена на поддержание социального равенства, созданного революцией.
Отвлеченно говоря, социальный баланс может быть осуществлен двумя способами: или полнятием производительности всей обнищавшей массы крестьянских хозяйств до сравнительно высокого уровня передовых и сохранившихся единиц или, наоборот, понижением доходности этих хозяйственных верхов до обшего уровня, который имеет или может иметь вся остальная масса крестьянских хозяйств.
Первый путь, как мы только что убедились, неосуществим, ибо программа положительных мероприятий, направленных к массово-равномерному подъему «маломощных» хозяйств этой цели не достигает. Остается метод отрицательных мероприятий, регулирующих и задерживающих всякое нарастание экономических неравенств, всякое продвижение по социальной лестнице наиболее энергичных и приспособленных единиц.
Можно a priori ожидать, что в области «регулирования» и запретов программа аграрной политики окажется сильнее, чем в области стимуляции свободы.
488 *СЛЗЗ С 156 —Рел.
Уже одна замена права собственности в новом Земельном кодексе правом пользования* должна влиять в сторону всеобщей нивелировки доходов. Элемент неопределенности и неполноты владения, вскрывающийся во всяком хотя бы и самом «прочном» порядке временного пользования землей, неизбежно вызывает, как мы уже знаем, общее ослабление импульсов к труду.
Верхи крестьянства при этом будут острее реагировать на умаление своих земельных прав, ибо как раз для них неограниченные права собственника являются одним из важнейших условий проявления свойственной им инициативы и предприимчивости. Если же стимулы к накоплению капиталов и развитию производства сильнее всего сократятся у самых предприимчивых слоев крестьянства, то тем самым и колебания доходов в сельскохозяйственном производстве будут ограничены тесными рамками средних способностей и средних обычных приемов хозяйствования.
Кроме обшего нивелирующего влияния национализации земли, Советская власть имеет в своем распоряжении еше ряд других сильнодействующих средств, уже непосредственно направленных на устранение экономических неравенств и поддержание «социального баланса».
Сюда относится прежде всего запрещение под страхом уголовной ответственности каких бы то ни было сделок с землей. Государственная собственность не может, конечно, быть предметом частнохозяйственного оборота, и в этом отношении запрещение земельных сделок есть логическое следствие осуществленной национализации земли. Вытекающие отсюда стеснения для хозяйственной жизни можно отчасти устранить разрешением долгосрочной аренды и переуступки используемых участков. Новое земельное право закрывает и этот путь, допуская арендные отношения лишь в виде исключения, на срок не более одного севооборота, т. е. практически не более чем на 3 года, и в размерах, не превышающих использования исключительно семейного труда арендатора. Ограничения в применении наемного труда, допускаемого лишь в случаях временного ослабления рабочего состава крестьянской семьи, являет- 489
ся логическим дополнением запрещения земельного оборота и стеснения арендных отношений.
Вообще, несмотря на разные либеральные оговорки и внешнее сходство отдельных статей земельного кодекса со столыпинским законодательством, основная мысль советского земельного права выступает достаточно ясно и выпукло. Она все же остается гораздо более близкой к идеям отмененного социалистического, чем к нормам невосстановленного буржуазного земельного права.
Как тогда, так и теперь единственно легальным типом индивидуального использования национализированной земли провозглашается мелкое крестьянское хозяйство, обрабатывающее землю только своим семейным трудом. Государство отказалось, правда, от мелочного и неосуществимого контроля за равномерным распределением земли между всеми желающими ее обрабатывать. Но оно по-прежнему категорически ограничивает размеры индивидуальных хозяйств той земельной площадью, которая может быть обработана собственными рабочими силами семьи. Господство «трудового» хозяйства остается непоколебленным. Вся разница только в том, что раньше индивидуальное крестьянское хозяйство, хотя бы и трудового типа, считалось обреченной и лишь терпимой формой землепользования, а теперь оно возводится в принцип и закрепляется предписаниями о запрещении земельных сделок, наемного труда и арендных отношений.
Совершенно очевидно, что последовательное закрепление трудовых размеров хозяйства может иметь громадное значение в процессе нивелировки сельскохозяйственных доходов. Правда, крестьянские семьи одинаковых размеров осиливают разные количества земли в разных почвенно-кли-матических условиях, а при одинаковых условиях разная величина семьи обусловливает и пропорционально разные размеры землепользования. Эта разница в размерах хозяйства не может служить, однако, источником значительных неравенств. Они останутся в пределах использования выгод семейной кооперации. В условиях же низкой техники и слабо развитого рынка эти выгоды не могут быть значительны. Аля
подавляющей части крестьянских хозяйств современной России размеры землепользования на душу семьи определяют размеры индивидуального дохода. Запрещение земельного оборота закрепляет существующее сравнительно равномерное распределение земли. А так как средняя обеспеченность землей чрезвычайно низка и для большинства районов не достигает даже трудовой нормы, то тем самым устанавливаются фактически очень узкие рамки возможных колебаний дохода от сельскохозяйственного производства.
Строго говоря, одного точного проведения в жизнь описанных выше ограничений было бы достаточно для предохранения деревни от нарастания экономических неравенств. [Умаление прав на землю само по себе понижает стимулы к накоплению, а поскольку последние не устранены, они наталкиваются на механические препятствия земельного законодательства. При экстенсивных формах хозяйствования рост хозяйства ограничен недостатком земельной плошади, а при попытках интенсифицировать производство в минимуме оказывается запас рабочей силы.]
Средства нивелировки крестьянских доходов этим, однако, не исчерпываются. Той же цели может служить налоговая политика государства. Стоит только припомнить основные черты современной налоговой системы, чтобы убедиться, какое мощное орудие пушено в ход против нарастания экономических неравенств в деревне.
Крестьянское хозяйство является в настоящее время главным и почти единственным плательщиком налогов. Кроме разнообразных сборов на местные нужды, кроме крупных денежных налогов вроде «подворно-поимушественного» и «общегражданского», крестьянское хозяйство выплачивает еще целую серию натуральных налогов, составляющих единственную реальную основу государственного бюджета РСФСР.
Натуральные налоги составляют одну из наиболее своеобразных черт советской экономики, и влияние их на крестьянское хозяйство едва ли может быть переоценено.
* СУ. 1921. № 26. Ст. 147.— Рел,
491
No comments:
Post a Comment