3 Л.Н.Литошенко. Социализация земли в России

Введение

Общие условия социализации сельского хозяйства и значение русского опыта

[Существующее в России правительство называет себя рабоче-крестьянской властью. Можно спорить, отражает ли оно действительно волю русского промышленного пролетариата или давно уже утратило с нею соприкосновение. Аля всякого живущего в России ясно, однако, только одно. С желаниями и настроениями основной массы населения страны, многомиллионного крестьянства, политика советской власти не имела и не имеет ничего обшего. Четыре года над крестьянским хозяйством проделывались всевозможные социалистические эксперименты. Четыре года и тысячью способами старались привить ему социалистическое мировоззрение. И все четыре года крестьянство оставалось чужеродным телом в социалистическом хозяйстве, объектом, а не субъектом того грандиозного опыта, который проделан теперь в России.

Огромная сопротивляемость социализму, обнаруженная русским крестьянством, объясняется не столько политической зрелостью этого класса, которой он не обладает, сколько субъективными препятствиями, стоящими на пути обобществления сельского хозяйства.]

Социализм как экономическая система есть прежде всего рациональное плановое хозяйство. Обвиняя буржуазный строй в анархии производства и бесполезной растрате сил, социа

лизм обешает величайшую экономию, максимальную производительность и строгую пропорциональность всех отраслей производства, объединенных единым планом народного хозяйства.

Не будем поднимать здесь вопросы о том, возможно ли вообше построение хозяйственного плана в масштабе целой страны, не теряется ли в безобменном и безденежном социалистическом хозяйстве самый ключ к понятию рационального и не исчезает ли там понятие экономической выгодности как критерия для выбора хозяйственных средств и целей1.

Ясно, во всяком случае, что каждая данная отрасль производства тем легче поддается обобществлению и включению в единый хозяйственный план, чем меньше в ней число хозяйственных единиц и чем однообразнее техника производства. Именно поэтому вера в неизбежное пришествие социализма обосновывается большей частью на предположении, что естественная эволюция капитализма ведет к машинизации и концентрации производства.

Как известно, объективные данные об эволюция сельского хозяйства не обнаруживают этих необходимых предпосылок социализма.

Земледелие всех стран имеет тенденцию к распылению и рассеянию, а техника производства земледельческих продуктов становится все сложнее и многообразнее.

Несколько десятилетий назад еше можно было говорить о закономерной смене одних систем сельского хозяйства другими (о поясах тюненовской схемы, шкале плодородия и т. п.). Теперь завоевания агрономической и транспортной техники все шире раздвигают пояс «вольного» хозяйства. Система и рентабельность хозяйства не предуказываются ни «естественным плодородием», ни расстоянием от рынка, ни местными хозяйственными традициями. Перед сельским хозяином открывается широкая возможность выбора различных органи-

1 [Проблема рационализации народного хозяйства и построения единого социалистического хозяйственного плана посвящена другая работа автора, которая может быть и увидит свет с восстановлением «буржуазной» свободы слова и научной мысли.]

заиионных схем. Успех или неуспех предприятия зависит от организационных талантов хозяина, от его умения найти наивыгоднейшее сочетание имеющихся в его распоряжении элементов производства между собой и по отношению к вечно колеблющимся условиям рынка и атмосферы. В промышленности техника сравнительно однообразна, там часто нетрудно указать наиболее производительный и «рациональный» способ производства. И несмотря на это, на долю предпринимателя-коммерсанта и организатора остается огромная творческая роль. В сельском хозяйстве понятие «рациональности» имеет еше более условный характер. «Рациональным», т. е. экономически выгодным, может оказаться и экстенсивное и интенсивное хозяйство, и зерновая продукция и мясная, молочное скотоводство и племенное. И все это на одном и том же участке земли и с одними и теми же средствами производства. Все зависит здесь от сочетания и колебаний экономических и естественно-исторических условий производства. Роль сельскохозяйственного предпринимателя, таким образом, в настоящее время чрезвычайно усложнилась и выдвинулась на первый план.

Отсюда следует, что социализация сельского хозяйства должна натолкнуться на крайне важное препятствие в форме отсутствия достаточных кадров опытных организаторов. Старые владельцы рано или поздно вымрут или будут устранены по политическим соображениям. Поколение новых организаторов не может быть воспитано, ибо для этого нет подходящей среды. Качества способного организатора не являются врожденными, они вырабатываются в процессе борьбы, ошибок и жестокой конкуренции. Предприниматель — типичная фигура капиталистического общества. При социализме его заменяют управляющие и агрономы. Но отсутствие конкуренции и ценностного измерителя в безобменном социалистическом обществе не позволит им с такой точностью судить о сравнительной производительности отдельных организационных планов и действий, как это делает капиталистический предприниматель. Завоевания науки и техники могут оказаться роковым даром в руках ор-82 ганизаторов, не вооруженных критерием выгодности. На при

мере русской социалистической практики мы видим, как под флагом технической «рациональности» производились часто огромные растраты личных сил и материальных средств. Не исключена, впрочем, и даже более вероятна, другая возможность. Лишенные личных стимулов, социалистические организаторы вовсе не будут искать новые пути, хотя бы и сомнительно рациональные. Замена самостоятельных предпринимателей наемными управляющими ведет неизбежно к застою и безхозяйственности.

Все это, конечно, возражения, направленные против социалистического хозяйства вообще. Но в сельском хозяйстве эти отрицательные моменты сказываются несравненно сильнее, чем в промышленности. Там хотя бы временно может помочь шаблон и ставка на более производительные, по старым понятиям, предприятия. В сельском хозяйстве, с одной стороны, сильна еше рутина, с другой — открылись исключительные технические возможности. Социалистические организаторы сельского хозяйства с одинаковой силой будут стремиться либо к косности, либо к безудержному и разорительному «прогрессу».

Далее, обобществление сельского хозяйства затрудняется далее его распыленностью. Статистика всех земледельческих стран с такой определенностью установила неприложимость «законов» концентрации производства к сельскому хозяйству, что этот факт не решается оспаривать уже ни один грамотный социалист2. Важно при этом то, что распыление сельского хозяйства обусловлено не только историческими причинами. Это не только факт, но и техническая необходимость. Пространственная протяженность и издержки внутрихозяйственного транспорта играют несравненно большую роль в сельском хозяйстве, чем в промышленности. Благодаря этому в сельском хозяйстве очень скоро намечаются пределы укрупнения хозяйственных единиц, за которыми издержки внутрихозяйственного транспорта перевешивают экономию

2 История раликальной смены взглялов на этот прелмет в социалистическом лагере полробно описана: David Е. Sozialismus und Landwistschaft. 2 Aufb. Leipzig. 1922. S. 1-38.

крупного производства и дальнейшее увеличение предприятия становится невыгодным. При всяком хозяйственном строе, поэтому, в том числе и при социализме, число эксплуатационных единиц в сельском хозяйстве по необходимости может быть велико. А если это так, то перед социализацией сельского хозяйства стоят два новых препятствия. Во-первых, нужно оставить мысль о концентрации производства, облегчающей управление, и приходится думать о том, где найти миллионы организаторов; во-вторых, необходимо преодолеть сопротивление старых владельцев предприятий или, по крайней мере, найти способ примирить их с новыми формами обобществленного хозяйства. Здесь опять в отношениях социализма к сельскому хозяйству и промышленности обнаруживается огромная количественная разница, переходящая почти в качественную. Одно дело — экспроприировать небольшую кучку промышленников и взять в свои руки управление немногими десятками тысяч крупных предприятий, и другое дело — овладеть миллионами земледельческих хозяйств, включить их деятельность в рамки общего хозяйственного плана и переубедить, покорить или примирить с социализмом десятки миллионов их прежних владельцев. Ясно, что задачи обобществления сельского хозяйства и промышленности не соизмеримы по своим политическим и организационным трудностям.

Но если сложность организационных задач, многочисленность объектов воздействия и классовое сопротивление массы мелких собственников создают ряд объективных препятствий на пути обобществления сельского хозяйства, то, с другой стороны, есть и обстоятельства, которые не позволяют руководителям социалистической политики относиться к этим препятствиям хладнокровно и держаться выжидательной политики. Напротив, эти обстоятельства заставляют преодолевать препятствия со всей энергией, на которую только способны адепты новой власти.

Одним из этих обстоятельств является голод и продовольственный вопрос, неизбежный спутник «социальных» революций. До последнего времени социалистическая теория пред

полагала, что переход от буржуазного строя к социалистическому совершается сравнительно безболезненно. Обобществление средств производства, рационализация хозяйства, плановое его ведение освобождают такое количество скованных до тех пор производительных сил, что оно с избытком покрывает и сокращение рабочего дня, и некоторое разрушение старого аппарата, и все остальные издержки революции.

Опыт последних европейских революций убедил всех в обратном. Даже простая «буржуазная» революция резко понижает стимулы к труду и сокращает его производительность. «Социальная» революция, сопровождаемая расстройством денежной системы и рискованными экономическими экспериментами, еше глубже разрушает народохозяйственный организм и разрушает правильное его функционирование.

Особенно тяжелые последствия имеет неизбежный разрыв экономических связей между городом и деревней. Падение покупательной силы денег и сокращение производства промышленных изделий заставляют деревню замыкаться в своем кругу и переходить к натуральному хозяйству. Город оказывается тоже предоставленным самому себе. Но здесь-то и сказывается органическая разница между сельским хозяйством и промышленностью. Разрыв промышленности и сельского хозяйства больнее ощущается городом, чем деревней. Как бы глубоко ни зашло разделение труда в стране, в трудную минуту земледелец скорее обойдется без помоши городского рабочего, чем наоборот. Можно представить себе деревенского жителя, годами не подновляющего запасы одежды, обуви и домашней утвари. Но город без подвоза пиши не может существовать и несколько дней. Невозможно и существование промышленности без накопления в руках управляющих ею органов соответствующих запасов продовольствия. Наконец, значительная часть промышленного сырья — льна, пеньки, шерсти и кож — также оказывается в распоряжении мелких земельных собственников, и они предпочитают перерабатывать его сами кустарным способом, чем отдавать монополизированной и бесполезной для них государственной промышленности. Падение производительности труда одинаково пора

жает и сельское хозяйство и промышленность, «социальная» революция ухудшает положение всех производителей реальных ценностей. Но благодаря натуральному или полунатуральному строю мелкое крестьянское хозяйство дольше сопротивляется разрушительным влияниям социальных переворотов, совершенно так же, как раньше оно имело большую устойчивость по отношению к хозяйственным кризисам капиталистического мира.

Однако в эпоху социальной революции власть находится в руках города и промышленного пролетариата. Теоретики социальных революций пытаются примирить своих сторонников с неизбежным падением производительных сил переходного периода и взывают к терпению передовых борцов за социализм. Но голодное терпение приходит быстро к концу. Обманутый городской рабочий не может относиться спокойно к относительному благополучию и сытости «революционной» деревни. Отсюда рождается первый и, быть может, один из наиболее сильных стимулов к социалистическому овладению крестьянством, «борьба за хлеб» социалистического государства.

Но не только продовольственная нужда заставляет вовлекать деревню в сферу социалистического влияния. Этого требуют и прямые задачи положительной программы социализма. Социалистическое народное хозяйство есть прежде всего, как мы знаем, хозяйство плановое. Невозможно, однако, построить план удовлетворения потребностей общества и соответствующей организации производства, имея в своем распоряжении только часть отраслей производительной деятельности населения. Основой социалистического строительства признается крупная промышленность. Но откуда взять для нее продовольствие, рабочую силу и отчасти сырой материал? Все это элементарные условия существования промышленности, и все это дает сельское хозяйство, раздробленное между миллионами самостоятельных, хозяйственных единиц. Чтобы сельское хозяйство регулярно доставляло в необходимых количествах все нужное для государственной 86 промышленности и городов, социалистическая власть долж

на заменить своими распоряжениями те указания относительно характера и объема производства, которые давались раньше каждому индивидуальному хозяину спросом и иенами. Словом, в той или иной мере, тем или иным способом сельскохозяйственное производство должно быть включено в общегосударственный хозяйственный план, иначе станет невозможным существование опоры социализма — крупной п ромышлен ности.

Итак, под давлением непосредственной продовольственной нужды, с одной стороны, и в целях осуществления социалистического хозяйственного плана — с другой, социалистическая власть, кем бы она ни была представлена, должна быть обязательно агрессивна по отношению к классу мелких земледельцев. Оставить их в покое — значило бы действовать вразрез с инстинктом самосохранения.

Описанные выше теоретические условия социализация сельского хозяйства вполне объясняют характер взаимоотношений между большевизмом и русским крестьянством.

Захвативший в октябре 1917 г. политическую власть городской пролетариат должен был решить труднейшую задачу. Незначительной кучке промышленных рабочих и их идеологов предстояло покорить огромную крестьянскую страну. В организационно-производственном отношении это означало ассимиляцию 15,5 млн хозяйственных единиц, обладавших к моменту революции уже довольно сложным и разнообразным строением3. В политическом отношении необходимо было преодолеть сопротивление или примирить с новыми формами хозяйственной жизни 130 миллионов полуграмотного населения деревни, в огромном большинстве своем ничего не слыхавшего о социализме и не имевшего к нему ни малейшей склонности. В то же время создававшиеся после революции объективные условия позволяли оставить деревенскую мас

3 На основании статистических ланных 1916 г., профессор Челиниев разле-ляет Европейскую Россию на 42 района, отличающиеся лруг от лруга направлением и организацией сельского хозяйства, (См.: Челиниев А. Н. Состояние и развитие русского сельского хозяйства по данным переписи 1916 г. и железнодорожных перевозок. Харьков, 1918.— Рел.).

су в стороне и сосредоточить все усилия на социализации промышленности и городской культуры. Продовольственный вопрос, наметившийся в форме умеренной дороговизны еше при царском правительстве, резко ухудшался под влиянием полусоииалистических мероприятий Временного правительства. Октябрьский прыжок в неизвестность сопровождался катастрофическим ростом цен и замедлением притока жизненных припасов к потребляющим центрам. Гражданская война окончательно разорвала связь между городом и деревней. Чтобы не умереть с голоду, победитель-рабочий должен был во что бы то ни стало овладеть источниками хлеба. Несколько позже к непосредственным велениям голода присоединились запросы организуемого на новых началах народного хозяйства. Жизненный нерв «пролетарского» государства, крупная промышленность грозила окончательным распадом без регулярного притока сырья и продовольствия. Аля строителей социализма выяснилась необходимость единого хозяйственного плана на основе одинаково полного регулирования и промышленности и сельского хозяйства.

Так родилась «упорная борьба за хлеб», борьба городского рабочего и крестьянина, борьба социализма и мелкобуржуазной стихии.

Последующие страницы посвящены описанию этой борьбы. Мы считаем, что время для беспристрастного описания и подведения итогов русского опыта уже настало, ибо опыт этот приближается к концу. В тот момент, когда пишутся эти строки, пятилетнюю схватку города и деревни можно считать законченной. Провозглашенные во второй четверти 1921 г. основы «новой экономической политики» означают не что иное, как капитуляцию социализма перед мелкобуржуазной стихией и замаскированный поворот к старому.

Этот скромный результат русского опыта не должен, однако, умалять его значение. Прежде чем перейти к описанию отдельных стадий и эпизодов борьбы за обобществление сельского хозяйства, мы должны предостеречь читателя против одного широко распространенного заблуждения. Считают, и это мнение распространено преимущественно среди иностран

ных умеренных социалистов, что русский коммунизм не представляет собой настоящего социализма. Все неудачи и экстравагантности большевизма относятся, таким образом, либо на счет русской дикости и некультурности, либо на счет неумения найти истинно социалистическое решение вопроса.

Против первого возражения защитниками русской революции выдвинуто соображение, что как раз отсталые в экономическом отношении страны и дают наиболее благоприятную почву для осуществления социализма4. По сравнению с традиционной доктриной Маркса это, конечно, серьезная ересь. Но наблюдение над практикой социальных революций показывает, что в ней много правды. В отсталых странах, приобщившихся, однако, к капиталистическому развитию имеется обыкновенно небольшой, но хорошо организованный и пропитанный социалистическими идеями класс промышленных рабочих. Ему противостоит распыленная и по существу аполитичная масса сельского населения. Такое соотношение сил сразу определяет господ и слуг, объектов и субъектов нового положения. Отсутствие гражданских свобод и непривычка к ним помогают населению подчиниться деспотическим крайностям диктатуры пролетариата. Наконец, низкий уровень потребностей мирится с неизбежной нишетой и оскудением, приходящими вместе с коммунизмом. По всем этим причинам вполне понятно, что социалистические опыты скорее всего возникают и больше всего имеют шансов на успех как раз в отсталых аграрных странах. Не случайно вызванная войной политическая революция сделалась «социалистической» в России и осталась «буржуазной» в Германий. И не случайно примеру России попыталась последовать именно Венгрия.

Что касается предположения, будто русские коммунисты не сумели быть и остаться социалистами, то против этого утверждения должны поднять голос все пережившие и перетерпевшие русскую революцию. Мы, русские, вынесем все многообразие социалистического опыта; мы изо дня в день следим за потоком декретов и их претворением в жизнь; мы

4 Бухарин Н. Экономика переходного периода. М., 1920. (С. 148-157. — Ред.)

знаем историю каждого распоряжения, обстоятельства, его породившие или приведшие к уничтожению. Мы помним, наконец, обшее настроение минувшей эпохи. И мы свидетельствуем, что образ русского большевизма и есть подлинное лицо всякого последовательного социализма.

Социалистическая мысль всегда избегала изображений своего положительного идеала. Это было прямо запрещено Марксом, заклеймившим такое занятие кличкой «Zukunftmalerei».

В тех немногих случаях, когда социалисты решались нарушить заповедь своего учителя, мы получали ряд намеков и сентиментальных обших мест вроде туманных пророчеств старика Бебеля. Теоретический социализм не предусматривал даже необходимости построения общего хозяйственного плана, он не ставил вопрос о понятии выгодности в социалистическом обществе и не давал элементарнейших основ социалистической экономики5. Что мог почерпнуть из этой литературы русский коммунизм для надобностей своего грандиозного практического строительства? И как могут упрекать его в несоииалистичности те, кто не имеет ни малейшего представления о конкретных и практических условиях проведения в жизнь того или иного социалистического принципа?

Возьмем, например, непосредственно занимающий нас вопрос о социализации сельского хозяйства. Какой материал для решения этого вопроса дает социалистическая литература? У старых теоретиков мы находим только общие формулы, свидетельствующие о полном непонимании существа и сложности проблемы. Маркс ограничивается резкими выпадами против «варварского» класса мелких земельных собственников и выражает надежду на то, что «на известной ступени развития» собственность на землю окажется «излишней и вредной», «даже с точки зрения капиталистического способа производства»6.

5 Значительная часть современной германской литературы о социализме и социализации ло сих пор, например, велет свою аргументацию в прелполо-жении, что в социалистическом обществе сохраняются и обмен и деньги. Не ставится лаже вопрос, насколько эти явления совместимы с натурально-хозяйственным, безобменным строем социалистического общества.

6 Marx К. Das Kapital. Bd. III. Hamburg, 1894. S. 340-342.

Энгельс уверен, что «возвращенные обществу крупные имения» будут предоставлены в пользование обрабатывавшим их рабочим. «На каких условиях» это произойдет, Энгельс затрудняется «сказать определенно», но он уверен, что «пример этих земледельческих товариществ убедит и последних еще сопротивляющихся мелких и даже крупных крестьян в преимуществе крупного обобществленного хозяйства»7. Каутский успокаивает себя рассуждением, что «крестьянское мелкое хозяйство оказывается сильнейшим тормозом всякого технического прогресса» и что с течением времени разница между возможной и действительной производительностью труда в земледелии будет все более увеличиваться8.

Все это не решение вопроса и даже не намеки на его практическую постановку. Надо ли ждать, по Марксу, той «известной» ступени, когда сам капитализм уничтожит вредный пережиток земельной собственности? Или нужно последовать совету Энгельса и положиться на соблазнительный пример земледельческих товариществ, не задумываясь над тем, что же, собственно, может соблазнить мелкого и даже крупного крестьянина променять свое положение самостоятельного хозяина на роль наемного батрака в обобществленном хозяйстве?

Старые теоретики социализма возлагали все свои надежды на стихийный процесс концентрации производства, они мыслили его одинаково сильно действующим в промышленности и сельском хозяйстве и не представляли себе, что социализм может застать далеко не изжитым мелкое производство в промышленности и год от году растущее распыление земледелия. Взгляды Маркса и Энгельса годятся для цитат, но не для практического строения социализма.

Не лучше обстоит дело и с новейшим теоретическим социализмом. Учитывая социальную окраску последних революций, он считается с возможностью немедленной практической постановки вопроса о социализации сельского хозяйства. Но какие же рецепты даются на этот случай?

Одно течение, его мы назвали бы консервативно-утопи-

7Engels Fr. Die Bauernfrage in Fronkreich und Deutschland. Neue Zeit 1894/95. Bd. //. 8Kautsky K. Vermehrung und Entwicklung in Natur und Gesellschaft. Stuttgart, 1910.

ческим, продолжает искать спасения в преимуществах крупного хозяйства. Не решаясь отрииать фактическую эволюцию в сторону распыления земледелия, представители этого течения с увлечением описывают выгоды «рационального» крупного хозяйства и требуют от социалистической власти немедленного насаждения крупной культуры вопреки всем фактическим тенденциям старого строя. Таков, например, план социалистической реорганизации германского сельского хозяйства, выдвинутый в последнее время проф. Балло-дом (Атлантикус)9. Утопичность его заключается не только в полном игнорировании особенностей сельскохозяйственной техники, но и в том, что автор не указывает, каким образом будет осуществлен его проект. Мы не знаем, рассчитывает ли проф. Баллод на убедительность своих доводов или на силу принуждения, должны ли миллионы нынешних мелких земледельцев добровольно уступить место ста тысячам будущих поместий или их придется заставить сделать это силой.

Другое решение аграрного вопроса — его можно назвать либерально-практическим — заключается в том, что мелкое земледелие оставляется за пределами социалистического хозяйства. Создается особая теория — теория трудовой собственности, отличной от собственности, эксплуатирующей чужой труд. Социализм борется только со вторым видом собственности, трудовая собственность для него безвредна, мелкие и средние крестьяне могут жить по-прежнему и при социализме. Таким отношением к мелкой собственности социалисты будто бы могут нейтрализовать противодействие земледельческого населения и сосредоточить внимание на более узкой и простой задаче обобществления крупных хозяйственных единиц. Так учат David, Hertz, Bauer и в последнее время даже Каутский10.

Нужно ли пояснять, что подобная точка зрения есть обход, а не решение вопроса. Она покоится на полном забвении того факта, что социализм есть не только образ мыслей, но и

9Ballod К. Der Zukunftstaat. Produktion und Konsm in Sozialstaat. Stuttgart, 1920. 10Cp. иит. выше книгу E.David, затем: KautskyK. Die Socialisierung der Landwirtschaft. Berlin, 1919; Dr. Hertz O. Agrarfrage und Sozialismus. Berlin. 1901; Bauer O. Der Weg zum Sozialismus. Berlin, 1919.

определенная форма общественно организованного производства и распределения. Можно ли представить себе единое общество-хозяйство, в котором часть производства ведется по общему плану, а другая предоставлена на усмотрение индивидуальных производителей? Откуда будет получать социализированная промышленность необходимое для нее сырье и продовольствие, кто будет кормить город и армию, как заставить мелкого земледельца производить именно то, что нужно общественному хозяйству, и в надлежащих количествах? Как будут уживаться рядом собственник и член социалистического общества, как будут устроены экономические и социальные отношения между двумя во всем противоположными мирами, насильственно объединенными в одном и том же политическом целом? Все это вопросы, на которые не может дать ответ неопределенная доктрина невмешательства и трудовой собственности, связанная с именем Давид-Каутского. Практическое осуществление ее привело бы к одному из двух: или социализм превратился бы в простое расширение государственного хозяйства, которое по-прежнему оставалось бы вставленным в рамку частной инициативы индивидуальных хозяйств, или, если бы мы захотели осуществить строй более близкий к замыслам учителей социализма, пришлось бы наметить более последовательную программу социализации народного хозяйства, в которой было бы уделено достаточно внимания и задачам обобществления мелкого земледелия.

Не давала готовых решений и русская дореволюционная социалистическая литература. В соответствии с аграрным строем народного хозяйства здесь уделялось больше внимания будущим судьбам земледелия, чем в литературе европейской. Программы русских социалистических партий содержат проекты национализации, муниципализации и социализации земли. Огромная русская литература по аграрному вопросу наполовину заполнена двадцатилетним спором между марксистами и так называемыми «народниками»11. Спор шел по преимуществу о степени проникновения капи-

11 Социал-демократическая точка зрения изложена и обоснована у В. Ильи-

тализма в сельское хозяйство и о законах эволюции последнего. Марксисты долгое время зашишали правоверную точку зрения и вели подробный учет завоеваниям капитала. Народники возлагали надежду на земельную обшину и принимали прогрессирующее измельчание сельского хозяйства за проявление присущей будто бы русскому народу склонности к социализму. В последнее время марксисты вынуждены были признать, что победа капитализма в земледелии дело слишком отдаленного будущего. Вследствие этого их программы национализации и муниципализации земли частью приблизились к западноевропейским «либерально-практическим» образцам, частью потеряли всякие реальные очертания. Народники, со своей стороны, настаивали только на передаче всей земля в уравнительное пользование трудовому населению. Все остальное должно было решить природное социалистическое чутье крестьянина. В итоге спор между русскими социалистами шел либо из-за общих теоретических вопросов, либо, в лучшем случае, из-за преимуществ разных юридических титулов в землепользовании. Проблема регулирования сельского хозяйства на другой день после социального переворота оставалась совершенно не затронутой.

Таким образом, ни дома, ни за границей русский большевизм не мог найти опорных пунктов для своей аграрной политики. Приходилось строить почти на пустом месте.

И мы должны с полной откровенностью признать: постройка велась умелыми руками. Дело не только в том, что с фанатическим пиететом были использованы все намеки учителей социализма и что к каждому периоду политики выбиралось эпиграфом какое-нибудь изречение Маркса. Большевики действовали не только по букве, но и по духу социалистического учения. Везде, где не хватало готовых решений, — а таких случаев было большинство, — они изобретали свою собственную фор-

на-Н. Ленина (Аграрная программа соииал-лемократии в первой русской революции. Г\г., 1917). Наролнические взглялы можно найти у В. Чернова (Чернов В. Земля и право. Пг., 1918). Сравнительный разбор обеих программ провален В. Мещеряковым (Мещеряков В. Наииона-лизаиия и социализация земли. М., 1918).

мулу. При этом их выбор всегда падал на решение, наиболее отвечающее основным принципам социализма. Если под давлением объективных условий приходилось заменять одно решение другим или жертвовать одним принципом в пользу другого, то из двух зол выбиралось всегда меньшее и из двух неизбежных ударов совершенному коммунизму наносился слабейший. Как в аграрном вопросе, так и во всех других отраслях экономической политики большевики шли всегда кратчайшим и наиболее практическим путем.

Зигзаги коммунистической политики обусловлены не ошибками мышления, а объективными условиями, не предусмотренными социалистической теорией. Осторожно и ощупью продвигалась советская власть между всеми подводными камнями социализма, не теряя направления и постоянно помня конечные цели своего пути. И если в конце концов социалистическое здание лежит в обломках, то в этом вина не строителей, а тех принципов, по которым воздвигалось постройка. К русскому опыту надо относиться с полным вниманием и серьезностью. В нем содержится приговор не только практическим попыткам социального переустройства, но и самым теоретическим основам социализма.

Последующие страницы распадаются на три части*.

В первой из них рассматривается в основных чертах содержание русского аграрного вопроса перед революцией. Это необходимо прежде всего для того, чтобы знать, в каком состоянии находилось сельское хозяйство к началу социального опыта. Существует довольно распространенное мнение, будто земельные отношения в России были настолько запутаны, что социальный кризис был все равно неизбежен. Русское революционное социалистическое движение в значительной мере питалось тем недовольством, которое наблюдалось среди масс крестьянского населения, находившихся в тяжелом экономическом положении. С другой стороны, не было недостатка в людях, отрицательно относившихся к социалистическим иде

*Так в тексте.— Ред.

ям, но, благодаря неправильному представлению о причинах народной бедности, усматривавших радикальное средство по-моши тоже в революционном разрешении земельного вопроса, в экспроприации помещиков и в равномерном распределении между мелкими крестьянами земельной собственности. Путем анализа реального содержания русского аграрного кризиса мы постараемся показать, что он был обусловлен объективными особенностями экономического развития страны, что он не мог быть смягчен принудительным уравнением земельной собственности, что естественный ход эволюции мирным путем вел к экономическому прогрессу и что мировая война скорее способствовала укреплению, чем разрушению передовых типов крестьянского хозяйства.

Вторая часть работы посвящена описанию революционных процессов и социалистического опыта в применении к сельскому хозяйству. Здесь дается систематическое изложение законодательств и практических мероприятий в области земельной и продовольственной политики, при помощи которых советская власть пыталась овладеть сельскохозяйственным производством, подчинить его плану государственного хозяйства и подвести материальный фундамент под национализированную промышленность. Пять лет советской политики подразделяются на несколько более или менее резко ограниченных друг от друга периодов, каждый из которых имеет свою особую схему достижения одной и той же цели обобществления национального хозяйства. Кроме описания самого советского законодательства, автор ставит себе задачу показать, что в быстрой смене мероприятий и декретов имелась своя внутренняя логика, что все отступления от теоретического социализма были обусловлены практической необходимостью и что капитуляция перед индивидуалистическим принципом хозяйствования произошла только тогда, когда разрушение сельскохозяйственного производства начало угрожать самому существованию социалистического правительства.

Третья часть подводит итоги объективным результатам социалистического опыта, независимо от тех целей, которые 96 он себе поставил. Здесь устанавливается причинная связь меж

ду основными принципами советской экономической политики и натурально-потребительским вырождением индивидуалистического мелкого земледельческого хозяйства. Далее анализируются печальные народнохозяйственные последствия этого основного акта русской экономики, доказывается бесплодность и внутренняя противоречивость «новой экономической политики» в применения к сельскому хозяйству и, наконец, намечается единственно правильный, по мнению автора, путь экономического возрождения страны.

В целом, таким образом, книга стремится дать ответ на три основные и естественные вопроса: что было с сельским хозяйством России до революции, какой социальный опыт над ним проделан и к каким объективным результатам это привело.

Основная мысль автора заключается в том, что русская революция содержит гораздо больше общечеловеческих, чем национальных черт. Хотя изложение носит большей частью конкретный характер, сквозь описание русских частей должны просвечивать более широкие выводы. По глубокому убеждению автора, «социальная» революция, разразившаяся в любой стране мира, будет идти приблизительно теми же путями и приведет к одним и тем же результатам. На долю России выпала только печальная участь дать первый устрашающий и предостерегающий пример.

ЧАСТЬ I

Аграрный вопрос перел революиией

Глава 1

Аграрный кризис и перенаселение

В последней трети XIX в. русское сельское хозяйство переживало жестокий кризис. Сущность последнего была, однако, совершенно иная, чем того застоя, который наблюдался в 70-80-х гг. в земледелии европейских стран.

Кризис западного капиталистического и товарного сельского хозяйства объяснялся прежде всего заокеанской конкуренцией и падением цен на земледельческие продукты.

Россия сравнительно очень мало пострадала от неблагоприятной мировой конъюнктуры хлебного рынка. Застарелым органическим пороком русского сельского хозяйства было аграрное перенаселение.

На первый взгляд мысль о чрезмерной густоте населения плохо мирится с картиной бесконечного простора равнин и лесов России. В действительности, понятие перенаселенности есть понятие сложное и относительное. «Нередко, менее всего населенные страны,— говорит Мальтус,— оказываются более всего обремененными своим населением и более всего страдают от влияния закона народонаселения».

Нет ничего ошибочнее представления о России как о стране крупного хозяйства и редкого земледельческого населения.

В отличие от многих стран Европы русские крестьяне были освобождены в 1861 г. от крепостной зависимости с доволь-   7 Q /

но значительным количеством земли, переданной им сначала в бессрочное пользование, а затем в коллективную общинную собственность.

В 1877 г., т. е. через 16 лет после освобождения крестьян, в руках частных крупных землевладельцев находилось 24,7%, в руках государства и публично-правовых учреждений — 44,9% и в руках крестьян — 30,4% обшей площади земли. У крестьян о самого начала оказалось земли более, чем у помещиков.

Но общая площадь землевладения еще не дает точного представления о соотношении разных форм хозяйства. Для этой цели более показательны сопоставления удобной земли или даже одной пахотной. В 1887 г. крестьянам принадлежало по 50 губерниям Европейской России 77,8 млн десятин, или 54,5% всей плошади пахотной земли. [Если отбросить окраинные губернии вроде Вологодской, Архангельской и Астраханской и взять одну черноземную, по преимуществу земледельческую полосу, то здесь доля крестьянской земли поднимается еше выше. В 13 из 26 губерний она составляет 3/4 всего количества пахотной земли.

С течением времени роль мелкого хозяйства быстро возрастала за счет крупного землевладения. К началу 1914 г. крестьяне купили у помещиков приблизительно 27 млн десятин, или около 30% того количества земли, которым располагало крупное землевладение в 1877 г. Кроме покупки земли, крестьяне арендовали у помещиков значительную часть их владений. Размеры арендного фонда исчисляются по новейшим подсчетам в 27 млн десятин. В действительности арендные отношения, вероятно, еше больше перемешали центр тяжести в сторону крестьянского землепользования.]

Всероссийская сельскохозяйственная перепись 1916 г. впервые позволила более или менее точно выяснить соотношение между мелким и крупным хозяйством. Оказалось, что в Европейской России капиталистически организованные хозяйства занимали не более 10% обшей посевной плошади. Все ос-1 02 тальное находилось в руках мелких земледельцев, обрабаты

вавших свои поля по преимуществу собственный семейным трудом*.

Россия является, таким образом, классической страной мелкого крестьянского хозяйства. Судьбы ее земледелия тесно связаны с судьбами крестьянского хозяйства. Ее аграрный кризис есть прежде всего кризис крестьянского хозяйства.

Было много признаков того, что в последней трети XIX в. хозяйства хозяйства крестьянское земледелие России находилось действительно в ненормальном положении. Уровень жизни сельского населения стоял чрезвычайно низко. Высокая смертность, ежегодные эпидемии и растущий процент забракованных при призыве на военную службу свидетельствовали о скверном питании и отвратительных санитарных условиях русской деревни. Начиная с 1860 г. каждые 10 лет случалось 2-3 неурожая, сильнее всего поражавших как раз крестьянское хозяйство и обнаруживавших низкую производительность труда мелких земледельцев. Количество рабочего и продуктивного скота возрастало чрезвычайно медленно, а местами даже резко сокращалось. Частичные земские сельскохозяйственные переписи обнаруживали огромный процент безскотных хозяйств, обрабатывавших землю соседским инвентарем и не имевших, следовательно, никакого удобрения для своих полей. Подавляющее большинство хозяйств обладало не более как одной коровой и одной лошадью. Платежеспособность сельского населения была так низка, что недоимки по государственным платежам в отдельных районах достигали в 90-х гг. 400% годового оклада. Наличность кризиса крестьянского хозяйства одинаково признавалась и радикальной интеллигенцией, и консервативными дворянскими кругами, и правительством, в конце 90-х годов назначившим специальную «Комиссию по исследованию причин оскудения центра», превратившуюся (с 1902 г.) в широко организованное «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности», работавшее под председательством С. Ю. Витте.

*См.: Предварительные итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи.

Вып. L Европейская Россия. Пг., 1916. С. 2-113. Подсчет автора. — Ред.        1 03

Относительно природы аграрного кризиса мнения, однако, разделились. Радикальные и социалистические партии разных оттенков усматривали причину застоя крестьянского хозяйства в его малоземелье и главным лекарством считали принудительное отчуждение в пользу крестьян земель «нетрудового пользования». Крайние консервативные течения винили во всем самого крестьянина, его лень и пьянство, не позволявшие извлекать из земли достаточные доходы. Многие весь корень зла находили в устаревшем земельном праве и прежде всего в уравнительно-передельном механизме земельной обшины. Значительная группа писателей и общественных деятелей рассчитывала, наконец, на просвещение и возлагала все надежды на мирную агрономически культурную работу среди сельского населения.

В каждом из этих взглядов была своя доля истины, и все они были недостаточны для полного объяснения. Аграрный вопрос в России издавна был вопросом политическим. На этой почве разные партии сводили свои счеты, неудивительно, что и оценки причин кризиса чаше всего подсказывались политическими симпатиями и взглядами. Понадобились две революции и беспримерный по своей грандиозности социальный переворот, чтобы разбить иллюзии и ложные представления, годами накапливавшиеся вокруг аграрного вопроса. Только теперь, после того, как уничтожено с корнем крупное хозяйство и отменена частная собственность на землю [и над сельским хозяйством проделан ряд сложных социально-экономических опытов], сделалось ясным, в чем заключалась природа того кризиса, который тяготел над крестьянским хозяйством в течение нескольких десятилетий. Теперь кажется аксиомой то, что квалифицировалось как величайшая ересь немного лет назад. Теперь все одинаково сходятся в том, что русский аграрный кризис конца XIX в. был не чем иным, как проявлением аграрного перенаселения или несоответствия между увеличением продукции сельского хозяйства и ростом сельского населения.

Перенаселенность русской деревни легко обнаруживается при помощи статистики населения и посевов. Сельское 104 население 50 губерний Европейской России, не превышав

шее в 1850-х гг. 50 млн душ, в 1900 г. насчитывало уже 83 млн, а в 1914 г. — 103 млн душ. Земельная обеспеченность крестьянства резко понижалась благодаря неудержимому приросту населения. При освобождении крестьян средний надел составлял 4,8 десятины на каждую мужскую душу, в 1900 г., или через 40 лет, эта плошадь упала почти вдвое1. Ни скупка земель у помещиков, ни аренда, ни увеличение распашки, ни некоторый рост урожайности не могли перевесить стремительное измельчание хозяйственных единиц и вытекающие отсюда последствия.

Сокращение посевной плошади хозяйства предопределяло размеры посевов. Абсолютно возрастая, посевы заметно сокращались относительно. В 1881 г. было засеяно в 50 губерниях Европейской России 63,5 млн десятин разных хлебов. По расчету на голову сельского населения это составляло около 1,03 десятины. Через 15 лет душевой посев составлял уже только 0,82 десятины, или на 20% меньше. Для основной части земледельческой России, для ее центра, востока и юга, где слабо развито скотоводство и особенно промыслы, размеры посева точно соответствуют уровню благосостояния хозяйства. Последнее явным образом понижалось параллельно относительному сокращению посевов. В конце концов Россия превращалась не только в страну мелкого хозяйства, но в ней пускало прочные корни и хозяйство мельчайшее, парцеллярное, не способное доставить своему владельцу самых необходимых средств существования.

1 Кауфман А. А. Аграрный вопрос в России. М., 1919. С. 42, 56-57. В России нет хорошей статистики населения, поэтому приведенные цифры лолжны считаться приблизительными. Более точными могли бы быть лишь сопоставления ланных Всероссийской переписи 1897г. и сельскохозяйственной переписи 1916 г. Так как лва гола войны не могли не отразиться на численности мужского населения, то для сравнения правильнее взять число зарегистрированных в обоих случаях женшин. В 1897 г. по 47 губерниям Европейской России оно равнялось 37,6 млн луш, а в 1916 г. по тем же 47 губерниям в составе сельского населения было насчитано 47,3 млн женшин. За 19 лет прирост сельского населения составил, таким образом, в срелнем 25,3%. (Статистические ланные по земельному вопросу в Европейской России. СПб., 1906 и Статистический сборник за 1913-1917 гг. М., 1921). I 05

Иллюстрацией измельчания крестьянского хозяйства может служить таблица 1, характеризующая распределение общего числа крестьянских хозяйств по группам с разной посевной площадью и разной обеспеченностью рабочим и продуктивным скотом.

Данные относятся к 1917 г., т. е. к тому периоду, когда, как увидим позже, кризис крестьянских хозяйств принял значительно смягченные формы. Несмотря на это, пропорция

Таблииа 1

Экономическая группировка крестьянских хозяйств в 1917 г.*

По посеву (в десятинах)

По числу лошадей

По числу коров

Группы

Уд. вес хозяйств,

%

Группы

Уд. вес хозяйств,

%

Группы

Уд. вес хозяйств,

%

Без посева

11,49

Без лошади

28,75

Без коровы

18,18

До 1,0

10,34

С 1 лошадью

47,62

С 1 коровой

56,68

1,1-2,0

18,36

С2-//-

17,57

С 2 коровами

18,94

2,140

28,92

сз-//-

3,98

СЗ     -//

4,30

4,1-6,0

14,65

С4-//-

1,24

С4     -//

1,23

6,1-10,0

11,16

С 5 и более

0,84

С 5 и более

0,67

10,1-16,0

3,84

100,0

100,0

16,1-25,0

0,98

25 и более

0,26

100,0

* Экономическое расслоение крестьянства в 191 7 и 1919 гг. М., 1922. С. 20-21. В основу группировок положены 427 тысяч хозяйств по 25 губерниям.

хозяйств разной экономической мощности поражает преобладанием низших групп.

Более 1/4 крестьянских хозяйств не имеют лошади и около 1/5 не имеют коров, приблизительно половина всех дворов имеют по одной лошади и по одной корове. Сумма безлошадных и однолошадных, безкоровных и однокоровных дворов дает не менее 75% обшего числа хозяйств. Очевидно, все это предприятия, стоящие на грани самостоятельного существования. То же самое относится к характеристике хозяйств по посевам. Здесь к числу мельчайших единиц должны быть отнесены не только хозяйства с абсолютно ничтожным посевом или вовсе ничего не сеюшие. Парцеллярными могут быть названы и группы хозяйств с посевом 2-А и 4-6 десятин, ибо среди них преобладают многочисленные семьи, по расчету на душу населения обрабатывающие такую же площадь, как в самых низших группах. В группе хозяйств с посевом 2-4 десятины, например, семьи с 4 членами и выше составляют 87,4%, а семьи с 7 членами и выше — 42,4% обшего по группе числа хозяйств. В следующей посевной группе роль крупных семей еше выше. Семьи, насчитывающие более 7 членов, составляют здесь 54,1 %, а семьи более чем 4-членные — 92,4% от обшего числа хозяйств в группе. Если считать таким образом хозяйства с посевом от 0 до 6 десятин парцеллярными, то доля их в обшей массе крестьянских хозяйств составит 83,7%.

Преобладание мелких и мельчайших хозяйств накладывает отпечаток на весь характер русского земледелия. В таблице 2 сопоставлены данные о средних размерах посевной плошади на 100 душ сельского населения в разных странах Европы.

Несмотря на то, что русские данные относятся к 1916 г., когда положение сельского хозяйства уже несколько улучшилось, а сельское население было сильно разрежено войной, мы видим, что соотношение между обрабатываемой площадью и численностью населения продолжает оставаться крайне неблагоприятным. По средней обеспеченности посевами Россия стоит на четвертом месте среди земледельческих стран Европейского континента. Только Венгрия и особенно Австрия имеют более сгущенное сельское население, чем Россия. 7 07

Таблица 2

Обеспеченность посевами сельского населения десятин посева на 100 душ сельского населения*

Государства

Посевная плошадь

Районы Европейской России

Посевная плошадь

Дания

126

Новороссия

147

Фра ни и я

105

Прибалтика

122

Германия

104

Нижне-Волжские губ.

120

Венгрия

82

Средне-Волжские -»-

82

Австрия

66

Приуральские      -»-

81

Бельгия

58

Малороссийские -»-

80

Нидерланды

39

1Лентр[ально-] Земледельческие -»-

79

Белоруссия

75 

Юго-Западные губ.

67 

Приозерные         -»-

50 

иентр[ально-] Промышленные -»-

40 

Северные -»-

33 

Всего по Европейской России

83

* Плошали посевов для районов России вычислены по.: Предварительным иитоги сельскохозяйственной переписи 1916 г. Вып. I. Пг., 1916. Цифры для европейских государств взяты из книги: Б.Д.Бруикус Аграрный вопрос и аграрная политика. Пг., 1922. С 102). Там же приведены еше более низкие цифры обеспеченности посевами перенаселенных районов России. До войны в Юго-Западных губерниях сеялось, по Бруикусу, 48 дес. посева на 100 душ, в Малороссийских губ. — 63 и иентрально-Земледельческих — 67.

Огромные пространства России неправильно характеризовать, впрочем, одной средней цифрой. Плотность сельского населения весьма различна в разных экономических районах страны. Практически средняя обеспеченность посевами сель-7 08 скот населения приближается к датской норме или даже не

сколько превосходит ее. Порайонное рассмотрение цифр еше более ухудшает обшую картину.

Остальные районы дают коэффициенты обеспеченности значительно ниже средней общерусской нормы. Более сгущенным по отношению к обрабатываемой плошади оказывается население Севера, Приозерного края, промышленного Центра и земледельческого Юго-Запада. В трех из перечисленных районов плотность сельского населения оказывается выше, чем в промышленной Бельгии. Наиболее страдающей от перенаселения следует считать широкую полосу центрально-земледельческих и средне-волжских губерний, где нет ни широко развитых промыслов и промышленности Севера, ни плодородной почвы Юго-Запада.

Положение русского сельского хозяйства по сравнению с европейским ухудшается еше отсталой техникой и низким уровнем производительности земледельческого труда. [В России благодаря господствующей до сих пор системе зернового трехполья распахано и находится под посевом относительно гораздо большая часть удобной земли, чем на Западе.] Низкая урожайность русского земледелия, особенно на крестьянских землях, хорошо известна. В 1913 г., например, удачном по урожаю для России, средний сбор с единицы плошади был все-таки по всем хлебам ниже, чем в любой из 15 главнейших европейских стран. Урожай пшеницы был в 3 раза ниже, чем в Англии, Бельгии, Германии, Голландии, Швейцарии и Швеции2.

Мы видим, судьбы сельского хозяйства в России и на Западе складывались по-разному. И там и здесь вторая половина XIX в. была тяжелой эпохой для земледельческого промысла. С одной стороны, быстрый рост населения приводил к необходимости прилагать все большее количество труда к одной и той же площади. Это вызывало действие закона уменьшающейся производительности и повышало издержки производства интенсивного хозяйства. С другой стороны, конкуренция заокеанского хлеба с экстенсивных полей Америки роняла иены и создавала не-

2 Сборник статистико-экономических свелений по сельскому хозяйству России и иностранных госуларств. Гол 8. Пг., 1915. С. 113-114.

благоприятную для сельского хозяйства рыночную конъюнктуру. Западным континентальным странам довольно быстро удалось справиться с аграрным кризисом. Быстрый рост городов и промышленности без остатка поглошал все избыточное население деревни. Таможенная охрана и распространение улучшенных приемов земледелия укрепили оставшихся на земле хозяев. В начале XX в. европейские страны боролись уже не с перенаселением, а с опустением деревни и недостатком рабочих рук в сельском хозяйстве. В Германии по переписям 1882 и 1907 гг. численность сельского населения упала с 19 до 17,6 млн человек, т. е. на 8,3%.

В России процессы шли в другом направлении. С 61 млн человек в 1883 г. сельское население поднялось до 67,7 млн в 1897 г. и до 84,7 млн в 1916 г., т. е. за 33 года возросло на 37%. Сельское хозяйство, как губка, впитывало быстро растущее население. Ни расширение посевной плошади, ни повышение урожайности не компенсировали этого роста. Сельское население сгущалось с каждым годом и соотношение между средствами производства и потребителями становилось все более неблагоприятным. Народ, на первый взгляд затерявшийся среди своих равнин и лесов, на самом деле испытывал жестокие страдания от «земельной тесноты», или перенаселения.

110

Глава 2

Причины аграрного перенаселения

Здесь не место входить в подробное описание причин аграрного перенаселения России, В конце концов к нему неизбежно должна была прийти обширная, бедная и малокультурная страна, поздно вступившая в мировой хозяйственный оборот.

Таким странам вообше чрезвычайно трудно сохранить надлежащее равновесие между приростом населения и запасом земельных капиталов. Промышленность развивается здесь медленно, наталкиваясь на малую емкость внутреннего рынка и будучи не в состоянии конкурировать с передовыми странами на рынках международных. Экономическое развитие таких стран неизбежно приобретает односторонний, аграрный характер. Не находя в промышленности достаточного резервуара для размещения, прирост населения остается на земле и здесь скоро превращается в избыточное население, понижая среднюю доходность земледелия по расчету на единицу затраченных сил и материальных средств. Чрезмерное уплотнение сельского населения закрывает и другие пути экономического подъема страны. Все, что могло бы сделать государство в форме развития путей сообщения, распространения просвещения и т. п., тесно ограничено низкой платежеспособностью сельского населения, страдающего от растущей «земельной тесноты». 7 7/

В России неблагоприятные условия развития народного хозяйства осложнялись еше некоторыми добавочными причинами.

Русское сельское хозяйство, как мы видели, уже в половине прошлого века* было в основе своей хозяйством крестьянским. Это обстоятельство имело важные экономиче-ские последствия.

Во-первых, крестьянское хозяйство есть прежде всего хозяйство мелкое и потому процесс умножения сельского населения означал дальнейшее дробление и без того мелких экономических единиц.

Во-вторых, русское крестьянское хозяйство вынесло с собой из крепостного права все черты примитивного натурально-хозяйственного строя. Русский крестьянин привык считать своим идеалом замкнутое, самодовлеющее сельскохозяйственное предприятие, удовлетворяющее всем потребностям своего владельца и ставящее его в независимое положение по отношению к внешнему миру. Поскольку этот хозяйственный идеал сохранял и проявлял свое влияние, крестьянское хозяйство лишь медленно и постепенно вовлекалось в меновой оборот. Для животворящей силы капитала тем самым ставились крайне узкие пределы. Его роль парализовалась ничтожными размерами того избыточного продукта, который выбрасывался на рынок сельским хозяйством и который не мог быть велик при натуральном строе крестьянского хозяйства и при его постоянной тенденции к дальнейшему распылению.

Низкий уровень потребностей сельского населения был дальнейшей причиной, углублявшей и закреплявшей аграрный кризис. Русский крестьянин привык смотреть на хозяйство исключительно как на средство поддержания физического су-шествования своей семьи. Хозяйство должно прокормить сидящую на земле семью, и больше от него ничего не требуется. Описания крестьянских бюджетов, произведенные в 90-х гг. в разных губерниях России, обнаружили поразительное однообразие и скудость потребностей у крестьянского населе-

112   * Так в тексте. Вероятно, следует читать «Уже в середине».— Ред.

ния3. Везде в самых разнообразных климатических, почвенных и экономических условиях расходный бюджет крестьянина строился по одному и тому же типу. Главной статьей расхода была пиша, по преимуществу растительного характера и собственного производства. Она поглощала до 80% всей расходуемой деньгами и натурой суммы. На одежду тратилось 15% бюджета, причем опять расходуемые суммы в значительной мере составлялись из продуктов своего хозяйства. Потребности высшего порядка, расходы на мебель, предметы комфорта, культуры и культа занимали в бюджете крестьянина ничтожное место, измеряемое 3% обшей суммы расходов. Значительная доля этих потребностей удовлетворялась опять или изделиями собственного производства, или работой мелкого кустарного, соединенного с земледелием ремесла. Услугами крупной промышленности крестьянство почти не пользовалось. Все квалифицированные потребности были, кроме того, крайне непрочны в крестьянском быту. При малейшем сокращении ресурсов они исчезали, уступая место единственно развитой бесспорной и малосжимаемой у крестьянина потребности в пище4. Абсолютная сумма крестьянского расходного бюджета также была невелика. В разных районах и при разных условиях в среднем получилась одна и та же величина — около 50 руб. на душу в год. В эту ничтожную сумму должны были вмещаться все потребности, начиная от пиши и кончая книгами, спиртными напитками и табаком.

Низкий уровень потребностей крестьянина в двух направлениях содействовал кризису аграрного перенаселения.

С одной стороны, он облегчал процесс сгущения населения на обрабатываемой плошади. Чем легче выпадают из домашнего обихода отдельные условно-необходимые потребности и

3 Щербина Ф.А. Крестьянские бюлжеты. Воронеж, 1900. (Часть II. С. 7477.— Рел).

4 Аоказательством этого положения может служить тот факт, что если сопоставим суммы расхолов на пишу и олежлу в хозяйствах богатых и белных, то разница в потреблении обнаруживается по преимуществу в области олеж-лы, а не пиши.

чем ниже несжимаемый уровень жизни, тем большее число людей может разместиться на одной и той же территории, не испытывая чрезмерных лишений и не стремясь к перемене места. Пределы плотности населения зависят от культурного уровня страны. При прочих равных условиях ни одна культурная наиия Европы не вынесла бы той степени перенаселенности, с которой десятилетиями мирился русский народ.

С другой стороны, низкий уровень потребностей тормозил развитие промышленности и тем самым закреплял кризис аграрного перенаселения. Только развитие промышленности могло бы рассосать злокачественные сгустки сельского населения. Но для процветания промышленности нужен внутренний рынок, опирающийся на разнообразный и настоятельный спрос населения. В крестьянском бюджете продукты крупной промышленности занимали скромное и неустойчивое место. Спрос деревни был ограничен в размерах и однообразен в составе. Отсюда вырастало закрепление перенаселенности и новые затруднения для развития народного хозяйства. «Если бесспорно, — заметил когда-то Мальтус, — что богатство порождает желания, то еще более важная истина заключается в том, что желания порождают богатства»5.

Одной из главных причин, форсировавших аграрное перенаселение, была, наконец, знаменитая русская поземельная обшина. Институт коллективного землевладения и землепользования, известный в далеком прошлом европейских стран, был законсервирован в России и составляет характернейшую особенность русского земельного строя вплоть до наших дней. Сущность общинного земельного права заключается в том, что хотя отдельные земельные участки эксплуатируются за свой страх и риск индивидуальными хозяйствами, членами общины, но право распоряжаться землей принадлежит только всему коллективу. Пользуясь этим правом, обшина от времени до времени производит «земельные переделы», имеющие главной целью равномерное распределение общинной земли между отдельными членами обшин соответственно изменениям, про-

5Malthus R.T. Principles of political Economy considered with a viem of their practical application. London, 1836. P. 403.

изошедшим в их семейном положении с момента последнего перехода земли. Иногда распределение земли между отдельными семьями происходит пропорционально численности их, иногда во внимание принимается только число взрослых рабочих сил в семье. При распределении земли огромное внимание уделяется принципу равенства, который проводится не только в отношении размеров распределяемых участков, но и в отношении их почвенной и экономической равноценности. Живые земельные обшины выработали весьма сложное и тонкое неписанное имущественное право, регулирующее разные стороны коллективного землевладения, сочетающегося с индивидуальным хозяйствованием. Но важную отличительную черту русской земельной обшины следует видеть именно в описанных выше уравнительно передельных функциях обшины по отношению к коллективной земельной собственности.

Земельная обшина всегда имела в России и до сих пор имеет многочисленных сторонников. Значительная часть социалистически настроенной интеллигенции усматривает в русской общине залог грядущего социального переустройства. Из уравнительно-передельного механизма обшины должна выраст, по их мнению, законченная система равенства, основанная на коллективной собственности на средства производства. В буржуазно-консервативном лагере положительной чертой земельной обшины считали тот факт, что она давала хотя бы минимальное земельное обеспечение каждому вновь появившемуся на свет члену обшины и, таким образом, предотвращала нарастание городского пролетариата. Наконец, государство находило выгоду в юридической связанности членов обшины, позволявшей вводить круговую ответственность за уплату государственных налогов и выполнение общественных повинностей.

Мнимые или действительные социальные и фискальные выгоды обшины не перевешивают, во всяком случае, ее вредных экономических влияний. Главная отрицательная сторона обшины заключается в том, что своим уравнительно-передельным механизмом она искусственно удерживала на земле избыточное население и способствовала чрезмерному его сгушению.

Индивидуальная и коллективная собственность на землю создают совершенно различную психологию. Индивидуальный собственник прекрасно чувствует пределы экономически рационального соотношения между запасом капитала и семейного труда и обрабатываемым участком. Не желая понижать свой экономический уровень, он вовремя ограничивает прирост семьи или прикупает землю, или готовит к другим занятиям часть своих детей. Иное дело в земельной обшине. Здесь каждая вновь появившаяся на свет пара рук приносит с собой и право на равную долю земли при очередном переделе коллективной собственности. Правда, по мере роста численности обшины доля эта неуклонно сокращается. Но если прирост семей в данном хозяйстве обгоняет средний рост населения в обшине, то многосемейные дворы выигрывают при очередном переделе за счет малосемейных. Общинный порядок землевладения премирует, таким образом, плодовитость населения. Русская земельная община превратилась в своеобразный институт страхования от безработицы. Она поощряла инертность и снимала со своих членов заботы о будущем поколении. Люди рождались, росли и умирали в уверенности, что причитающийся им клочок «мирской» земли обеспечивает им существование и, главное, предопределяет их род занятий. Каждый шел по проторенной дороге своих предков, считая себя неотделимой частицей неумирающего земледельческого коллектива. Благодаря этому население обшины неудержимо возрастало, и при неизменности плошади надельной земли хозяйства отдельных ее членов быстро начинали обнаруживать признаки перегруженности человеческой силой, падения производительности труда и понижения чистой доходности по расчету на голову питающегося от сельского хозяйства населения.

Описанные выше особенности размножения населения при общинных порядках землепользования могут быть обнаружены систематически. У нас нет, правда, достоверных сведений о движении населения в отдельных районах. Но косвенным показателем численности населения могут служить точно 7 7 6 регистрируемые данные о числе рождений в каждом году.

Сопоставляя эти цифры для губерний, находящихся в одинаковых географических и экономических условиях, но с разной степенью распространенности общинных порядков землепользования, мы получаем представление о том, где быстрее уплотняется население. При этом получается, что в Полтавской губернии, где 85% крестьянских дворов не подвергаются переделам уже несколько десятилетий подряд, число рождений в 1913 г. по сравнению с числом рождений в 1882 г. дает увеличение всего на 3%, иначе говоря, численность сельского населения здесь почти не изменилась. В соседней Харьковской губернии, где, наоборот, 95% дворов объединены в обшины, число рождений за тот же период увеличилось на 52%. В смежных Ковенской и Смоленской губерниях число рождений возросло на 3% в первой и на 40% во второй. В Ковенской губернии 100% крестьян владеют землей подворно, а в Смоленской — 96% общинно. В Прибалтийском крае, не знавшем общинных порядков и придерживающемся системы единонаследия крестьянских дворов, прирост рождений за 30-летний период составляет едва 1% первоначальной цифры6.

В меру своего распространения и в соответствии со степенью выполнения своих уравнительно-передельных функций земельная обшина искусственно накапливала сельское население, тормозила внутреннюю миграцию и задерживала колонизацию пустынных окраин. В этом, повторяю, главное и далеко не изжитое еше зло, которое принесла русскому народному хозяйству земельная обшина.

Другой отрицательной стороной русской обшины было стеснение частной инициативы, неизбежно вытекавшее из самого существа общинных порядков землепользования. Каждый земледелец получает в свое распоряжение определенное количество земли, но не чувствует себя ее собственником и пол-

6 Вычислено по данным издания Центрального статистического комитета: «движение населения в Европейской России» за соответствующие годы. (Ланные за 1882 г. см.: Лвижение населения в Европейской России за 1882 год. СПб., 1887. Последним в этой серии был том за 1910 г., вышедший в свет в 1916 г. Ланные за 1913 г. автором были взяты из другого источника.-— Ред.). 117

ным хозяином. Через сравнительно небольшой промежуток времени, обыкновенно каждые 9-12 лет, общинная земля подвергалась коренной перекройке, частичные передвижения отдельных участков и угодий производились еше чаше. Временному пользователю землею нет никакого расчета производить какие бы то ни было серьезные улучшения и медленно окупающиеся затраты. По мере приближения срока передела крестьянин перестает вносить в землю даже навозное удобрение, опасаясь, что его плодородной землей воспользуется кто-нибудь другой.

Постоянные переделы земли и стремление достигнуть абсолютного равенства в распределяемых участках приводят далее к другим неблагоприятным следствиям. В интересах уравнительной справедливости общинная земля оказывается разделенной на иелый ряд однокачественных полей, причем в каждом из них каждый отдельный домохозяин получает несколько паев по числу душ или работников своей семьи. В результате характерной особенностью индивидуальных хозяйств, существующих на основе общинных порядков, является крайняя их многополосность и чересполосность. Ничтожное количество земли, приходящееся в обшей сложности на среднюю семью, каких-нибудь 3-5 десятин, оказывается расположенными в десятке, а иногда и многих десятках полос, разбросанных на далеком расстоянии друг от друга и имеющих самую прихотливую форму.

Чересполосность владения приводит далее естественным образом к принудительному севообороту. Никто из членов обшины не может выбирать организационный план хозяйства по своему усмотрению. Отступления возможны лишь в частностях. В распределении полей между культурами и в чередованиях растений обязательным является порядок, установленный во всей общине.

Вполне понятно, что и чересполосица, и длинноземелье, и принудительный севооборот тяжелее всего ощущаются передовыми членами обшины, теми хорошими и «старательными» хозяевами, которые любят свое дело, стремятся усовершенствовать технику и найти новые и наиболее выгодные фор

мы организации хозяйства. Обшиной [управляло] довольно серое большинство, проникнутое рутиной, бояшееся новизны и механически отправляющее свои земледельческие функции. Для наиболее приспособленных и талантливых хозяйственных субъектов, для людей инициативы и дела, для призванных победителей в конкурентной борьбе, общинные порядки всегда будут мертвым грузом, сковывающим их волю и силы.

Описанных выше причин вполне достаточно, чтобы понять происхождение и специфические черты русского аграрного кризиса. В стране мелкого земледелия, какой Россия была уже с середины XIX в., прирост населения происходил по преимуществу в деревне. Медленно возникающая промышленность не в состоянии была поглотить скопление избыточного населения. С другой стороны, в самом сельском населении не развивалось достаточно мошных центробежных сил. Низкий уровень потребностей и неизжитая еще психология натурального хозяйства делала крестьянина довольно равнодушным к ухудшению его экономического положения. Он предпочитал с возрастающими усилиями и нуждой «кормиться» с меньшей плошади, чем идти на фабрику или переселяться в неизвестные страны. Общинный порядок землепользования с исключительной силой поощрял этот пассивный образ мыслей. Обшина искусственно конденсировала сельское население. Принцип самодеятельности и личной ответственности она подменяла надеждой на помошь «мира» и уверенностью в незыблемости избранных отцами и делами способов хозяйствования. Вместо здоровой идеи борьбы за существование и выживания приспособленных культивировалась идея уравнительной справедливости. Земельные переделы имели своей конечной целью не улучшение экономического благосостояния обшины, а равномерное распределение происшедшего уже ухулшения между всеми членами обшины.

[Принцип механического равенства, проводившийся в общине, давал в смягченном виде те же результаты, к каким позже привела последовательно осуществленная система равенства и социалистического хозяйства. Если бы не некоторые  119

противодействующие причины, движушие силы русского аграрного кризиса неизбежно создали бы такую перенаселенность, при которой дальнейший прирост населения мог бы размешаться только при условии постоянного перераспределения средств производства и иеною непрерывного понижения уровня жизни населения. По внешности это было бы торжество идеи равенства и уравнительной справедливости. По существу здесь достигался бы тот же самый результат, к которому привел позднейший социалистический опыт. Равенство получилось, но это было равенство в нищете, вместо обещанного благополучия земного рая.]

120

Глава 3

Экономическая дифференциация крестьянства и аграрный кризис

В момент наибольшего развития аграрного кризиса экономическое положение России казалось довольно безнадежным. [Радикальная интеллигенция могла, конечно, считать панацеей политические свободы и принудительное отчуждение земли у помещиков, на самом деле вопрос стоял гораздо серьезнее.] Страна испытывала жестокий кризис аграрного перенаселения. В важнейших земледельческих районах население размножалось быстрее, чем увеличивалась производительность труда. Единственное спасение заключалось в развитии промышленности. Но в стране с 85% нищего земледельческого населения для нее не было внутреннего рынка. Сельское хозяйство страдало от недостаточного развития промышленности, в свою очередь промышленность не могла развиваться, пока в земледелии господствовал тип натурального, замкнутого домашнего хозяйства. Получался порочный круг, выход из которого найти было нелегко.

Однако народное хозяйство индивидуалистического типа всегда имеет в себе достаточное количество самоисцеляющих сил. В конкурентной борьбе, характерной для «капиталистического» строя, побеждают наиболее приспособленные хозяйственные единицы. С их помощью преодолеваются самые жестокие экономические кризисы. Те задачи, которые кажутся  121

неразрешимыми в масштабе народного хозяйства, рассматриваемого как одно органическое целое, постепенно распутываются путем молекулярных процессов борьбы, приспособлений и видоизменений, происходящих в среде миллионов автономных хозяйственных единиц, составляющих ткань народного хозяйства индивидуалистического типа.

Русский аграрный кризис конца XIX в. разрешился путем естественного процесса расслоения мелкого земледелия, путем выделения в его среде значительной группы хозяйств, собственными силами преодолевшей тенденции к безграничному измельчанию и создавшей объективные предпосылки для развития внутреннего рынка и промышленности.

Отслоение крупных доходов произошло в процессе естественного отбора наиболее приспособленных хозяйственных единиц. Уравнительный аппарат обшины действовал все-таки с большими перебоями. Кое-где обшина оказалась вообще мертворожденной организацией, во многих местах ее передельные функции рано замерли. За обшиной в таких районах сохранились только административные функции, землей же крестьяне владели на правах почти неограниченной частной собственности. Во всяком случае, переделы земли здесь не происходили и размеры землепользования не приспосабливались к величине семьи.

Неравномерность распределения земли, а вместе с тем и неравенство доходов росли далее по мере скупки крестьянами частновладельческих и государственных земель, а также вследствие распространения арендных отношений. Ни купленная земля, ни индивидуально арендованная не сливалась, конечно, с обшей массой «надельной» земли, и земельная обшина ею не властна была распоряжаться. Мобилизация земли происходила в обоих случаях не только в пользу малоземельных или вовсе безземельных, но ею пользовались и более состоятельные слои сельского населения. Крестьянин покупал и арендовал землю не только «по нужде», но часто и ради богатства.

Уже одно неравенство в земельной обеспеченности создавало основу для неравномерности доходов. Неравенство 122 в личных качествах и хозяйственных способностях сельско

го населения завершало дело его экономического расслоения. Роль организаторской функции особенно резко выступает в мелких земледельческих хозяйствах, оставляющих огромный простор для индивидуализации производственных процессов. Разницу между хорошим и плохим хозяином не мог сгладить даже уравнительный механизм живой обшины. И здесь с течением времени появились свои экономические полюсы, хотя пропасть между ними и не была особенно глубока. По мере нарастания имущественных неравенств и развития рыночных отношений, перед способным организатором мелкого хозяйства открывался все более широкий ряд возможностей и вариантов хозяйственного плана. При таких условиях рано или поздно должен был сам собою выделиться слой сильных, обеспеченных землей и капиталом прогрессивных хозяйств, хозяйств, не утративших основных черт крестьянского быта, но глубоко отличных по своей экономической природе от изжитого типа замкнутой, самодовлеющей, натурально-потребительской хозяйственной единицы.

В конце первого десятилетия XX в. и перед мировой войной крестьянское хозяйство не представляло уже той однообразной, в смысле дохода, гомогенной массы, какой оно было в начале 1890-х. Об этом лучше всего свидетельствуют бюджетные описания крестьянских хозяйств, относящиеся приблизительно к упомянутому периоду. Не загромождая текст цифрами, ограничимся двумя примерами, взятыми в земледельческих районах России. Показателями доходности крестьянского хозяйства могут служить размеры валовой выручки и условно-чистого дохода по расчету на каждого члена семьи, а также размеры чистых остатков по расчету на одно хозяйство7.

7 Аля крестьянского хозяйства приходится применять несколько иные методы измерения доходности, чем по отношению к хозяйству капиталистическому.

Под условно-чистым доходом мы разумеем разнииу между валовой выручкой хозяйства (деньгами и натурой) и материальными расходами на хозяйство, не считая оплаты собственного труда. Условно-чистый доход является, таким образом, тем потребительским фондом, который оказывается в течение года в руках крестьянской семьи и частью фактически потребляются ею, частью откладывается в виде денежных сбережений или натуральных запасов.

Таблииа 3

Амплитуда колебаний крестьянского дохода

Тульская губерния, 1911-1914 гг.*

Группы хозяйств

Число описанных хозяйств

Валовой доход

на каждого члена семьи, руб.

Условно-чистый доход, руб.

Чистый остаток на хозяйство

по

размерам валового дохода на 1 хозяйство, руб.

абс.

%к итогу 

каждого члена семьи, руб.

на

каждую рабочую силу семьи

руб.

%к обшей сумме расходов

Ао 250

24

3,7

35,6

26,4

51,2

10

6,3

251-500

156

23,8

70,7

46,3

84,0

27

7,5

501-750

1172

26,2

97,1

61,6

111,8

70

12,9

751-1000

135

20,6

111,3

69,4

128,1

120

16,2

1001 -1250

74

11,3

134,5

83,2

154,2

193

20,8

1251 -1500

43

6,6

134,3

85,3

161,1

245

21,8

св.1500

51

7,8

197,9

114,4

218,1

416

23,0

Харковская губерния, Старобельский уезд, 1910 г. **

Без посева

11

-

35,6

29,0

54,4

-71,0

-30

0,01-3,00

17

-

60,5

40,0

78,1

-31,0

-10,6

3,03-7,50

26

-

86,4

37,4

84,2

7,2

1,5

7,51 -15,00

25

-

113,3

62,0

135,5

51,8

5,1

св. 15,01

22

-

170,7

92,3

202,4

228,6

13,3

* См.: Продовольствие крестьянского населения Тульской губ. Тула, 1919. С. 26. ** Бюджеты крестьян Старобельского уезда / Под ред. А. В. Чаянова. Харьков, 1915. С.4-15. По Харьковкой губернии группировка данане по доходу, а по плошади посева на одно хозяйство.

Измеренные всеми тремя способами, доходы крестьянского хозяйства обнаруживают большое разнообразие.

В Тульской губернии описано 655 типичных хозяйств. Из них больше четверти оказалось имеющими настолько значительные доходы, что они за покрытием всех материальных расходов хозяйств и потребления семьи оставляли свободные излишки в размере свыше 20% от обшей суммы расходов.

Валовой доход по расчету на каждого члена семьи различался в крайних группах в 5,5 раза, а условно-чистый доход или фонд потребления и накопления — в 4 с лишним раза. Те же самые явления наблюдаются в Старобельском уезде, хотя и в несколько смягченном виде благодаря группировке по посеву, не отражающей подлинной шкалы доходности.

Широкие колебания доходности крестьянского хозяйства можно обнаружить и в других губерниях, везде, где только имеются сравнительно поздние бюджетные описания.

К моменту великой войны на обшем фоне мелкого земледелия образовался уже значительный слой крупно-крестьянских хозяйств, довольно резко отличавшихся по своей экономической природе от обычного типа мелкого натурально-потребительского хозяйства. Более крупные по своим территориальным размерам, эти хозяйства умели достигнуть нормального соотношения между семьей и обрабатываемой площадью. Более энергичные и способные их владельцы сумели найти пути экономической рационализации хозяйства, ввели технические и рыночные культуры, усовершенствовали скотоводство, занялись выгодными подсобными промыслами. Благодаря этим обстоятельствам, производительность труда в крупных хозяйствах значительно повысилась. В обеих губерниях, например, по расчету на одну рабочую силу, хозяйства высшей группы производили в 4 раза больше ценностей, чем хозяйства низшей.

Высокая доходность верхних слоев крестьянского хозяйства имела два последствия. Прежде всего увеличивалось и

«Чистый остаток» получается, если от условно-чистого лохола отнять фактически израсходованные на потребление семьи материальные и денежные ценности.

125